и закончился.
Дома, после традиционного чаепития (о полноценном ужине даже мне в тот вечер думать не хотелось), Татьяна вдруг заявила, оживленно потирая руки:
— Ну, давай теперь подумаем, чем мы Марине помочь сможем!
Я чуть не подавился последним глотком.
— Мы?! — прохрипел я, сотрясаясь в удушающем приступе кашля. — Это что еще за мы?
— Мы с тобой, — благодушно пояснила Татьяна. — Чем Тоша будет заниматься, я поняла, а как насчет нас? Если она решила навстречу всем нашим пожеланиям пойти, то ведь и мы должны ответный шаг сделать.
— Мы ничего не должны! — завопил я. — Ей даже от меня пока ничего не нужно! У нее даже плана пока никакого нет — так, наметки одни! О которых она пока даже не говорит!
— Ну, это — не проблема, — небрежно махнула рукой Татьяна, — я у нее сама завтра все выясню.
На меня напал второй приступ удушья — на сей раз панического.
— Татьяна, — медленно проговорил я, с трудом втягивая в себя воздух и выпуская по одному слову на каждом выдохе, — она обещала держать меня в курсе по мере развития событий. Кем я буду выглядеть, если ты — прямо завтра — начнешь к ней приставать?
Татьяна надулась.
— Но мне же через две недели в декрет, — обиженно протянула она, — мне же делать нечего будет!
Я почувствовал, что мои несравненные психологические таланты потребуются значительно раньше, чем предполагала Марина.
— Давай сначала проживем эти две недели, — попытался урезонить ее я, — а там, глядишь, и новости появятся. Я буду все, что от Марины узнаю, тут же тебе докладывать — честное слово!
Теперь главное, чтобы она не обратила внимания на ограничения в списке источников информации! Я затаил дыхание.
— Ну, ладно, — вздохнула, наконец, она, — у меня пока Лариса есть.
— А как там, кстати, с ней дела? — поинтересовался я, радуясь перемене в теме разговора.
— Долго она не продержится! — уверенно предрекла Татьяна. — Сан Саныч ей уже прямо в лицо сказал, что ее работа заключается в качественном обслуживании клиентов.
— Ну, вот, видишь! — решил я подстегнуть ее направленный в безопасную сторону энтузиазм. — Сначала нужно начатое дело до конца довести, а потом уже о новых думать. Ну, давай — иди спать, поздно уже.
— А ты? — тут же подозрительно прищурилась она.
— Я еще посижу немножко, — замялся я. — В понедельник… э… встреча тяжелая будет, нужно подумать, подготовиться…
На самом деле я уже минуты считал, пока она заснет — накопление причин для срочного выхода на связь со Стасом начало приобретать лавинообразный характер. И она, естественно, это учуяла. Сказала, что завтра — воскресенье, и ей тоже пока спать не хочется, и она меня подождет — почитает вот пока. Пришлось в очередной раз показать ей, что мой высокий профессионализм позволяет мне даже к сложным и ответственным встречам подготовиться быстро и продуктивно.
Когда она, наконец, угомонилась, я еще минут десять — на всякий случай — прислушивался к ее ровному дыханию и затем осторожно выбрался на кухню.
Стас, как всегда, ответил мгновенно.
— Ты не занят? — быстро спросил я. — У меня есть ряд вопросов.
— Давай, — добродушно протянул Стас. — По ночам чуток поспокойнее.
— Для начала, ты в курсе, что Марина новое дело задумала? — решил я проверить, на всякий случай, Маринину искренность.
— Само собой, — коротко ответил он.
— И что она нас с Тошей привлекла? — Убедиться в своих полномочиях тоже не помешает.
— Не вас, а его, — спокойно поправил меня Стас, — и то, только на начальном этапе. Тебе — возможно, я подчеркиваю — придется прикрытие обеспечивать — если потребуется.
— Какое прикрытие? — напрягся я.
— Я же сказал — если потребуется, — нетерпеливо повторил он. — Тогда и узнаешь.
Я решил отбросить хождения вокруг да около.
— Меня интересует, как это дело связано с Татьяной.
Он без колебаний ответил мне тем же.
— Никак. Марина одну организация раскопала, в которой полное свинство творится — самые настоящие преступления, отягощенные существенным моральным ущербом. Земной правопорядок почему-то ушами хлопает, и пока есть мысль привлечь их внимание к этим ребятам. Если они вспомнят, наконец, в чем их задача состоит, мы спокойно умываем руки.
— А если нет? — Может, хоть так обмолвится, во что он опять Марину втянуть собрался.
— Тогда мы вспомним, в чем наша задача состоит, — ответил он так, что я понял, что в отношении этого сценария ничего больше из него не вытяну.
— Ладно, — сдался я, — и последнее. Ты о моей просьбе не забыл?
— Насчет этого вашего неудачника? — переспросил он.
— Угу, — промычал я, чтобы в тоне не прорвалось неодобрение его терминологией.
— Нашел, — с явной неохотой признался он. — Даже проще вышло, чем я думал. С внештатниками тут пересеклись на днях — оказалось, они его отлично помнят. Он им тогда сам сдался, еще до того как им распоряжение насчет него поступило — полдня не знали, что с ним делать.
— И где он сейчас? — Меня прямо затрясло от нетерпения. — Дашь мне его координаты?
— С одним условием, — предупредил меня он. — Хочешь с ним что-то там выяснить — твое дело, но ей никаких покаянных сцен не устраивать.
— Это еще почему? — всерьез разозлился я. — От твоих заданий ценный кадр не отвлекать?
— И это тоже, — как ни в чем ни бывало, согласился он. — Но главное — она только недавно всю свою прошлую жизнь заново пережила, и успокоилась, так что нечего бередить… ради чести мундира.
— А может, очень даже есть чего? — процедил я сквозь зубы. — Может, для того чтобы по-настоящему успокоиться, понять нужно?
— Что понять? — презрительно бросил он. — Что один из ваших пытался ее в принятые у вас рамки загнать, а не вписалась — туда ей и дорога? Так она в этой жизни сама — без вашей помощи — себя нашла, и не дам я вам глаза ей этим колоть.
— Не дашь? — прошипел я от ярости. — Пусть лучше на тебя до конца жизни трудится? А если конец этот куда ближе, чем хотелось бы, окажется — с твоими заданиями? Что с ней после этого будет? Если это у нее — последняя жизнь?
— Ты, что, всерьез считаешь, — спросил он с недоверчивой насмешкой, — что без вашего сопровождения людям ничего, кроме распыления, не светит? Да одной истории с тем темным достаточно, чтобы она прямиком к нам попала — я уже личную заявку на нее подал. А до тех пор… — Он помолчал немного. — Каждый ее шаг под моим прямым наблюдением находится, и ни одна волосинка с ее головы не упадет — можешь не сомневаться. Не одного тебя ее судьба