class="p1">– «Цунами» – плохое название, – сказал он. – Недостаточно меткое.
И снова захлопнул дверь, а я в очередной раз остался стоять на пороге, как дурак.
Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум!
Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум!
Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум! Бум!
– Это уже становится смешно, – проронил он устало и слегка безнадежно.
Я подошел чуть поближе и сунул ногу в приоткрытую дверь, чтобы не дать ему опять захлопнуть ее у меня перед носом. Мсье Эрейра вытащил из кармана халата трубку и молча стал ее набивать табаком, пахнущим пряниками. Я впервые заметил, сколько морщин у него на лице. В молодости он, наверное, был крепким – у него и сейчас челюсть была квадратная и скулы высокие. Голубые глаза смотрели с ледяной суровостью. Что-то в его лице казалось мне знакомым, но я не мог понять что. Может, я уже раньше встречал его в Фижероле?
– В-вы открывали мой б-блокнот? – возмутился я.
– Пришлось. Я хотел посмотреть, нет ли там твоего имени и адреса. Обычно люди так и делают: пишут, черт возьми, на первой странице имя владельца и адрес!
Разделявшая нас дверь медленно открывалась. Довод выглядел убедительным, но меня всё равно бесило, что он рылся в моих вещах. Старик чиркнул спичкой и поджег табак в трубке. Пространство между нами мгновенно заволокло голубоватым дымом.
– Понимаешь… – вдруг снова заговорил старик, – название – это не только указание на то, что будет происходить в твоей истории. Это еще и обещание, и загадка. Оно должно быть таинственным и заманчивым. Как шарик ромового мороженого с изюмом. В точности таким.
По мере того как слова слетали с его губ, его взгляд светился всё ярче.
– «Цунами» – это… (пых-пых)… Это скучновато, тебе не кажется? Не завлекает. Это невкусное мороженое. «451° по Фаренгейту», «Бойня № 5», «Парадоксальный сон», «Заводной апельсин» – вот это названия! Это крутые названия. Забойные, как вы, молодые, говорите. Полный отпад. Так ведь говорят теперь, правда?
Он затянулся и выдохнул мне в лицо облако дыма. Я на несколько секунд онемел – в жизни бы не подумал, что когда-нибудь услышу «полный отпад» от человека в халате и шлепанцах, с трубкой в руке.
Я открыл блокнот и увидел, что все страницы исписаны не моим почерком. Красная ручка вычеркивала целые куски и отдельные слова, вносила поправки. На полях были комментарии: «Неточно», «Слишком длинное описание», «Непонятна психология персонажа». А иногда – «Очень хорошо», «Отличный абзац», «Браво!». Мсье Эрейра читал внимательно и не стеснялся делиться со мной своими впечатлениями. Его пометки были везде, на каждой странице, у каждой фразы.
– Н-н-н-но… – промямлил я, показывая ему полностью зачеркнутый кусок, рядом с которым на полях была трижды подчеркнутая красная надпись: «ЗАЧЕМ ТЫ НАВЯЗЫВАЕШЬ ЭТО СВОЕМУ ЧИТАТЕЛЮ?»
– Поверь мне, это действительно был плохой кусок. Совершенно лишний.
Он затянулся трубкой, распахнул дверь и знаком велел мне идти за ним.
– Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.
Я на секунду замешкался в нерешительности. В конце концов, этот ненормальный старикашка позволил себе не только в моих вещах рыться, но еще и сунуть нос в самое мое личное, самое тайное. Какое право он имел это делать? «Можно было бы заявить на него в полицию», – подумал я и только потом вспомнил, что это я вошел в его дом без разрешения.
Видя, что я за ним не иду, мсье Эрейра приподнял брови, будто хотел спросить: «Чего ты ждешь?» Я не знал, что делать. В саду птица слетела с сосны и пристроилась под самой крышей дома, над головой метателя суповых тарелок.
«Ну и что, в конце-то концов…» – подумал я.
И послушно двинулся следом за ним по дому, погруженному в безмолвие.
Мсье Эрейра перемещался без труда, стремительно лавируя между стопками книг и перегруженными стеллажами. Он знал дорогу наизусть. Мне-то было немного труднее, и раз или два я думал, что вот-вот опрокину всю эту окружавшую меня шаткую головоломку. Старик привел меня в свой кабинет, как раз туда, где я накануне оставил свои вещи. В комнате ничего не изменилось, в ней по-прежнему стоял полумрак, и завитки дыма из трубки расплывались в воздухе крохотными бесцветными об лачками.
Я узнал полки на стенах, маленький книжный шкаф, целиком отданный Роберту Р. Аддамсу, и фотографию с дарственной надписью. Взяв с полки книгу, старик протянул ее мне. Обложка была темная, без картинок, с узкой красной рамкой. На фоне светлого прямоугольника бордовые буквы: «Парадоксальный сон. Роберт Р. Аддамс».
– Я уже ч-читал эту к-книгу, – сказал я.
– Всё же возьми ее и взгляни на первые строчки.
«Парадоксальный сон» был классикой научной фантастики, такой же, как «Планета обезьян» или «2001: космическая одиссея». «Это последняя книга автора, – рассказала нам мадам Мушар. – Его не стало сразу после того, как она вышла, и Гонкуровскую премию ему дали посмертно. Редчайшая награда для романа этого жанра». Мне очень понравилась история – в недалеком будущем правительство систематически стирает у людей болезненные воспоминания, чтобы заставить их жить в состоянии неизменного счастья, и в конце оказывается, что это довольно плохая мысль, – но некоторые места мне показались длинноватыми. «Уход Роберта Р. Аддамса, – продолжала мадам Мушар, – одна из величайших загадок литературы ХХ века, и это способствовало укреплению легенды, связанной с его романом».
Взяв у мсье Эрейра из рук книгу, я начал читать:
«От контрольного экрана исходило зеленое свечение. За голографическим окном В. заметил преломленное изображение андроида. У робота был безупречно человеческий облик: короткие волосы, рост метр восемьдесят три, стройный, с дипломатом в руке. Он ничем не выделялся из толпы трудящихся, иллюзия была полной, единственное отличие – он уже минут двадцать стоял на одном месте и бился головой о стену. Шея и голова раскачивались всё сильнее, равномерно издавая металлический звон, но прохожие оставались безразличными.
– Опять ошибка программирования, – вздохнул В.
Он