Читать интересную книгу История русского романа. Том 1 - Коллектив авторов

В первом томе «Мертвых душ» Гоголь не указывает на связь между славянской природой русского духа и способностью русского человека к возрождению. Будущему «воскресению» Чичикова здесь еще намеренно придается какая‑то таинственность. «И еще тайна, почему сей образ предстал в ныне являющейся на свет поэме» (Г, VI, 242). Эта «тайна», по выражению художника, объясняется, если обратиться ко второй редакции «Тараса Бульбы», которая создавалась одновременно с завершением первого тома поэмы. Здесь в знаменитой речи главного героя о русском товариществе прямо говорится, что даже «у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда‑нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело» (Г, II, 134). В последующих частях поэмы «воскресение» Чичикова призвано было художественно выразить это высокое свойство русского чувства.

Гоголевская вера в возможность обновления общества, обогащенная идеей об особой «славянской природе» русского народа, получила, таким образом, кроме религиозно — нравственного основания, еще и национальноисторическую мотивировку в духе славянофильских идей.

Сохранившиеся главы второго тома «Мертвых душ» свидетельствуют о том, какой титанической была борьба противоположных стихий в Гоголе — борьба между отвлеченными морализаторскими устремлениями и реалистическим методом великого писателя. Всё лучшее в них связано с победами реализма. Всё слабое — выражение гоголевского морализаторства. На это впервые указал Н. Г. Чернышевский в подробном примечании к первой главе «Очерков гоголевского периода русской литературы».[561] Творческая история «Мертвых душ» и сохранившиеся главы второго тома подробно проанализированы в новейших работах советских исследователей Гоголя.

Во втором томе «Мертвых душ» Гоголь от показа Руси «с одной стороны» в ее «пошлости» обратился к «показу Руси и человека, пришедших в движение».[562] Как это впервые было замечено В. А. Десницким, такая задача не могла быть осуществлена тем методом остро сатирического изображения нравов, которым Гоголь пользовался в первом томе «Мертвых душ».

Стремясь нарисовать «характеры значительнее прежних», войти глубже «в высшее значение жизни, нами опошленной, обнаружив видней русского человека не с одной какой‑либо стороны» (Г, XIV, 152), Гоголь воспользовался во втором томе «Мертвых душ» некоторыми сторонами художественного метода Пушкина и писателей «натуральной школы» 40–х годов. Он попытался обрисовать психологически более сложные характеры, не остающиеся неподвижными на всем протяжении рассказа, но способные к изменению и духовному росту (Тентетников, образ которого близок к образам «лишних людей» в романах Тургенева и Гончарова). Во втором томе появляются картины повседневной жизни дворянской усадьбы, картины полевых работ и рыбной ловли, лирические пейзажные зарисовки, насыщенные авторским «настроением» и как бы предвосхищающие тургеневские пейзажи, возникает необычный для Гоголя 30–х годов интерес к анализу сложных душевных движений и идеологических споров. Меняются типы героев, привлекающих к себе преимущественное внимание романиста: на месте прежних «ничтожных» героев оказываются натуры, отклонившиеся с прежнего пути, ошибающиеся, но ищущие — натуры, испорченные влиянием среды, но сохранившие в глубине души здоровое начало и способные к возрождению. Рядом с подобными характерами и эпизодами, нарисованными в более мягкой манере, сохраняются и резко сатирически очерченные типы и эпизоды, при обрисовке которых гоголевская экспрессия достигает порою большой силы (полковник Кочкарев). В заключительной главе, в речи генерал — губернатора религиозно — моралистические идеи, характерные для Гоголя второй половины 40–х годов, сливаются с гневным, протестующим чувством, с взволнованным авторским лиризмом, напоминающим лучшие места первого тома «Мертвых душ». Так борьба между суровым реализмом Гоголя и свойственной ему тенденцией к отвлеченному морализаторству проявляется во втором томе поэмы с новой силой, становясь источником тех неразрешимых художественных и идейных противоречий, которые сделали невозможным завершение второго тома.

