и соавтор сценария одноименного фильма: день, когда «Спутник-1» начал кружить над планетой, заявил он, стал днем превращения Соединенных Штатов во второразрядную державу[67].
Ситуацию еще больше ухудшало то, что идея запуска спутников в космос считалась американской, поскольку еще в 1955 году не кто-нибудь, а сам президент Эйзенхауэр объявил, что США запустят спутник и это будет вкладом Америки в так называемый Международный геофизический год. Реализация этого проекта планировалась на 1957–1958 годы и предполагала участие 67 стран, в том числе и СССР. Каждая страна должна была внести свой вклад в виде значимых научных исследований, в частности в сферах океанографии, метеорологии, космического излучения, северных сияний и гравитационного поля Земли. Эйзенхауэр тогда поручил запуск американского спутника военным морякам, несмотря на возражения двух других видов вооруженных сил, безуспешно пытавшихся доказать, что их ракеты намного лучше и надежнее, чем Vanguard моряков, и лучше справятся с задачей. Когда «Спутник-1» был запущен, а ВМС все еще работали над своим заданием, Эйзенхауэр не только безнадежно недооценил гнев публики по этому поводу, но и принизил его значимость. Он небрежно заявил, что «Спутник не усиливает моей тревоги ни на йоту»[68], и продолжил играть в гольф, недоумевая, почему вокруг «маленького шарика в небе»[69] поднялся такой шум.
Уже 3 ноября 1957 года, всего через четыре недели после запуска в космос спутника, который у многих американцев, за исключением их собственного президента, оставил ощущение худшего унижения Соединенных Штатов со времен нападения японцев на Пёрл-Харбор, Советы повторили тот же фокус со «Спутником-2», только теперь с собакой внутри. По сравнению со «Спутником-1» «Спутник-2» был огромен, он весил вшестеро больше предшественника и имел мягкий отсек для суки по кличке Лайка, помеси хаски и, может быть, терьера. Американская пресса быстро наградила ее новым именем, образованным от слова mutt (дворняжка): Муттник[70].
Впервые в истории живое существо покинуло Землю и летало вокруг нее по эллиптической орбите, удаляясь в апогее более чем на 1600 км. Это был поистине замечательный успех, несмотря на то что еще не существовало технологии, позволяющей вернуть Лайку домой. Это означало, что ей уготована вечная слава не только первой собаки, полетевшей в космос, но и первой собаки, погибшей там. Советская пресса утверждала, что Лайка прожила на орбите неделю, пока у нее не кончился кислород (от этого утверждения русские отказались лишь 30 годами позже), тогда как на самом деле она погибла, скорее всего, через несколько часов от перегрева, когда температура внутри ее запечатанной капсулы поднялась почти до 43 ℃. Гибель животного навлекла на неназванных советских ученых, отправивших его в космос, проклятия собаколюбов всего мира. Были и такие, кто смотрел на ситуацию с геополитической точки зрения и подозревал, что запуск Лайки был приурочен к 40-й годовщине Октябрьской революции. Полет Лайки оставил ощущение, что Хрущев сделал очередное емкое заявление о превосходстве Советов над загнивающим Западом. Это мнение он подкрепил позже в своих мемуарах, написав, что спутники «заставили наших потенциальных противников поежиться от страха, но дали многим другим людям повод сиять от радости»[71]. Под другими людьми он, по всей видимости, подразумевал и себя.
Через 15 дней после появления Лайки на орбите, когда «Спутник-2» с мертвой собакой внутри успел облететь Землю около 250 раз, журнал Life разместил редакционную колонку под заголовком «Считаем панику оправданной»[72]. «Короче говоря, – писал автор статьи Джордж Прайс, – если мы не откажемся полностью от нашего нынешнего образа жизни, можно считать, что не позже 1975 года Соединенные Штаты станут частью Союза Советских Социалистических Республик». Возможно, это было преувеличением, но статья определенно показывает, как многие в то время думали, и помогает понять, почему 6 декабря 1957 года за сильно задержавшимся пуском ракеты Vanguard с номером TV-3 с первым американским спутником на борту зрители наблюдали с немалой тревогой.
