Читать интересную книгу Война империй. Тайная история борьбы Англии против России - Андрей Медведев

«…Я очутился на краю фронта и между мной и неприятелем нет ничего. Туркмены надвигаются с запада, где все погружено в глубокую темноту, но я могу различить на расстоянии, может быть, сажень в двадцать темную, нестройную массу всадников, несущихся в галоп. Они визжат, как бесы, и при свете выстрелов я могу видеть их свирепые, темные лица и блеск обнаженных сабель. Мне не нужно много времени, чтобы понять, что я не могу здесь оставаться; быстро повернув лошадь, я бросаюсь прочь, разрядив прежде по толпе свой револьвер. Почти в ту же минуту рота пехоты подходит с левой стороны.

Они подходят беглым шагом, и движение их несколько напоминает движение заброшенного аркана. Офицер выстраивает их в боевую линию. Я поспешно шпорю лошадь и, становясь позади их, чувствую себя на минуту бесконечно счастливым. Они выстраиваются, левая нога впереди, ружья наготове; через минуту раздается команда: “пли!” и воздух с шумом и свистом пронизывает туча летящих пуль».

Русские войска после этого пошли дальше, снова выжигая и уничтожая посадки селения, запасы зерна. И всюду стычки с туркменами, после которых рыдающие женщины с детьми идут собирать на поле боя тела своих погибших мужей. Это была жестокая, безжалостная война. Но важно, как, например, все тот же Мак-Гахан оценивал действия русских.

«Я должен сказать однако, что случаи насилия против женщин были крайне редки; и хотя Русские сражались здесь с варварами, которые совершали всевозможные жестокости над пленными, что в значительной мере могло бы извинить жестокость со стороны солдат, тем не менее поведение их было бесконечно лучше, нежели поведение других европейских войск в европейских войнах».

Не верить американскому журналисту оснований нет. Он не приукрашивал то, что видел, и кроме того, он ведь был свидетелем действий европейских армий. Видел, например, с какой жестокостью французы подавили Парижскую коммуну. Да и по мнению русского офицера и военного историка Михаила Терентьева, «как бы то ни было, а слепые исполнители воли начальства, несчастные казаки, вероятно, предпочли бы штурмовать самый ад, чем крошить бабье и детвору». И это при том, что Терентьев откровенно не одобрял жестокий рейд по иомудским землям и в отличие от многих современников не искал оправданий ему, не пытался объяснить, что, дескать, исполнители не так поняли Кауфмана. Терентьев полагал, что «приказание истреблять иомудов поголовно было действительно отдано». А вообще, в Европе и США о действиях Кауфмана против иомудов стало известно от американского посла Юджина Скайлера, который путешествовал в это время по Средней Азии и которому случайно в руки попал приказ генерала. Он написал об этом в книге «Путешествие по Туркестану», оригинальное название «Turkistan by Eugene Schuyler».

По мнению Терентьева, карательная акция была совершена для того, чтобы лишить хана силовой поддержки, ведь туркмены были самой боеспособной частью хивинского войска, хотя и не дисциплинированной. Они были этакими преторианцами и янычарами хана. Кроме того, был уж очень велик соблазн раз и навсегда показать потенциальным бунтовщикам в Азии, какой может быть ответ. И заодно покарать туркмен за прошлые набеги на русские села. И вообще, вероятно, многие офицеры для себя нашли внутреннее оправдание: туркмены работорговцы, крайне жестокие люди, а женщины и дети, даже если и не грабят сами, то ведь живут тем, что украли отцы. Значит, все тогда было сделано правильно. Именно такая точка зрения была изложена Гродековым:

«Что бы там ни писали Скайлер и Ко о жестокостях русских в юмудскую экспедицию 1873 года, во всяком случае приказ генерала Кауфмана об истреблении юмудов есть, по моему мнению, самый человеколюбивый акт, который когда-либо был издан, ибо он клонился к спасению и благополучию миллионов людей. Кто в Азии не благословляет ярым-падишаха?! Я бы посоветовал упомянутым господам проехаться по тому пути, по которому проследовал я. Они бы на своих особах испытали, что такое туркмены. Будучи посажены на цепь, они, конечно, прежде всего обратились бы к русскому правительству с просьбою об освобождении»[243].

Так что однозначного отношения к карательной акции не было и в 19 веке. Многие справедливо говорили — солдат что, он приказ выполняет. Винить солдата за то, что он воюет, — это абсурд. И стоит добавить еще одну важную деталь: хивинское население разгром туркмен чрезвычайно одобрило, особенно узбеки-земледельцы, натерпевшиеся от туркменских набегов. И Кауфман не был кровожадным человеком. Но он был своего рода идеальным исполнителем. Он знал, что нужно покорить Хиву, а для этого надо ослабить иомудов. Все. Задачу надо выполнять. Иомуды живут по жестоким законам. Пленных не считают за людей. Как с ними поступить, чтобы их усмирить? Проявить такую же жестокость. Все вроде бы логично. Но вот считать ли разгром иомудов славной страницей в истории русского оружия или нет, пусть каждый решает сам.

Когда по совету Кауфмана хан подписал манифест об освобождении 40 тысяч рабов-персов, то это все же как-то снизило накал пропагандистской истерики в Европе и Англии по поводу жестокостей русских. Это был сильный дипломатический ход России. Тем более что буквально через две недели случилось вот что: отправившиеся домой несколько сотен персов были зверски убиты все теми же туркменскими кочевниками. Так что у русских дипломатов появился сильный аргумент. Картины расправы над несчастными рабами, так и не увидевшими после стольких лет свою родину, публиковали даже английские газеты.

12 августа 1873 года все в той же летней резиденции хивинского хана, в саду Гендемиан, был подписан мирный договор между Россией и Хивинским ханством. По месту подписания договор назвали Гендемианским.

Хан признавал себя вассалом России, точнее, как было написано в тексте, «покорным слугой императора всероссийского». Он отказался от самостоятельной внешней политики, принял обязательство не воевать ни с кем без разрешения Петербурга, русские купцы получили исключительные права на торговлю в ханстве, без всяких пошлин. Часть территории ханства на правом берегу Амударьи переходила к России. Хан пообещал «уничтожить на вечные времена рабство и торг людьми» и уплатить русскому правительству контрибуцию в два с лишним миллиона рублей.

«На Хивинское ханство налагается пеня в размере 2.200.000 рублей, для покрытия расходов русской казны на ведение последней войны, вызванной самим ханским правительством и ханским народом. Так как хивинское правительство, по недостаточности денег в стране, и в особенности — в руках правительства, не в состоянии уплатить эту сумму в короткое время, то, во внимание к этому затруднению, предоставляется ему право уплачивать эту пеню с рассрочкой и с расчетом процентов по 5 % в год, с тем чтобы в первые два года в русскую казну вносилось по 100.000 руб., в следующие затем два года — по 125.000 руб., затем два года — по 175.000 руб., а в 1881 году, т. е. через восемь лет — 200.000 руб. и наконец до окончательной расплаты — не менее 200.000 руб. в год. Взносы могут производиться как русскими кредитными билетами, так и ходячею хивинскою монетой, по желанию ханского правительства»[244].

Амударья превращалась в русскую реку: «Исключительное и свободное плавание по Амударье предоставляется только русским судам, а хивинские и бухарские допускаются только с разрешения русской власти». Чтобы хан вдруг не передумал исполнять договор, на правом берегу реки построили русское укрепление, Петрово-Александровск, и русский гарнизон при случае должен был вмешаться в любую сложную ситуацию, возникшую в ханстве.

12 августа Кауфман выступил назад в Ташкент. Это на самом деле была уникальная военная операция. Ни одна европейская армия того времени никогда не действовала в таких сложных обстоятельствах и природных условиях, на таком удалении от мест постоянной дислокации. Ташкент встречал победителя 28 сентября 1873 года. В специальных шатрах накрыли банкет, произносили торжественные речи, поздним вечером устроили фейерверк, а на следующее утро генерал-губернатор въезжал в Ташкент через триумфальную арку. Предсказуемую реакцию англичан иронично комментировал Михаил Терентьев:

«Явная трусость, обнаруживаемая англичанами, при каждом нашем шаге, даже не прямо к Индии (Хива, например, совершенно в стороне, но покорение ее обеспечивает дальнейшие шаги вперед), конечно, должна была привести русских к мысли, что наши вечные соперники кричат недаром и что, вероятно, они лучше нас знают, в чем именно заключается для них опасность. Отсюда прямой вывод: если англичане станут, при каком-нибудь случае, в явно враждебные к нам отношения, надо попробовать пощекотать их в Индии… Англичане щекотки боятся в этом месте.

В Хиве мы простояли всего два месяца и покинули ее. Пусть сравнят с этим сами англичане занятие ими Египта на короткий срок, растянувшийся в десятки лет, пусть припомнят также, что Египет ничем перед ними не провинился, тогда как Хива более ста лет всячески задирала нас».