С радостной улыбкой в гостиную вошла старшая служанка — толстуха-китаянка и, склонившись к уху хозяйки, что-то ей прошептала. Шошана Басат просияла, вскочила на ноги.
— Наконец-то! Йона, пароход прибыл!
Йонатан пулей вылетел вон, а хозяйка возбужденно объяснила:
— Старый торговый партнер моего мужа. Только что прибыл через Кобе из Германии… Исключительно, исключительно приятный человек. Он вам непременно понравится, даже не сомневаюсь в этом.
Когда господин Басат вошел с улыбающимся генералом вермахта со свастикой на рукаве, Шошана радостно поспешила им навстречу:
— Что я вижу, Манфред? Ты теперь офицер? Вот это сюрприз: наш Манфред — офицер!
Генерал щелкнул каблуками и поднял руку в официальном гитлеровском приветствии, потом обнял и расцеловал хозяйку в обе щеки.
— Позвольте, позвольте… не просто офицер, а генерал! Но такие чины получают, увы, не в сражениях, а за письменным столом. Что делать, дорогая: и мы, бюрократы, обязаны принимать посильное участие в войне! А она меняет многое — не только государственные границы, но и манеру одеваться. Ну, как ты меня находишь? Мне это идет?
И он с напускным кокетством сымитировал позу манекенщика, а Шошана Басат расхохоталась и сказала:
— Война тебе очень даже к лицу! Рассказывай же, как там наши друзья? Выкладывай новости, но только хорошие!
— Вот самая лучшая новость: мы открыли филиал в Париже! Месяц назад я там был — чудесный, восхитительный город, где человек чувствует себя как дома! Эти духи оттуда! Прошу, это тебе.
И шутовски, но все так же галантно, он щелкнул каблуками, протягивая ей красиво упакованный сверток.
— Voilà!
Последовала банальная процедура взаимных представлений: ах, какая приятная неожиданность; ох, так госпожа и господин Вайсберг из царственного Дрездена? Судя по фамилии, вы ведь немецкие евреи? Вы случайно с Циммерманами не знакомы? Нет? Оказывается, они тоже евреи! Забавно, не правда ли: в Германии мне доводилось встречать очень приличных людей, которые вдруг узнавали, что в их жилах течет еврейская кровь, о чем они никогда не подозревали! Для кого-то это было, как гром среди ясного неба. Но что поделаешь — кровь есть кровь! Не смущайтесь, я ничего не имею против евреев, наоборот — даже вами восхищаюсь! Но как же ловко вы устроились — в армию вас не берут, строите себе дороги, а наши ребята рискуют жизнью на фронте… На эту тему есть великолепный еврейский анекдот, попозже обязательно расскажу!
Гость даже не поинтересовался, что занесло этих немецких евреев в Шанхай, так он спешил преподнести вторую хорошую новость. Из Кобе генерал привез предложение японской стороны фирме господина Басата: объем осуществлявшихся ею поставок может быть значительно увеличен при условии, что еврейские банки в Шанхае откроют новую кредитную линию. Война, господа, война! А война питается оловом, хромом и сырым каучуком, не говоря о нефти, не так ли?
Довольный собственным остроумием, он рассмеялся.
— Война питается людьми, — тихо заметил Теодор.
— Ну, зачем же так мрачно? Впрочем, немецкие евреи к этому склонны. Дай им пофилософствовать да пожаловаться на существующий порядок. Я не имею в виду вас лично, но большинство евреев в Германии — социал-демократы и даже коммунисты! Я прав? Зато здесь, на Востоке, евреи другие, да-да, совершенно другие! Я действительно лишен предрассудков по отношению к вашему племени — у меня миллион друзей и партнеров из ваших. Разве не так, Иона?
Йонатан Басат молча пожал плечами — ему, очевидно, не нравилось направление, в котором пошел этот разговор. Генерал тут же сообразил, что разговор принимает опасный оборот, и весело заключил:
— Война так же нуждается в стратегическом сырье, как я — в солидном глотке хорошего коньяка, причем безотлагательно! Такова неоспоримая истина. Ах, до чего же приятно вырваться из европейского бедлама и снова встретить старых друзей в этом мирном и гостеприимном уголке!
Он, тая от нежности, снова поцеловал руку госпоже Басат. Было что-то непосредственное, хотя и по-дурацки шумное в этом ряженом в генеральскую форму импортере пищи для войны.
Потом приехали еще гости — светская жизнь в Шанхае, как отметила раньше хозяйка, начиналась поздно вечером. Большинство вновь прибывших были представителями крупных немецких фирм с супругами. С визитом пожаловали также два китайца-банкира из Сингапура и один японский высший офицер.
