я впилился в этот проклятый знак. И она так прямо и откровенно говорила о себе, что я почувствовал себя обязанным ответить тем же.
– Ты пишешь? – воскликнула она. – Потрясающе! Дашь мне почитать что-нибудь свое? Ну скажи «да», умоляю тебя.
Я помотал головой.
– Н-нет, наверное. Это секрет.
И вдруг я вспомнил, что мой блокнот остался в рюкзаке, забытом у мсье Эрейра. Надо же было так влипнуть!
– Ну что ты за человек! Ной, поверь, мне надо это прочесть.
Она мигом вскочила и протянула мне руку, помогая встать. На глаза ей упала прядь волос, а на губах появилась византийская улыбка. («Византийское искусство, – только что объясняла она мне, – это когда у тебя внутри что-то рвется, как будто дыхание замирает, и в то же время сердце отчаянно колотится».)
– Пойдем купаться?
Она расстелила на песке полотенце и стала вытаскивать из своей плетеной сумки еще какие-то пляжные вещи.
– Н-нет, мне п-пора, уже п-почти п-полдень.
Хорошо, что время так быстро пролетело. Теперь мне не придется признаваться ей, что я панически боюсь воды.
– Как хочешь, – ответила она, не скрывая разочарования. – Но нам надо будет снова встретиться потом! Чтобы напечатать твои фотографии. Ты свободен… ну, скажем… во вторник днем? Пообедаешь с нами? Папа устроил маленькую лабораторию на чердаке дома, который мы снимаем. Если хочешь, после обеда я могла бы тебе показать, как проявляют пленки.
– Давай, – обрадовался я.
– Но за это, господин писатель, тебе придется дать мне почитать свои сочинения!
Она весело посмотрела на меня, а потом как ни в чём не бывало, больше ни слова не прибавив, побежала к рифу и нырнула в прозрачную воду.
– До вторника! – крикнула она мне перед тем, как скрыться в океане.
«До вторника», – подумал я, и мне показалось, что и меня тоже с головой накрыла огромная волна.
После обеда – во время которого Адам с Гвендолин нежно ворковали, а папа в полном обалдении смотрел на все эти ути-пути, – я сел на велосипед и снова покатил к дому мсье Эрейра. Теперь я знал дорогу: мне надо было двигаться вдоль океана, потом свернуть у забегаловки на углу улицы Сакс и ехать в ту сторону, где заканчивается город.
Минут через десять я увидел красный кирпичный дом, увитый ползучими растениями. Мне показалось, будто я уже издалека почуял, как оттуда потянуло затхлым, почуял запах пыли и старых книг. Я медленно прошел через заброшенный сад и позвонил в дверь.
Динь‑динь.
Мне стало не по себе. Я прислушался, но ни звука не услышал. Ни пианино. Ни ответа. Только бескрайняя тишина, от которой леденеет кровь.
Я побывал здесь накануне, но мне казалось, будто с тех пор прошла целая вечность. Я подождал секунд двадцать, а потом начал барабанить кулаками по запертой двери. Возможно, это разозлит психованного старика, но ничего не поделаешь! Я всего-навсего хотел забрать рюкзак и куртку. И молотил без передышки.
Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум!
– Ну ладно, ладно, иду уже!
Голос шел издалека. Я услышал тяжелые усталые шаги, приближавшиеся к двери. Щелкнул замок, дверь приоткрылась.
– Господи, ну что еще?..
Увидев через щель мое лицо, мсье Эрейра запнулся. У него за спиной я разглядел шаткую стопочку книг – на верхней стояла лампа, и всё это грозило вот-вот обрушиться. Время было послеобеденное, но на нем был всё тот же вчерашний лиловый халат. «Странно, – подумал я. – Похоже, он весь чертов день так ходит». Его седые волосы торчали дыбом, будто под воздействием невидимого магнитного поля. Безупречно подстриженные тонкие усики казались двумя запятыми на его лице. А на ногах у него были старые клетчатые шлепанцы.
– Какого черта ты здесь делаешь, мальчик? Я же сказал тебе, чтобы…
– Я п-п-пришел забрать то, что мне п-п-принадлежит.
Я решил начать разговор с воинственной ноты.
– Отлично, – чуть насмешливо на меня взглянув, произнес мсье Эрейра совершенно спокойным голосом.
Он снова закрыл дверь, и я услышал, как он медленно идет в сторону кабинета. Я представил себе свои вещи там, где оставил, в полутемной, забитой книгами комнате. Старик вернулся с курткой и рюкзаком.
– Вот! – сказал он, протягивая их мне через порог. – А теперь проваливай!
Он не прощаясь захлопнул дверь и снова скрылся в своем логове.
«На редкость приятный человек», – подумал я, проверяя рюкзак. План Фижероля, который выдала мне мадам Камон, записная книжка, список поручений. Всё было на месте.
Всё? Нет, не всё.
Мой красный блокнот пропал.
Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум!
Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум!
– Ну, что еще?
Старик смотрел на меня с таким убитым видом, как будто одно то, что он открыл дверь и увидел за ней меня, лишило его всего запаса жизненных сил на сегодня.
– Т-там кое-чего недостает, – пробормотал я.
И объяснил ему, что маленький, сантиметров десять в высоту, красный блокнот, должно быть, выскользнул из рюкзака и валяется где-то в доме на полу.
– Если хотите, м-могу п-помочь вам искать.
Он проворчал что-то невнятное, потом развернулся и снова исчез в недрах дома. Дверь за ним с грохотом захлопнулась. Я не очень разбираюсь в дверях, но прочность вот этой двери начинала безмерно меня восхищать. Он меньше чем за минуту хлопнул ею два раза. Если бы я проделал такое у нас дома, наверное, стена бы треснула, крыша обрушилась, а папа с воплем вылетел бы из-за шкафа.
Я стал разглядывать фасад дома. Статуя греческого атлета с тарелкой в руке горестно смотрела на меня сверху. По звуку шагов, доносившемуся из-за двери, я понял, что на этот раз мсье Эрейра направился не в кабинет, а куда-то на второй этаж. Я слышал, как шаркают по ступенькам его шлепанцы. Потом наверху скрипнули половицы – скрип донесся до меня через открытое окно. Я был почти уверен, что безумный старик пошел за своим ружьем. «Снова-здорово!» – подумал я. Так и видел уже, как улепетываю через сад и пытаюсь укрыться за одним из больших дубов у ворот, а пули свистят у меня над головой, будто в вестерне.
Однако когда мсье Эрейра появился снова, в руках он держал только красный кожаный прямоугольник, который и сунул мне через щель. Это был мой блокнот.