— Почему? — заржал Рома.
— Неправильное чаепитие приводит к вольнодумству, — отрезал Олег, — переходим ко второму пункту. Ни в коем случае нельзя ставить в конце рабочего дня выпивку и разговаривать с мастерами за жизнь.
— А без выпивки, значит, за жизнь разговаривать можно? — ухмыльнулся Носков.
— Какой дурак будет с вами на сухую о жизни перетирать? — свысока посмотрел на Рому бригадир.
Носков осёкся и долго потом корил себя за сказанную глупость.
— Итак, — стал подводить итоги Олег, — нарушение первого пункта, автоматически приводит к вольнодумству, нарушение второго — чревато нарушением третьего. А это самое страшное, что может произойти. Вы рассолодеете от литра выпитого, разомлеете, размякнете, расслабитесь, расщедритесь и отслюните часть денег вперёд и…
— И-и-и? — опять влез Рома.
— И-и-и, — сделал паузу бригадир, презрительно глядя на выскочку, — вся бригада уйдёт в месячный запой, и виноваты в этом будете только вы.
Такую бригаду мастеров, которая подрядилась делать ремонт у Сошниковых, было ещё поискать: пятеро рукастых, умелых, обходительных пареньков с открытыми лицами и лапидарной речью, начисто лишённой матерщины, споро взялись за дело. Они вежливо здоровались, и больше Тихоныч от них не слышал ни слова. Впахивала бригада как проклятая, квартира преображалась прямо на глазах, за шесть недель мастера выполнили почти весь фронт работ, оставалось всего два дня до полного завершения ремонта. И тут неугомонная семейка Сошниковых умудрилась нарушить сразу три пункта. Сначала Тихоныч дал слабину и разрешил дочери посмотреть, какой капитальный ремонт они почти что закатали (женщин уже давно подмывало взглянуть на новое великолепие наследной квартиры). Света надушилась, накрасилась, надела самое короткое своё платье (ещё бы, в квартире целых пять молодых самцов) и отправилась на Сретенку. По дороге она заскочила в магазин прикупить кофе в зёрнах и тростниковый сахар.
— Здравствуйте, мальчики, — закурлыкала она, входя в квартиру, где полным ходом шли отделочные работы, — заканчивайте работу, перерыв — пятнадцать минут. Все идём пить кофе.
— Не, мы не будем, — стали отнекиваться добры молодцы, — нам не велено. У нас аврал, к воскресенью нужно всё закончить.
— Если вы передохнёте пятнадцать минут и попьёте кофейку, ничего страшного с вами не случится.
— Не, нам бригадир не разрешает.
— А мы ему не скажем, — заговорщически подмигнула Светлана, — он и не узнает. Давайте знакомиться.
— Не, нам некогда, — взмолились мастера.
— Меня зовут Света, — представилась Сошникова и игриво ткнула пальцем в одного из ребят, — а вас?
— Серёга, — покраснел парень и отложил мастерок.
— Очень приятно. А вас? — она ткнула во второго.
— Данька, — шмыгнул носом второй и сунул кисть в банку с растворителем.
— Ой, нужно вас на бумажке записать, чтобы лучше запомнить. Вы все такие молоденькие и хорошенькие, что и влюбиться недолго. Пошли на кухню, я буду варить вам кофе.
Когда Тихоныч и Рома приехали вечером проинспектировать ход отделочных работ, они наткнулись на праздно шатающуюся молодёжь, выясняющую непростой вопрос, кто из них больше всех приглянулся молодой хозяйке. Сошников принял спорное решение купить несколько бутылок водки и тем самым подстегнуть угасший энтузиазм. Рома не только не возражал, но и вызвался сгонять за спиртным и закуской. Сели на банки из-под краски, вместо стола сгодились строительные козлы, скатерть заменяла вчерашняя газета, посуду — пластиковые тарелки и стопочки. Первые три стопаря упали в глотки быстро и бесшумно, как перезревшие сливы. После четвёртого завязался душевный разговор.
— Сами-то откуда? — выдохнул водочные пары Тихоныч.
— Из Тамбова.
— И как там, в Тамбове? — поинтересовался Сошников, громко икая.
Он, как выпивал, начинал неудержимо икать.
— Хреново, — процедил Серёга.
— А чего? — зажмурил один глаз Рома.
— Вам, московским не понять, — хмыкнул Данька.
— Я из Брянска, — возмутился Рома, — может, слышали, есть такой город-герой Брянск?
— Из Брянска? — оживились мастера, — а теперь москвач?
— Примак, — икнул Тихоныч, — дешёвка.
— Я дешёвка? — онемел Носков.
— Вахлак, — подтвердил Сошников, — бесполезный человек.
