Читать интересную книгу Война империй. Тайная история борьбы Англии против России - Андрей Медведев

Он, однако, взглянул на меня с весьма недоверчивым видом, вероятно, думая, что уж этому-то последнему никогда не бывать»[241].

И на самом деле хан Мухаммед Рахим государственными делами почти не занимался и свободное время — а другого у него практически и не было — проводил или в гареме, или на охоте. Его советники объясняли ему, что русских бояться не надо, они все равно не пойдут на Хиву войной.

Разобравшись в том, как устроена внутренняя политика Хивы, русские офицеры пришли в выводу, что одним покорением ханства дело еще не завершено, потому что выяснилось, что туркменские кочевники-иомуды играли в политике Хивы слишком важную роль. Они вели полукочевой образ жизни, занимались скотоводством и грабежом, а заодно и работорговлей. Они грабили оседлых земледельцев-узбеков, захватывали персов, пленили русских в приграничных районах и продавали на хивинском невольничьем рынке. Что-либо сделать с кочевниками хан не мог: его войска были слишком неумелы, чтобы воевать с иомудами, а те, понимая это, зачастую определяли политику государства, влияя на принятие решений министрами.

Кауфману было ясно, что после ухода русских войск ситуация вернется на круги своя, и значит, кочевников придется теперь тоже «умирять». Поначалу со старейшинами попробовали вести переговоры, но оказалось, что это совершенно бессмысленно. Они просто не понимали, что за сила пришла покорять Хиву, что за государство Россия и почему это они по требованию какого-то вождя одного из русских племен должны прекращать работорговлю. В 1878 году через персидские земли в Афганистан ехал русский разведчик, полковник Николай Гродеков — в Хивинском походе он был начальником штаба в Мангышлакском отряде Ломакина. И вот как он описывал то, какие беды персы претерпевали от туркменских разбоев.

«Уничтожение торговли людьми в Хиве и Бухаре нанесли страшный удар туркменам: им некуда уже было сбывать свой ясырь. Первые два года после хивинского похода набеги туркмен совершенно прекратились, но потом они возобновились, хотя далеко не в таких размерах, как бывало до 1873 года. Теперь шайка в 100 человек редкость; ходят десятками, по 6-ти человек, по 5-ти. Но тут играет роль, если можно так выразиться, вездесущий туркмен, который парализует жизнь и под Гератом, и под Мешхедом и Астрабадом. Все воспоминания жителей вертятся в круге туркменских набегов; они даже хронологию свою приурочивают к тому или другому набегу. Подобно тому, как в Западной Европе в Средние века существовала молитва об избавлении людей от нашествия норманнов, так и теперь в Персии и в Гератской области существует молитва об избавлении народа от набегов туркмен. Когда селение узнавало, что я сам участвовал в Хивинском походе, то изъявлениям сочувствия его ко мне не было конца. Населению нечего было объяснять, кто его друг и кто недруг. Десятки тысяч освобожденных из хивинской и бухарской неволи — живое доказательство человеколюбия русского государя».

Но какой ценой далось это умирение туркмен! На требования Кауфмана в 1873 году туркмены ответили молчанием, не отпустили ни одного раба, отказались прислать продовольствие для русских войск. Хан на самом деле таким партнерством тоже давно тяготился. И с радостью рассказал русским офицерам о всех туркменских родах, о том, сколько у них денег, поясняя, что он готов платить контрибуцию, но пусть они разделят с ним нелегкое финансовое бремя. В итоге было решено взыскать с хивинских туркмен 600 тысяч рублей. Сумма огромная, причем срок сбора половины суммы был установлен русскими в 15 дней. Очевидно, что срок был нереальный, но на это и был расчет командования. Туркмены возмутились и заявили, что платить не будут. В ответ Кауфман выдал предписание генерал-майору Головачеву:

«Дабы ближе следить за ходом сборов с иомудов, прошу Ваше Превосходительство отправиться 7-го сего июля с отрядом в Хазават, где и расположить его на удобном месте. Если Ваше Превосходительство усмотрите, что иомуды не занимаются сбором денег, а собираются дать войскам отпор, а может быть, откочевать, то я предлагаю Вам тотчас же двинуться в кочевья иомудов, расположенные по хазаватскому арыку и его разветвлениям, и предать эти кочевья иомудов и семьи их полному и совершенному разорению и истреблению, а имущества их, стада и прочее — конфискованию»[242].