Вечер продолжался и в представлении Теодора был похож на калейдоскоп — да что там, просто на мешанину из отрывочных, разрозненных фрагментов, моментальных снимков, слов, улыбок, анекдотов, местных сплетен о помолвках и изменах, бессвязных реплик.
Японец вообще не понимал шуток, но после того, как ему их долго разъясняли, улыбался и кивал. Вероятнее всего, просто из вежливости, ибо представления японцев о смешном и уродливом в жизни были так же далеки от европейских, как чуткость немецкого генерала от понимания глубоких тем, болезненно задевавших еврейскую чувствительность. Теодор сидел как на иголках, дважды порывался уйти, но Элизабет удерживала его за руку: это неприлично, мой мальчик! Да и сама хозяйка дома ни за что не хотела их отпускать, возможно, надеясь как-то затушевать бестактность генерала.
— Что вы, что вы, милые мои, Белая Лилия вот-вот подаст пунш! Она с самого утра над ним бьется, если уйдете, вы ее смертельно обидите! Веселье только начинается!
Белой Лилией звали ту самую служанку-толстуху. После третьей рюмки коньяку гость из Берлина самолично уселся за рояль — причем, как отметила про себя Элизабет, для поставщика олова он справлялся с клавишами совсем недурно.
— Что там сейчас в моде в Берлине, генерал? — спросил кто-то из гостей. — Вы уж сыграйте нам, пожалуйста — ведь мода сюда добирается с двухлетним опозданием!
— А мы потанцуем! — весело добавила хозяйка.
И дернул же черт генерала, чьему тщеславию так льстило быть центром этого маленького общества, сделать наименее удачный выбор! Мало, что ли, было других модных в Европе шлягеров?! Сентиментально закатив глаза, он с чувством запел:
In einer kleinen KonditoreiDa saßen wir zweiUnd traümten vom Glück
Да, да, это была она — та трижды проклятая «Маленькая кондитерская»! Та самая, под которую маршировали на работу хитрецы, избегавшие отправки на фронт, примазавшись к строительству автобанов! Под чьи звуки раздробили пальцы гениальному флейтисту Симону Циннеру!
Теодор не заметил, как хрустальный бокал выскользнул у него из рук, залил его пуншем и осколками разлетелся по полу.
Рояль умолк, и генерал обернулся, любопытствуя, что произошло.
Шошана вскочила с салфеткой в руке:
— Ничего страшного, господин Вайсберг! Пустяки, отстирается. Это не оставляет следов.
— Оставляет, — проговорил Теодор, и лицо его стало белее салфетки.
Теодор очень редко пил спиртное. Наверно, поэтому алкоголь так быстро ударил ему в голову. Он схватил жену за руку и решительно потащил ее к выходу — несколько комичный в костюме с чужого плеча, рукава и брюки которого были ему коротки.
С самыми добрыми намерениями, генерал предложил:
— Да не беспокойтесь вы так! Хотите, я дам вам чудесную пасту: она выводит любые пятна!
— А поцеловать меня в задницу вы не хотите, господин генерал?
Вот что выпалил в ответ, обернувшись с порога гостеприимного дома, деликатнейший, застенчивый Теодор Вайсберг, член Прусской академии искусств. Вот, оказывается, чему он научился у заключенных в Дахау шахтеров-юнионистов!
У хозяйки отвисла челюсть, гости в изумлении переглянулись: это еще что такое?!
36
Он шел за Хильдой чуть ли ни целый час, стараясь оставаться незамеченным. Что, кстати, было не так уж трудно: пестрая толпа, которая почти круглосуточно заполняла ярко освещенные улицы Международной концессии, предоставляла для этого сколько угодно возможностей. Очевидно, рабочий день Хильды закончился. Она беззаботно глазела на витрины, не спеша рылась в выставленной на тротуарах одежде и мелочах, но ничего не покупала. Потом зашла в парфюмерный магазин и долго колебалась, выбирая губную помаду. Покрутилась во французском книжном магазине, полистала пару-тройку книг, купила какой-то журнал мод и снова вышла на Нанкинскую улицу.
Эта длинная улица тянется на много километров и может утомить любого, так что Хильда, поколебавшись, зашла в венское кафе — перекусить и отдышаться. Трудно поверить, но там подавали почти настоящий торт «Захер» и горячий яблочный штрудель — не хуже того, которым славилась в лучшие времена венская Кертнерштрассе.
Он остался ждать снаружи, где тощенькие проститутки зазывали иностранных моряков, для пущей убедительности дергая их за блузы: