Читать интересную книгу Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - Макс Хейстингс

В Германии один ученый подсчитал в сентябре, что 43 из 69 немецких историков работают над статьями о войне. Рудольф Эйкен, преподаватель философии в Йене и нобелевский лауреат, произнес в 1914 году 36 пропагандистских речей. Берлинский философ Алоиз Риль разглагольствовал в печати, что «наша первая победа… была победой над самими собой. Никогда еще народ так не сплачивался, как в те первые, незабываемые, августовские дни. <…> Каждый из нас ощущал, что мы живем ради единства и единство живет в каждом из нас»{902}. Одним из самых ярких примеров предательства научных интересов стал так называемый «Манифест немецких интеллектуалов» («Манифест девяноста трех»), подписанный в октябре 93 представителями интеллигенции во главе с Ульрихом фон Виламовицем-Меллендорфом, заявляющими протест против «лжи и клеветы» союзников, которые «стремятся запятнать честь Германии в ее тяжелой борьбе за существование – борьбе, которая была ей навязана».

Напор печатного и устного слова стремительно усиливался. Разрушение Лувена и артиллерийский обстрел собора в Реймсе стали сильными козырями, доказывающими, что союзники защищают завоевания цивилизации от орды немецких варваров. Во Франции католиков и секуляристов, между которыми до войны наблюдался глубокий раскол, объединила теперь общая ненависть ко всему немецкому. В Британии Веллингтон-Хаус выпустил доклад, составленный Комитетом лорда Брайса по расследованию бесчинств, учиненных немцами в Бельгии и Франции, – доклад задевал за живое, несмотря на протокольный язык.

Несколько французских писателей заявили, будто нашли существенные физические различия между своими соотечественниками и народом кайзера. Выдающийся историк Огюстен Кошен всерьез утверждал, будто у немцев существует свой особый запах – «очень стойкий, от которого невозможно избавиться»{903}, – а также исключительно немецкая разновидность блох, которые якобы крупнее французских. Вот такие перегибы и внушали мыслящим людям отвращение к пропаганде. Чем дольше длилась война и чем больше ужасов она приносила, тем больше становилось тех, кто скептически воспринимал какие бы то ни было факты и доводы в защиту мотивов собственных государств.

Тем, кто считает, что лишь современные СМИ склонны к преувеличению, фантазиям и лжи, полезно посмотреть, какой разгул вымысла и нелепых слухов царил в мировой прессе в 1914 году. Daily Mail опубликовала подробный рассказ о победе в полностью вымышленном морском сражении. «Порочащие слухи расходятся со скоростью лесного пожара, – писал доктор Ойген Лампе в начале сентября 1914 года в Любляне. – Когда двое встречаются на улице, неизменно звучит вопрос: “Какие новости?” Никто ничего не знает, но всегда найдутся те, кто верит и передает самые худшие вести. Неделю атмосфера была крайне напряженной. Семьи, из которых ушли на фронт мужья и сыновья, скорбят, молятся и дрожат в страхе. Газеты добываются с боем. Потом начинаются перешептывания: наших в списке раненых нет. Нам не хотят говорить! Их так много, что всех попросту не переписать!»{904}

Мало кто из журналистов, которым поручалось писать о войне, разбирался в военном деле, и их дилетантство давало о себе знать. Началу траншейной войны французская пресса сперва обрадовалась, увидев в ней трусливую уловку немцев, которых тут же презрительно окрестили «кротами»{905}. Многие газеты охотно муссировали слухи о слабостях противника, упадке боевого духа и перебоях с питанием. Австрийские города якобы умоляли итальянцев спасти их от надвигающейся голодной смерти{906}, а Германия, если верить печатному слову, безуспешно пыталась вербовать тех же итальянцев на смену мобилизованным фабричным рабочим. В конце сентября The Times, сделав подсчет на основании списков погибших и раненых, пришла к сильно преувеличенному выводу, что британцы потеряли за месяц боев 40 % офицеров. Людвиг Витгенштейн писал 25 октября с дозорного корабля на Висле: «Вчера вечером пришло глупое донесение, будто Париж взят. Поначалу я обрадовался, но потом понял, что такого быть не может. Эти выдуманные донесения всегда плохой знак. Когда есть хорошие новости, выдумки не нужны»{907}. Пять дней спустя, жадно просмотрев немецкую газету и не узнав ничего нового, он снова начал опасаться худшего: «Отсутствие хороших новостей – все равно что плохие!»{908}

Тем временем 19 августа l’Eclaireur в Ницце выдумала сражение в Северном море между Королевским флотом и флотом Германии, где британцы якобы потеряли 16 дредноутов, включая Iron Duke, Lion и Superb. Особенным буйством фантазии отличались заметки во французских газетах о немецком кронпринце, командующем одной из армий. 5 августа на него организовали покушение в Берлине, 15-го – тяжело ранили на французском фронте и поместили в госпиталь, 24-го он пережил еще одно покушение, 4 сентября совершил самоубийство, однако 18 октября «воскрес» и снова был ранен, 20-го его супруга сидела у смертного одра, но 3 ноября его признали умалишенным. Понятно, что ни одно из этих событий не имело отношения к действительности.

L’Action française проинформировала читателей, что в молочных магазинах Maggi и сети магазинов Kub на самом деле скрываются разведывательные центры, где работают прусские офицеры, натурализовавшиеся во Франции еще до войны. В каждом молочном магазине спрятаны передатчики, а молоко Maggi отравлено. Начитавшись, толпа кидалась громить ни в чем не повинные (хотя и в самом деле принадлежащие иностранцам) заведения{909}. Одним из самых фантастических мифов, распространявшихся в народе, был слух о «турпените» – новой сверхмощной взрывчатке, якобы изобретенной химиком Эженом Турпеном, которая без труда уничтожит немецкие войска прямо в траншеях. Ответной реакцией на утки, пускаемые «серьезной» прессой, стал возникший примерно в это время французский сатирический еженедельник Le Canard enchaîné («Утка в цепях»).

В некоторых случаях виновата была не столько пресса, сколько нежелание правительств делиться сведениями и допускать корреспондентов на фронт. Британский полковник Репингтон жаловался, что цензуру используют «как плащ, которым прикрывают все политические и военные просчеты». Без сомнения, система должна была прежде всего поддерживать боевой дух народа, а не только пытаться скрыть от врага военные тайны. После Марны французский Генштаб начал по чайной ложке скармливать прессе какие-то сведения, однако вотум недоверия был уже вынесен, и исправить что-то было сложно. Французские журналисты – а вскоре и их читатели – прониклись глубоким скептицизмом ко всем официальным заявлениям{910}.

Французские солдаты на фронте с презрением отзывались о bourrage de crâne (буквально – «набивке черепа»), а на самом деле очковтирательстве, которому способствовали все попадающие к ним газеты. Морис Баррес из l’Echo de Paris, ратовавший за войну, получил от убежденного пацифиста Ромена Роллана прозвище Певец резни{911}. «Пуалю», отвергая официальную прессу, предпочитали окопные листки, которые сочиняли и переписывали друг другу сами солдаты{912}. Пользовались успехом и изредка попадающиеся швейцарские издания. Философ Ален Эмиль-Огюст Шартье, ушедший в армию, писал 25 ноября с фронта: «Journal de Genève тут выхватывают из рук, офицеры собирают вырезки. Военные очерки в нем выше всяких похвал, и, по всеобщему мнению, наши газеты на его фоне выглядят просто смешно».

С ним соглашался также ушедший на фронт историк Луи Дебидур: «Нам всем невыносимо видеть высосанные из пальца статейки об окопах, смекалке наших солдат, общем энтузиазме, бодрости и веселье в войсках и живописном расположении траншей. Все это выдумки чистой воды. Войска всего-навсего спокойны и собраны, стараются держать лицо и не поддаваться ненастью и холоду». Немецкие газеты не отставали. Франкфуртская Oder-Zeitung напечатала статью «Наши бранденбуржцы на Эне», автор которой, военный корреспондент, восхищался способностью солдат навести уют (Gemütlichkeit) в траншеях и смотреть на происходящее с юмором{913}. Окопы, по словам корреспондента, были «добротно обставлены», а лагеря на передовой напоминали американский фронтир из «Кожаного чулка» Фенимора Купера. Война изображалась как необходимое для закалки мужского характера испытание{914}.

Склонность к фантастическим выдумкам продемонстрировали все европейские народы. 29 сентября писатель Артур Мейчен написал короткую заметку для лондонской Evening News – о явлении солдатам британских экспедиционных войск под Монсом святого Георгия с войском лучников Старой Англии, которые осыпали немцев дождем стрел, и 10 000 врагов пали без единой царапины. И хотя произведение Мейчена имело все признаки литературного вымысла, огромное число людей решило, что автор описывает реальные события. Между тем австрийцы прониклись легендой о 12-летней Розе Зенох, которую искалечило шрапнелью, когда она якобы носила воду раненым на поле боя под Лембергом. Девочка действительно потеряла ногу и оказалась в венском госпитале, где лично Франц Иосиф подарил ей медальон и согласился оплатить протез. История о «маленьком ангеле из Лемберга»{915} заняла почетное место в списках австрийской литературы для детей. The Lady, не желая отставать, порекомендовала недавно вышедшую книгу Нелли Поллок «Бельгийские друзья» (Belgian Playmates): «Злободневная и проникновенная повесть для детей о нынешней войне. Действие происходит частично в Англии, частично в Бельгии»{916}.