Джей Барбри был тогда молодым репортером, которому поручили написать про этот пуск. Летом 1956 года в разгар беспорядков, связанных с борьбой за гражданские права, он уехал из Олбани в штате Джорджия, после того как тайком снял на пленку сборище ку-клукс-клана для местной телестанции и попался. Куклуксклановцы избили репортера так, что он попал в больницу и решил «переехать»[73] от греха подальше. Так он оказался на мысе Канаверал на восточном побережье Флориды в центре попыток Америки возвратиться в космическую гонку с Советами. Здесь находился ракетный полигон, основанный в 1950 году на большом треугольном участке побережья между лагуной Банана-Ривер и Атлантическим океаном – на 16 000 акров кустарников и болот, населенных аллигаторами и гремучими змеями. Барбри когда-то служил в ВВС и летал на истребителе F-86, поэтому не сомневался, особенно после «Спутника-1», что в конце 1950-х годов именно космос будет самым интересным из того, чем в Америке может заниматься репортер. Эта убежденность привела в конечном счете к тому, что за несколько десятилетий Барбри написал репортажи о 166 ракетных пусках[74], больше чем кто-либо. Но Vanguard за номером TV-3 с крохотным спутником в головной части был для него первым.
Эпитет «крохотный» здесь вполне уместен. В сравнении с громадой «Спутника-2» и его заявленной массой 508,3 кг, спутник Vanguard весил около 1,5 кг, а по размеру был чуть крупнее грейпфрута. Тем не менее даже грейпфрут лучше, чем ничего, и пока Барбри и его коллеги-репортеры наблюдали за пуском с отдаленных дюн и лодок – военные отказались пустить кого-либо из них на территорию полигона, – трехступенчатая Vanguard с ужасающим ревом оторвалась на несколько дюймов от земли, а затем всего через две секунды после старта, словно сдавшись, рухнула на стартовую площадку и взорвалась.
Что еще хуже, спутник размером с грейпфрут каким-то образом выбросило из огненного шара, и он улетел – как вспоминает Барбри – «куда-то в кусты, а его передатчик продолжал транслировать сигналы»[75]. Звук был жалобным – нескончаемый ряд писков, побудивший знаменитую участницу телевизионных игр Дороти Килгаллен спросить от лица всех американцев в передаче CBS What's My Line?: «Неужели некому пойти туда, найти его и прикончить, чтобы не мучился?»[76] Тем временем пресса бушевала вовсю. Теперь спутник именовали не иначе как «Злополучник», «Бедапутник» и «Капутник».
Для Соединенных Штатов настал черный день. ВМС сильно вляпались и покинули гонку, а надежды стали связывать с человеком с обложки того самого номера Life от 18 ноября 1957 года, в котором говорилось, что время для паники действительно настало. Его звали доктор Вернер фон Браун, на цветном фото он красовался в элегантном, но строгом сером костюме рядом с ошеломляюще футуристической моделью ракеты, способной однажды полететь к Луне. Фон Браун был воплощением мужественности, привлекательности, блестящего интеллекта и, как выразился репортер, «провидцем космической эры», «пророком и прагматиком», именно тем человеком, который может вытащить Америку из болота.
Репортер журнала не стал задерживаться на том, что фон Браун когда-то был членом Нацистской партии и штурмбаннфюрером, то есть майором, СС; что именно он разработал те самые ракеты V-2, которые падали на Лондон и Антверпен и убивали людей; что он когда-то так заинтриговал Гитлера своими успехами, что диктатор сразу сделал его профессором. Эти факты если и упоминались, то вскользь. Значение имело не прошлое, а настоящее: выдающиеся способности фон Брауна как конструктора ракет и космического визионера, пусть даже запачканные слегка его успехами во время войны, которая уже закончилась, сомнению не подлежали. Главное, что у фон Брауна, который теперь работал на Управление по баллистическим ракетам сухопутных сил США в Хантсвилле (штат Алабама), уже была ракета под названием Jupiter-C. Она требовала лишь небольших доработок, была практически готова и имела куда больше шансов вывести американский спутник в космос прежде, чем Советы вытащат из шляпы следующего кролика.
Ну и, если уж на то пошло, он был уже не немцем, а самым настоящим американцем. На специальной церемонии в 1955 году в день, который он назвал счастливейшим в своей жизни, фон Браун вместе с женой и более чем сотней своих коллег – немецких конструкторов, работавших когда-то над ракетами V-2 для нацистов, а теперь занятых разработкой