Читать интересную книгу Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай! - Анжел Вагенштайн

Барон вышел из-за своего письменного стола, рядом с которым стоял позолоченный бюст фюрера, и широким жестом пригласил новых посетителей занять кресла, только что покинутые японцами. Хильда, с папкой документов под мышкой, стояла у окна.

— Прошу вас, господа, садитесь!

— Я могу идти, господин барон? — спросила Хильда.

— Нет, останьтесь, пожалуйста. Я собираюсь вам диктовать… Слушаю вас, господа.

Профессор Зигмунд Мендель описал обстановку в Хонкю, периодические нападения фашиствующих юнцов на немецких евреев. Дипломатические экивоки были ему органически чужды: прямо и недвусмысленно, в довольно резких выражениях он высказал подозрение, что за этими эксцессами стоит немецкое дипломатическое представительство в Шанхае.

Ребе Леонхард Левин, увидев, как поползли вверх брови барона, попытался смягчить тон:

— Мы, разумеется, не имеем в виду вас лично, господин барон. Но ведь кто-то несомненно финансирует эту газету и поощряет эти антисемитские выходки. Судя по… как бы это выразиться… по почерку, это вряд ли китайские или японские круги…

— Да уж, наверняка, не японские, — с кривой ухмылкой, сквозь зубы обронил фон Дамбах.

Очевидно, он недолюбливал японцев, но вдаваться в подробности не стал. Впрочем, не составляло тайны, что чувства, которые питали друг к другу гитлеровская Германия и Япония императора Хирохито, вопреки официально провозглашенным дружеским отношениям, были далеко не радужными. Обе стороны ревниво оберегали свои секретные планы и неохотно делились ими с партнером; они весьма скептически относились к декларированным намерениям другой стороны — и были правы, ибо эти декларации часто оказывались далеки от реальности. И наоборот — из стенограммы беседы между Гитлером и начальником Верховного штаба вермахта генерал-полковником Йодлем, в ходе которой фюрер назвал японцев лжецами и обманщиками, немцы особого секрета не делали. С другой стороны, «еврейская проблема», для решения которой гитлеровская элита с патологической одержимостью прибегала к все более радикальным мерам, в островной Японии практически не существовала: евреев там почти не было. Что касается оккупированных Японией районов азиатского континента, то присутствие там перемещенных лиц из числа русских и немецких евреев, несомненно, причиняло японцам некоторый дискомфорт. Они, однако, плодотворно сотрудничали с пятью-шестью сотнями семей евреев-багдади: у этих были широкие международные торговые связи, особенно в США. Неудивительно, что деловые круги Токио всячески обихаживали их сообщество, видя в нем полезного союзника в своих усилиях по преодолению традиционного японского изоляционизма.

Барон открыл портсигар и, не предложив своим посетителям, закурил длинную египетскую сигарету. Задумчиво, с огромным интересом разглядывая со всех сторон ее дымящийся кончик, он наконец сказал:

— Послушайте, уважаемые, я же не Господь Бог! Мне понятно ваше беспокойство, но, кроме дипломатического представительства, в Шанхае функционируют торговые, политические и пропагандистские структуры Германии, напрямую подчиненные своим центрам в Берлине. Спору нет, я являюсь дуайеном немецкого землячества в Шанхае, но статус этот чисто… номинальный.

И, рассердившись на самого себя за невнятное объяснение, фон Дамбах нервно добавил:

— В конце концов, не я вас загнал в эту дыру! Сами заварили кашу, сами и расхлебывайте!

— Вам хорошо известны обстоятельства, которые толкнули нас на этот шаг, — негромко произнес Теодор Вайсберг. — Мы никогда не покинули бы Германию, если бы не…

— Оставим эти «если», господа. Я не намерен обсуждать с вами официальную политику немецкого правительства! — нервно прервал его барон.

— Извините, — твердо, но все так же не повышая голоса, сказал скрипач. — Мы тоже пришли сюда не для того, чтобы дискутировать обстоятельства, которые сложились в результате малодушия одних и молчания других. Они не зависят от вашей, а еще меньше — от нашей воли. Мы просим вашего вмешательства единственно…

— Хорошо, хорошо, я понял, чего вы хотите. Попытаюсь сделать, что смогу. Не думаю, что с завтрашнего дня вас начнут приглашать на балы, но надеюсь, что группирующиеся вокруг Юдая кенку… э-э-э… субъекты перестанут вас беспокоить. Было бы, однако, весьма желательно, чтобы и вы со своей стороны кое-что сделали… в знак лояльности. Настоятельно прошу вас составить подробные и точные списки лиц… э-э-э… еврейского происхождения, прибывших в Шанхай из Германии и Австрии после 1937 года. Могу я на вас рассчитывать?

Делегаты переглянулись. Почему именно после 37-го, было ясно: это был год вторжения, и с тех пор Шанхай находился под японской юрисдикцией. Но кому и зачем понадобились эти списки?

