– Ой, началось! Ну давай. Поговорим об этом!
– О чем?
– Ты поняла!
Она закатила глаза к потолку.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь! – Она прекрасно знала, о чем речь.
– Тогда, наверное, мне самому надо это сделать, не так ли? Сэкономит нам время.
Он заговорил тоненьким, писклявым голоском, передразнивая ее:
– Тебе повезло, что ты вообще поехал отдыхать в этом году! Мы бы здесь не были, если бы рассчитывали только на твои заработки…
– Я никогда ничего подобного не говорила!
– Тебе и не нужно об этом говорить!
– Ты параноик!
– ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! – Он сел и опустил голову, тяжело дыша.
Она посмотрела на него с притворным испугом, понимая, что выиграла этот раунд.
– Лучше дай мне каких-нибудь денег.
Он швырнул пластиковый кошелек через всю комнату. Она внимательно изучила банковский чек. Она не могла позволить Шону так легко отделаться. Ей хотелось повернуть нож в ране.
– Только 239? Да в гостинице меняют по 243. И комиссионные у них всего 300. Итак, результаты твоей двухчасовой поездки в город, труженик ты наш, показывают, что тебя кинули. Снова. Как неожиданно.
Она спокойно вышла, закрыв за собой дверь. Шон рухнул на софу. Он был большой мальчик. Многие годы он получал от жизни пинки и не страдал наивностью. Но это было уже слишком. Ниже пояса. Он не мог этого переварить и уже начинал думать, что спасти его может только чудо. Наверху кто-то блевал. Это все решило. Он знал, что делать дальше.
* * *
– Эй, да ладно тебе, Мэтт! Не будь педиком! Какая разница, выпьем мы пива сейчас или позже?
– Да пей ты, ради бога, Пасти. Мне просто сейчас не хочется. Шел бы ты, а? После шести и выпьем.
– После ШЕСТИ? Да это же черт знает когда! Это просто по-пидорски!
– Я тебя не держу.
– Да ладно! Ты же знаешь, что я не буду пить один. Ну пойдем пропустим по кружечке?
– В шесть.
– В шесть! Да какая разница, выпьем мы сейчас или в шесть?
Мэтт посмотрел на своего грудастого приятеля. Тот уже порозовел на солнце.
– Сиськи.
Шон задержал дыхание. Группа пенсионеров совершала самоубийственный переход через оживленную проезжую часть. Держась за руки и сомкнув ряды, они шли с остервенелыми лицами, на которых читалось: «Мы сделаем это, мы перейдем через все четыре ряда бешенного трафика здесь и сейчас!»
Безумное выражение их лиц будто служило им заслоном. Машины резко тормозили и сворачивали, огибая их, так что старые дьяволы вошли в двери отеля в полном составе, без потерь, но все еще держась за руки с мрачными решительными физиономиями. Шон постоял у поворота снаружи Думайа, пока движение не стихло, поражаясь несокрушимой вере стариков и их наплевательству на опасность дороги.
Он все еще находился в хорошем настроении и хихикал про себя по пути из супермаркета. Тяжелые сумки, бившие его по голеням, придавали уверенности в успехе предстоящей хохмы. Для себя он тоже кое-что прикупил – оливки, инжир, большущие томаты. Еще он купил корнишонов и ветчины, немного голубого андалузского сыра и литр свежего апельсинового сока, который выжили прямо в бутылку в его присутствии.
Он прихватил упаковку «Крузкампо»,[7] чтобы остудить его в холодильнике, и симпатичную белую риоху. Он намеревался быстро и эффективно сделать дело, а потом обосноваться на балконе, впитывать солнце, поедать местные деликатесы и слушать, что творится наверху.
Зайдя в номер, он выгрузил все, кроме банок, в холодильник. Потом обвязал пакет бельевой веревкой. Теперь он немного нервничал, но его решимость не пропала. Вытащив столик на балкон, он залез на него и выпрямился. С его ростом и длинными руками он легко забрался на верхний балкон, почти не производя шума. Дверь патио была широко открыта, оттуда доносился мощный храп. Он проверил часы. Почти час дня. Он нагнулся и потянул за веревку, к которой был привязан один из пакетов. Подняв пакет до нужной высоты, Шон перегнулся через перила балюстрады и достал его.
Быстренько отвязав пакет, он достал банки клубничного джема и меда и размазал их содержимое по всем поверхностям, до которых мог дотянуться. Согнутыми пополам открытками, специально купленными для этого у стойки портье, он полностью вымазал пол балкона. Досталось и стеклам дверей патио, столику и части стены номера. Уже начали появляться жужжащие насекомые. Пора сваливать. Он бросил уличающие его открытки в пакет и скинул его вниз, на свой балкон. Стараясь не оставлять следов и улик, он обвязался веревкой и уже собирался спуститься в свою комнату, когда заметил девушку. Одна из гидов в голубой униформе – слава богу, что она не из «Санфлайта» – стояла на ступеньках рядом с их апартаментами и смотрела прямо на него. Или нет? Нет – она разговаривала по мобильному телефону.
Во всяком случае, что бы она там ни делала, она не двигалась. Тем временем под ногами Шона орды могучих муравьев начали свой марш по озеру из джема, произведенного в странах Евросоюза, которое прилегало к границам их обитания. Шон никогда не видел таких муравьев – они были наглыми и свирепыми, точь-в-точь как на этикетке дихлофоса. И это было еще далеко не все. Все виды жужжащих, трещащих и шуршащих чудовищ начали подтягиваться на этот балкон. Некоторые из них были размером с детский кулак, их зеленые крылья яростно свистели, словно лезвия клинка. Оставаться здесь дальше было нельзя. Стараясь не привлекать внимания гида, будто перелезать по веревке с одного балкона на другой было самым нормальным делом в жаркий полдень на испанском курорте, Шон изготовился и прыгнул, приземлившись на край стола. Отряхнув ладони, он быстро сдвинул стол на обычное место, перевесил веревку и зашел внутрь вымыть руки. Когда он вышел на балкон с бутылкой пива и тарелкой оливок, девушки уже не было.
* * *
Мэтту не терпелось поговорить с ней о той чудесной гимнастике, свидетелем которой он стал в то утро. Его гипнотизировала сама мысль об этом. Но что он мог ей сказать? Как он мог сунуться с таким вопросом к женщине – не девочке, – которая наверняка здесь со своим парнем и которая разгуливает топлесс, когда вокруг бегает куча детей? Он не мог. Он перебрал все возможные варианты знакомства, но каждый из них был дешевой трепотней. Ему просто нужно набраться терпения, а возможность рано или поздно представится сама собой.
Пастернак снова прыгнул в бассейн, разметав всех на своем пути, пытаясь дышать в ровном ритме.
– Вдоххх, выдоххх, вдоххх, выдоххх.
Мэтт был прав. Он позорил себя. Ему должно быть стыдно даже снимать рубашку, не говоря о том, чтобы размахивать ею и делать из себя посмешище. С него хватит. Тут он представил, как будет показывать фотографии «до» и «после» своим детям, которые будут удивляться и не верить. С этого дня Пастернак начинает борьбу.