Читать интересную книгу Азиатская Европа (сборник) - Мурад Аджи

Успехи Римской церкви, подобно лунному свету, не давали тепла и ничему не учили остальных христиан. Институт религии развивался лишь в Западной Европе. Греческая церковь, господствовавшая в христианском мире, господствовала скорее по инерции, заданной Константином. Жила, не подозревая, что из наслаждений рождается печаль. Византию влекли имперские заботы, она мечтала христианизировать Иран и весь Ближний Восток, чтобы утвердить там себя.

Что-то из намеченного плана ей удавалось.

Она, увлеченная колонизаторством, не заметила, как затупился ее меч, как рычаги политики стали ускользать. Сытые пальцы быстро слабеют… Рим подчинял себе Западную Европу, Иран успешно отражал атаки Византии, а у греков не находилось сил повлиять на эти нежелательные им события. Они, увлеченные насущными заботами дня, выдыхались. Шаткость положения мирового христианского лидера ощущалась во всем.

Беда состояла в том, что, начав колонизацию Ближнего Востока, он не просчитал последствий. Словно муха, попал в мед. Бросился в политику с закрытыми глазами. Достигая цели, не достигал результата.

Не понимая сути религии, тонкости ее воздействия, Византия к интеллектуалам относилась скептически, великих умов не растила. Ученых-монахов истязала, морила голодом и нищетой, порой уничтожала физически, видя в них конкурентов Церкви. Даже календарь, по которому рассчитывали день Пасхи, главный христианский праздник, Греческая церковь по невежеству своему не осилила и передала его на откуп Египетской церкви, ее ученым, издавна отличавшимся глубокими знаниями.

В XVII веке Антиохийский патриарх Макарий, касаясь истории Византии, замечал, что греческие правители «терзали патриархов, архиереев и весь церковный клир вместе с праведниками и святыми аскетами, хуже, чем поступали идолопоклонники».

Возможно, там, в Александрии, византийцы хотели бы иметь подвластный им научный центр, свой «Дербент». Или «Милан». Возможно, и иное, но о своей школе Византия не думала, ее властные умы куда больше занимали заботы чрева. Ей было не до интеллектуальных исканий. Странное дело… может быть, невежество связано с тем, что византийские правители не были царских кровей? На все бывают причины, порой самые неожиданные.

Так, уже упоминавшийся патриарх Макарий, говоря о греческих правителях, что они «отдавали верующих во власть врагов веры», особо подчеркивал их родословную: «погонщики ослов и конопатчики кораблей и т. п., происходившие не из царского дома и не из царского рода»… Что могут знать простолюдины? Что могут они дать стране? Только сегодняшний день.

Однако факт фактом, деление Церкви на Римскую и Греческую начал Феодосий I, потому что первым понял: разделение неминуемо, ибо термин «христианство» каждая страна понимала по-своему, каждая вкладывала в понятие о вере свой смысл, свою идеологию, чтобы видеть себя (свой народ) первой среди других.

Это — важный посыл, он дает ключ к объяснению многого в истории народов.

В нем причина деления христианства на национальные Церкви — деление, которое всегда пряталось за ширмой теологического несогласия. Пусть не с общим, с частным, с отдельными словами и смыслами учения о Христе. Зная, что сын человеческий без греха не бывает, политики находили повод для спора. И добивались своего. Так было всегда и так будет всегда.

Вот почему ныне существуют десятки христианских Церквей, сотни сект, все они руководствуются Библией, но читают ее иначе. Каждая по-своему. Человеческий фактор в поиске истины определяющий, желание людей здесь главное.

Бог для всех един, но люди, почитающие его, разные.

Мысль о своей собственной Церкви, что проснулась в сознании прибывшего в Рим императора Феодосия, естественно, тайно вынашивали и на Ближнем Востоке. Не могли не вынашивать, потому что и он стал колонией греческих христиан. По сути, повторялась история Западной империи, попавшей в зависимость от Восточной.

Обиженные египтяне, ставшие подневольными своих же единоверцев, наверняка думали о свободе… И это не пустая догадка. Появление в VII веке ислама — новой ветви Единобожия! — дает основания так полагать. Ислам не мог появиться случайно и из ничего. На Ближнем Востоке все-таки жили не язычники, не невежды. И новая религия не была новой, в Европе ее поначалу называли просто «египетской ересью», христианской сектой.