13

Слабость мировоззрения и творчества великого писателя выразилась в «Мертвых душах» прежде всего там, где прямо выступают религиозные основания его веры в нравственное возрождение мира мертвых душ. Уже в первом томе гоголевской поэмы они породили, по выражению Белинского, «мистико — лирические выходки». К 1846–1847 годам, когда появились «Выбранные места из переписки с друзьями», Белинскому стало ясно, что, к несчастью, «мистико — лирические выходки в „Мертвых душах“ были не простыми случайными ошибками со стороны их автора, но зерном, может быть, совершенной утраты его таланта для русской литературы» (Б, X, 51).

Гоголь был глубоко убежден, что единственным средством нравственного возрождения общества является беспощадная правда в его изображении. И он решительно сдергивает покровы с действительности, срывает маски со своих героев, рисует их без прикрас, показывает, что они погрязли в пошлости и подлости. Так Гоголь «стал во главе тех, которые отрицают злое и пошлое».[563] Сильные стороны мировоззрения и творчества великого писателя оказываются, таким образом, причудливо связанными со слабыми их сторонами.

Отрицание зла и пошлости жизни достигло у Гоголя такой силы, что «Ревизор» и «Мертвые души» стали знаменем в освободительной борьбе русской революционной демократии. Чернышевский писал: «Он пробудил в нас сознание о нас самих — вот его истинная заслуга…».[564] В поисках наиболее эффективных средств искоренения зла и пошлости жизни при помощи искусства складывается реализм «Мертвых душ», анализирующий, расчленяющий, анатомирующий действительность, беспощадно срывающий покровы со всего дурного и низкого; на этой почве вырастает и «преобладание субъективности». Сила гоголевского метода заключается в том, что писатель вскрывает социальную природу той картины нравов, которую он рисует, что он социально — исторически объясняет процесс превращения живых людей в мертвые души. Этот метод привел писа теля к разоблачению порочности, внутренней пустоты, мертвенности и обреченности феодально — крепостнического строя жизни. Именно поэтому великие реалистические произведения Гоголя приобрели глубоко революционное содержание и значение.

Однако реализм Гоголя, его творческий метод имеет и свои слабые стороны. В своем стремлении потрясти общество и нравственно возродить его к подлинно человеческой жизни Гоголь опирается также на рационалистическую теорию XVIII века, согласно которой главными движущими силами человеческой души являются страсти. Они должны быть в согласии с разумом, но могут вступить с ним в противоречие; тогда и происходит моральное падение, которое является источником всех зол в личной и общественной жизни. Отсюда следует вывод: единственным выходом из всех зол является нравственное обновление человека. Об этом Гоголь, в сущности, писал уже в первом томе «Мертвых душ». Эту слабость гоголевского реализма, по — видимому, имел в виду Чернышевский, когда отмечал, что «в некоторых произведениях последующих писателей мы видим залоги более полного и удовлетворительного развития идей, которые Гоголь обнимал только с одной стороны, не сознавая вполне их сцепления, их причин и следствий».[565]

Гоголь остался верен идее нравственного возрождения и в новых условиях общественной жизни, в 40–е годы, когда возникла и разрабатывалась русская революционно — демократическая идеология, отражавшая интересы и настроения крепостного крестьянства, когда классовая борьба в Европе принимала острые, революционные формы. В этих исторических условиях просветительство Гоголя оказалось главным источником его духовной драмы, которая породила «Выбранные места из переписки с друзьями», привела к сожжению второго тома «Мертвых душ» и ускорила смерть великого писателя.

«Мертвые души», по свидетельству Герцена, «потрясли всю Россию».[566] «Еще не было доселе более важного для русской общественности произведения», — писал Белинский (Б, VI, 420). Этой точки зрения придерживался и Чернышевский, утверждавший, что «давно уже не было в мире писателя, который был бы так важен для своего народа, как Гоголь для России».[567] Ленин говорил, что идеи Белинского и Гоголя «делали этих писателей дорогими Некрасову — как и всякому порядочному человеку на Руси…».[568]

Хотя Чернышевский и Ленин имеют в виду не только «Мертвые души», но всё творчество Гоголя в целом, социально — историческое значение этого писателя определяется в наибольшей мере именно его романом- поэмой.