— Я бесполезный человек? — выкатил нетрезвые глаза Рома.
— А кто же ты?
В воздухе запахло озоном — гонцом приближающейся грозы. У Ромы возникло неукротимое желание вылить водку тестю на лысину, а сверху присыпать укропом, чтобы тот стал похож на пожилого Фантомаса.
— Хорошая квартира, — Серёга попытался перевести разговор на менее щекотливую тему, — достойная.
— Меня этой квартирой сам Хрущёв наградил, — икнул Сошников, — я же в шестидесятые годы директором секретного завода был. Не хухры-мухры, с космосом был связан.
— Чего ты несёшь? — нахмурился Рома, — ты слесарем на механическом заводе всю жизнь проишачил.
— Завидует мне, — кивнул тесть на зятя, — квартире моей заслуженной, персональной пенсии и жизненному опыту.
— Тебе эта квартира от тётки досталась, — процедил Рома, — вот её мужа действительно генсек наградил. А тебе от завода отвалили скворечник в тридцать три квадратных метра на задворках, и пенсия у тебя — кот наплакал.
Носков ожидал ответной реакции со стороны тестя, но тот внезапно захрапел и выпал из числа собеседников. Рома махнул ещё водки, и его пробило на философию.
— Как вы думаете, в чём смысл жизни? — озадачил он всех.
— Чего? — поперхнулся Данька.
— Я думаю — в самой жизни, — погнал телегу Носков, — в её взлётах и падениях, находках и потерях. Но без смысла жизни никак нельзя, нужно непременно его найти.
— Может он в деньгах? — почесал затылок один из парней.
— Нет, — отмёл эту версию Рома, — деньги, как ни странно, сокращают жизнь. Самое большое количество смертей регистрируется как раз после получек, авансов и пенсий. Мужики, ясное дело, бегут за бутылкой, но и старушки сразу покупают себе сальца и селедочки, нарезку и прочую дребедень, способную обострить хронические заболевания. А ели бы кашку с творожком — жили бы себе и жили. Получается, что деньги убивают. Нет, смысл жизни не в них.
— Может, смысл жизни в любви? — выдвинул версию Серёга.
— Это вряд ли, — завёл тягомотину Рома, — любовь — это всего лишь гениальная ловушка, задуманная матерью-природой для размножения рода человеческого…
Его философскую интоксикацию перебила тривиальная разборка.
— Я ей понравился, а не ты, — Серёга ткнул Даньку кулаком в грудь.
— Нет я, — Данила приварил Серёжу в левый глаз.
— Нет я, — Сергей съездил Даниила по правому уху.
Дальше они выясняли свои отношения уже на полу, катаясь между банками с краской, и норовя оседлать друг друга. Из-за поднятого шума Сошников проснулся, шарахнул ещё пару стопок водки и от всего щедрого сердца отвалил мастерам по десять тысяч рублей, каждому. Ребята поблагодарили и быстренько смылись, а тесть с зятем решили заночевать здесь же, чтобы не переться пьяными в Бирюлёво.
Утром Тихоныч проснулся от звонка в дверь, он глянул в глазок и его сердце рухнуло в пропасть. Дом был номенклатурный, его населяла отборная публика и один из жильцов, отставной генерал бронетанковых войск, стоял напротив двери и видимо был чем-то недоволен. Пытаясь унять дрожь в коленках, Тихоныч приоткрыл дверь.
— Кто таков? — нахмурив седые брови, осведомился генерал, облачённый в броню орденов и медалей.
— Со, Сошников, — откашлявшись и подтянув семейные трусы, представился оробевший Тихон Тихонович, — жилец.
— Воинское звание?
— Рядовой, — Тихоныч невольно втянул живот, вытянул руки по швам и устроил равнение на средину.
— Вот что, гвардии рядовой Сошников, — предупредил генерал, — если в двенадцать ноль ноль в моей квартире не появится горячая и холодная вода, я тебя самолично расстреляю из наградного оружия. Так что, не жилец ты, гвардии рядовой Сошников, если не решишь проблему до полудня. Вопросы есть?
— Никак нет, — проблеял Тихоныч.
— Выполняй.
— Есть, — Сошников щёлкнул ороговевшими пятками.
Легко сказать. Время было уже около десяти утра, а мастера всё не появлялись. Оказывается, вчера перед уходом они перекрыли стояк с водой, чтобы поставить джакузи последней модели с сенсорными кнопками и цветомузыкой. Сколько Сошников ни звонил по указанному на бумажке телефону, в ответ слышались только издевательские длинные гудки. Тихоныч решил взять мастеров измором. Через полчаса в рубке послышался обесточенный мужской голос:
— Да-а-а?
— Это я, Тихоныч! — заверещал Сошников.
— Какой Тихоныч?