Выходит, у ислама была та же политическая предыстория, что у католичества. Он ветвь алтайской духовной культуры, которая проросла из недр христианской колонии. С той лишь разницей, что на Ближнем Востоке, все развивалось иначе, чем в Риме, потому что там до прихода колонизаторов вера уже была — не христианство, а арианство, или монофизитство, которое и желала подчинить себе Византия.

С приходом греков люди Нила, естественно, не смирились с потерей свободы, они знали Единобожие. И если отбросить мифологическое обрамление, свойственное любой религии, то выходит, что египтяне по примеру римлян развили теорию Единобожия до нового уровня — до уровня своего учения? То есть ислама? Это вполне естественно и даже обязательно в той политической обстановке, в которой они оказались.

Вспомним слово, с которого начинался ислам, оно первое, что услышал пророк Мухаммед: «Читай». Он ответил: «Я не могу читать». Всемилостливый Аллах повторил: «Читай»… А ведь читают, как известно, только то, что написано. И Великий Аллах лучше нас знал о том! Поэтому он и сказал «Читай» — первое слово ислама…

Восток Средиземноморья еще в начале Великого переселения народов проникся учением о Боге Небесном и Его «чистой Церкви», так говорили египтяне о тюркской вере, о ее книгах. Христа за бога там не приняли, его божественную суть отвергли вместе с императором Константином, из-за чего и начался конфликт с греческими христианами, роль которых в Византии резко усилилась, особенно после новаций Феодосия I.

Уже к 397 году христиане взяли в свои руки константинопольский алтарь: тогда по воле императора был избран патриархом Иоанн Златоуст, выходец из Сирии, он отличался от греков и образованием, и искренностью веры. Его литературные труды признаны образцом христианской классики, они удивляют тонким знанием учения о Боге Небесном и обрядах служения Ему, наводят на мысль о связях автора с Алтаем и всем тюркским миром. Иоанн Златоуст был образцом интеллекта и совести. Естественно, такой тонкий человек не прижился в обществе «выродившихся христиан».

Архиепископа выгнали за правильность поведения. Константинопольских честолюбцев не остановили ни его святость, ни заслуги. Их раздражали «высокие достоинства чужеземца» и даже его знатное происхождение. Византии не нужны были его знания, как и он сам. Константинополь, господствуя на Средиземноморье, доказывал свою правду. Доказывал, не понимая, что уступают силе, а покоряются разуму. Вот так и проигрывал он, выигрывая боевые сражения.

Действительно, военные победы ослабляли Константинополь, отталкивали другие народы от христианства. В колониях Византии образ грека-христианина становился неприятным. То было воплощение чванства, которое отличает колонизатора.

Эта неприязнь сохранялась столетиями. Так, патриарх Макарий (кстати, соотечественник Иоанна Златоуста) замечал, что «вследствие… недостатков и пороков греков, кои всегда и везде они обнаруживают, мы решительно нигде не находим людей, им симпатизирующих». И перечисляя их преступления против веры, говорил: «Если так действовали в древности их цари, то нечего удивляться теперь их низким поступкам всюду, где бы они и их архиереи ни находились».

На идейном поле Восточного Средиземноморья с IV века, то есть со времен правления Константина, зрел кризис. Это щедрое поле лежало пустым. Оно ждало пахаря и всходов. Принявшие Единобожие, противясь греческому христианству, назвали его «религией второго сорта для простонародья»… Что-то новое должно было появиться здесь.

А греки усиливали и усиливали давление. В 391 году сожгли Александрийскую библиотеку с бесценными античными рукописями, но так и не сломили оппонентов. Не доказали превосходство над египтянами, чем умело воспользовалась Коптская церковь, ее интеллект и духовный багаж превосходили византийский. Тот ее шаг и есть первый шаг к исламу — к религии свободы.

Показательно, библиотеку сожгли по инициативе тайного противника Иоанна Златоуста патриарха Феофила.

Лишь в теологических диспутах египтяне имели шанс взять реванш за военные поражения, иного оружия у них не было. Только разумом, покоряющим народы, дающим ключи от мира. И копты начали расшатывать корабль христианства, который и так очень неуверенно держался на воде. Завязался тугой клубок политических страстей, узелками обозначивший болевые точки Евразии.