Теодор Вайсберг невольно бросил вопросительный взгляд на стоявшую у окна фройляйн Браун, и ему показалось, что та еле уловимо отрицательно качнула головой.

— Каково предназначение этих списков? — исполненный тяжелых подозрений, глухо спросил он.

Очень может быть, что и сам барон был недостаточно информирован, — он пожал плечами и притворно небрежным тоном бросил:

— Затребовали из Берлина. То ли для национальной статистики, то ли еще для чего-то… С просьбой собрать как можно более полные сведения о возрасте, состоянии здоровья и прочее.

Теодор — теперь уже вполне сознательно — снова глянул на секретаршу и та снова чуть заметно отрицательно покачала головой.

Наступило неловкое молчание.

— Эта задача нам, практически, не по силам, — заговорил раввин. — Я полагаю, вы никогда не бывали в Хонкю, и не знаете, какой там царит хаос, какое столпотворение. Ведь речь идет не о сотне, а о многих тысячах разобщенных, разбросанных по всему городу немецких иммигрантов, каждый из которых ведет свою личную битву за кусок хлеба… Вам, наверно, известно, что у нас нет никакого административного аппарата, нет даже телефона или хотя бы одной пишущей машинки. В подобных условиях мы вряд ли сможем разыскать, опросить и внести в списки такое множество людей. Ведь речь идет, господин барон, о населении немецкого города средних размеров…

— Еврейского города! — желчно поправил его барон.

— А почему бы вам не запросить эти сведения у японских властей? — спросил профессор Мендель, пропуская замечание барона мимо ушей. — Нас не с парашютом сюда сбросили, господин барон! Мы все прибыли морем, совершенно законно и с исправными документами. Только незначительное число евреев из Латвии и Чехословакии приехали по Транссибирской железной дороге. Японские власти еще в порту произвели самую тщательную проверку. Всех новоприбывших заносили в пограничные реестры, у нас требовали назвать чуть ли не девичью фамилию бабушки! Интересующая вас информация имеется, ее надо просто запросить.

Барон снова криво усмехнулся.

— Меня девичья фамилия вашей бабушки не интересует! Какая разница? Звали-то ее если не Ревекка, то Сара. Что касается японских властей, то если я запрошу у них сведения о температуре воздуха в Токио на прошлой неделе, они даже эту информацию скроют! Нет, нет, господа, я рассчитываю на вас. Персонально. И категорически настаиваю на выполнении поставленной задачи — это ваш долг как граждан Германии.

— Все еще граждан, — горько обронил профессор Мендель.

— Пока вы ими являетесь, — должны! — отрезал барон и встал, недвусмысленно показывая, что аудиенция окончена.

33

Информация личного секретаря барона Оттомара фон Дамбаха оказалась достоверной: ровно за неделю до того, как Муссолини напал на Грецию, в Берлине был подписан трехсторонний пакт между Италией, Германией и Японией. Его подписали министры иностранных дел Германии и Италии Иоахим фон Риббентроп и граф Галеаццо Чиано, а с японской стороны — посол этой страны в Риме Сабуро Курусо. У каждой из трех держав пакта были свои специфические цели, что объясняло тайное соперничество между ними. Тем не менее, на данном этапе у них имелись и общие стратегические интересы. В первую очередь они заключались в противодействии мощному политическому влиянию и военному присутствию Великобритании в Европе, Африке и на Дальнем Востоке.

Новость быстро распространилась среди обитателей Хонкю. Люди встревоженно задавались вопросом, не начнут ли нацисты оказывать на своих новых японских союзников нажим, требуя неукоснительной агрессивной и бескомпромиссной поддержки антиеврейской политики Рейха. Это уже было знакомо по Европе, где гитлеровская Германия яростно и упорно заставляла следовать ей своих сателлитов: Венгрию, Хорватию, Румынию и Болгарию. То же происходило и в оккупированных странах Европы, чьи марионеточные правительства беспрекословно подчинялись нацистскому диктату.

Какую форму обрел бы подобный натиск и к каким результатам привел бы здесь, в Шанхае, в тысячах миль от Европы, пока никто не мог сказать. Ребе Лео Левин со всей серьезностью воспринял сообщение Теодора Вайсберга, что секретарша барона делала им предупредительные знаки. Скрипач не входил в число людей, быстро и легко ориентирующихся в непредвиденных ситуациях, а тут речь шла вообще о еле заметных жестах, которые вполне могли быть плодом его воображения. И все же раввин на всякий случай поручил жене сжечь скромный памятный список синагоги. В него вносились даты рождений и смертей, имена филантропов и суммы, пожертвованные ими в фонд «цедаки»[37], ритуалы обрезания и Бар-Мицвы — то есть вступления еврейских юношей в духовное совершеннолетие.