Суровое, надо сказать, предписание. И тогда, в 19 веке, западная пресса не раз цитировала этот документ как доказательство природной кровожадности русских, вот ведь написано: «предать семьи истреблению». В исследованиях западных историков и по сей день этот приказ трактуется именно так, с широкими обобщениями. При этом обычно забывают упомянуть о военных преступлениях своих соотечественников, например, в Алжире или в той же Индии. И тут все же стоит упомянуть (нисколько никого не оправдывая), что жестокий приказ Кауфмана был и в истории покорения Туркестана, и в истории русской армии случаем особенным, исключительным. Карательная экспедиция — а именно так и называются подобные операции — это все же не стиль русского офицера. И не стану тут вдаваться в рассуждения, прав ли был Кауфман. Каждый, кто пожелает, может найти ему оправдание и объяснение жестокому приказу. Точно так же, как любой желающий найдет, за что его осудить. Все же мое мнение, что генерал-губернатор Туркестана действовал в уже сложившихся обстоятельствах. И он не мог уйти, не умирив кочевников, которые контролировали хана и его окружение. Другой вопрос, насколько был оправдан столь жестокий подход. Генерал Головачев получил в свой отряд 8 рот пехоты, 8 казачьих сотен, 10 орудий и 8 ракетных станков и двинулся в степь, чтобы остановить туркмен, которые собирались откочевать в сторону Аральского моря. Русский отряд шел через туркменские селения, уничтожая постройки, сжигая запасы зерна. Туркмены пытались отбиваться. Журналист Мак-Гахан, участвовавший в рейде, писал о нем:

«…Мы несемся далее по пустыне подобно урагану.

Я останавливаюсь на минуту, чтоб оглядеться кругом. Вот Туркмен лежит в песке, с головой, пробитою пулей; немного дальше казак свалился на землю с ужасною сабельною раной на лице; там две женщины с тремя или четырьмя детьми, сидят на песке, жалобно плача и рыдая и моля о пощаде; я кричу им на скаку: “Аман, аман”, мир, мир, чтобы рассеять их страх. Еще дальше целая куча арб и телег, ковров и одеял, перемешанных с мешками, наполненными зерном, огромными узлами и вьюками, кухонною посудой и всяким домашним добром.

Сначала я был поражен множеством Туркмен, лежащих недвижно на земле. Я не могу удержаться от мысли, что если все это убитые, то нет на свете более метких стрелков, чем казаки. Однако же немного спустя тайна разъясняется, я замечаю, как один из убитых, по-видимому, Туркмен осторожно приподнимает голову и тотчас же снова принимает прежнее неподвижное положение. Многие из них только притворились мертвыми, и счастье для них, что казаки не открыли обмана.

Несколько сажень далее четыре казака окружили Туркмена. Удар за ударом падают на его голову. Он валится ничком в воду со страшною раной на шее, и казаки скачут прочь. Минуту спустя встречаю я женщину, сидящую у воды, тихо плачущую над мертвым телом мужа. Вдруг моя лошадь делает скачок, от которого я едва не вылетел из седла; слух мой поражен резким, пронзительным, порывистым треском; оглядываюсь и вижу — огненная полоса пронеслась по небу и рассыпалась среди неприятелей. Это не более как ракета, но за ней следует другая, еще и еще, и смешиваясь с воплем женщин и детей, топотом казацких лошадей, блеянием овец и коз, ревом животных, которые дико мечутся по равнине, все это представляет целый ад ужасов».

Да, войскам был дан устный приказ женщин и детей не трогать. Но несколько сотен мирных туркмен утонули в озере. Кауфман, вероятно, сам не ожидал, во что превратится его замысел. Он хоть и написал жестокое распоряжение, но, судя по приказу не трогать женщин и детей, не намеревался покровительствовать бойне. И он отправил Головачеву новое предписание: «Если жители не будут уходить с мест своего жительства, а займутся сбором контрибуции, Ваше Превосходительство, приостановитесь их разорять, а будете наблюдать за тем, что делается в их среде…» Там же он написал, что не надо сжигать все подряд запасы зерна.

15 июля туркмены-иомуды вместе с родами гокленов, чаудоров, имралов напали на русский лагерь. Их было около 10 тысяч человек. Атаку удалось отбить, хотя и не сразу. В какой-то момент туркмены стали теснить русских. Но ситуацию спасли две роты стрелков под командованием капитанов Батмана и Рейнау, оба шведы по национальности, воспитывавшиеся в финляндском кадетском корпусе. В походе, в отличие от большинства офицеров, они жили в палатках с солдатами, ели из общего котла. Именно их подразделения оказались наиболее сплоченными и боеготовыми. Потому они смогли четко наладить оборону и стрельбу залпами. Из книги Мак-Гахана: