улетит к звездам. Я невольно уже обижаюсь на него. Никому из наших мужчин не следовало покидать семью.
Мальчишки не видят тихого отчаяния моей сестры. В их красных глазах пляшет отражение голограмм. Наш цвет. Зрелище триумфа на Луне. Слава величайшего из сыновей алых, стоящего, вскинув сжатый кулак, рядом со своей золотой женой – правительницей, которая так много нам обещала. Мальчишки восторженно воют. Думают, что смогут возвыситься, как Жнец. Они слишком малы, чтобы понять: наша жизнь – сплошная ложь за всем этим блеском.
«Жнец! Жнец!» – кричит толпа.
Мои маленькие племянники присоединяются к скандированию. А я касаюсь руки сестры, смотрю на экран и вспоминаю все невыполненные обещания. Интересно, неужели лишь я одна скучаю по шахте?
Просыпаюсь ночью от далекого рева. В комнате все тихо. Чувствую, что мои ноги скользкие от испарины. Сажусь на кровати и прислушиваюсь. Издали доносится какое-то рычание. Всхрапывание двигателей. За сетчатым пологом кровати жужжат комары.
– Тетя Лирия, – шепчет лежащий рядом Конн. – Что это за шум?
– Тише, милый.
Я настораживаюсь. Двигатели смолкают. Перебрасываю ноги через край кровати. Снизу слышится тихое дыхание отца. Он спит. Кровать моей сестры пуста. Как и лежащий на полу тюфяк Тирана.
Проскальзываю за москитную сетку, влезаю в шорты и хлопковую рубашку, отсыревшие от влажности.
– Ты куда? – беспокоится Конн. – Тетя Лирия…
Я закрываю сетку за собой на липучку.
– Просто посмотрю, что там такое, милый, – говорю я. – Спи.
Надеваю сандалии и выхожу в кухню. Моя сестра здесь, стоит у двери и с беспокойством наблюдает, как Тиран натягивает ботинки.
– Что там такое? – тихо спрашиваю я. – Я вроде бы слышала корабль.
– Возможно, просто какой-то идиот из регионального управления пролетел над лагерем на бреющем, – говорит Тиран.
– Ни хрена не похоже! – со злостью бросаю я. – У нас уже месяц не приземлялся корабль снабжения!
– Тише! – шипит он. – Малыши услышат!
– Не будь ты таким тупицей, мне не пришлось бы кричать!
– А ну замолчите оба! – Ава явно нервничает. – А вдруг это «Алая рука»?
Тиран смахивает спутанные волосы с глаз:
– Не выкручивай скафандр-печку. «Рука» в сотнях километров южнее. Республика не позволила бы им вторгнуться в наше воздушное пространство.
– Да ни хрена! – бормочу я.
– Они владеют небом, – отвечает он с видом претора.
– Они даже собственными городами не владеют, – парирую я, вспомнив бомбардировку Эгеи.
Тиран вздыхает:
– Я схожу гляну. А вы присмотрите за домом.
– Присмотреть за домом? – смеюсь я. – Прекрати вести себя как личинка! Я иду с тобой.
– Нет, не идешь, – возражает Тиран.
– Я такая же быстрая, как ты.
– Не важно, черт возьми! В этом доме мужчина – я, – говорит брат, а я фыркаю в ответ. – Помнишь, что случилось с Ваной, дочерью Торрона? Девушкам не следует ходить по лагерю ночью. Особенно нашим.
Он имеет в виду клан Гамма, и он прав. Я знала Вану с детства. Ее нашли растерзанную в клочья, с отрубленными руками. Мы похоронили ее на опушке джунглей к югу от лагеря.
– Кроме того, если даже я не прав, ты нужна будешь здесь, чтобы помочь Аве и детям. Я только гляну, что там, и быстренько назад. Обещаю. – И он уходит, не говоря больше ни слова.
Ава закрывает за ним дверь. Она стискивает руки и садится за кухонный стол. Я опускаюсь рядом с ней, раздраженно уставившись на исцарапанную пластиковую столешницу.
– Пошло оно все в шлак! – Я встаю. – Схожу посмотрю.
– Тиран уже ушел!
– Брось. Он едва яйца не потерял. Я мигом. – Направляюсь к двери.
– Лирия!
– Что?
Ава хватает с кухни нашу единственную сковородку.
– Возьми хотя бы это.
– На тот случай, если я вдруг найду яйца? Ладно-ладно. – Я беру сковороду. – Приготовь-ка запас еды и воды, мало ли что.
Она кивает, и я ухожу, оставив ее на пороге. Ночь мрачна и влажна, будто воздух во рту у курильщика. К тому моменту, как я выбираюсь из поселка Гаммы в главный лагерь, у меня вся спина мокра от пота. Вокруг тихо, не считая стрекота насекомых. Морщинистая габунская ящерица смотрит на меня с крыши домика беженцев и жует ночного мотылька. В дальнем конце лагеря, там, где расположены посадочные площадки, горят огни. В дверных проемах блестят чьи-то глаза, кто-то смотрит из-за москитной сетки, как я иду. Улицы пусты. Мне страшно, как никогда не бывало страшно в шахтах. Сейчас я чувствую себя гораздо более слабой и маленькой, чем в нашем домишке.
Впереди слышатся мужские голоса. Спорят. Я осторожно пробираюсь вперед, потом прячусь за грудой выброшенных грузовых контейнеров. На одном из них нарисовано лицо изящной модели-розовой; она пьет из бутылки «Амброзию», сладкий перечный напиток на основе колы, которому лагерь обязан половиной всех случаев кариеса. Модель улыбается и подмигивает мне; ее рот полон белых, сверкающих зубов. Огни кораблей ярко горят в предрассветный час, очерчивая силуэты людей из нашего лагеря, – разбуженные ревом двигателей, они пришли посмотреть на прилетевших. Мой брат среди них, застенчиво топчется позади. Я вдруг чувствую себя виноватой, оттого что фыркнула, когда он сказал про мужчину в доме. Он просто мальчик. Мой мальчик, мой маленький брат, который пытается быть взрослым. Члены клана переговариваются с теми, кто спустился по трапам кораблей. Прибывшие тоже алые, но у них оружие, а на голых торсах патронташи крест-накрест.
Они спрашивают, где найти Гамму. Мужчины из лагеря спорят между собой, потом один из них машет рукой в сторону нашего поселка. Другой толкает его, но вскоре их товарищи начинают указывать не только на наши дома, но и на Тирана, и еще на троих из клана Гамма. Остальные отходят от них подальше. Самый низкорослый из прибывших что-то говорит, но я не разбираю слов. Один из наших бросается на него в тот самый момент, когда чужак вскидывает длинный темный предмет, который держал сбоку. Это плазменная винтовка. В патроннике вспыхивает ядовито-зеленый свет, из дула вырывается пронзающий тьму пульсирующий шар. Он пробивает грудь жертвы насквозь. Человек шатается и оседает на землю, словно городской пьянчужка. Я застываю на месте. Мой брат бросается бежать вместе с двумя другими из нашего клана. Второй чужак вскидывает винтовку.
Металл тарахтит, как сломанная шелкопрядильная машина.
Грудь моего брата взрывается. Другие боевики разносят вдребезги ночную тишину; их оружие сверкает и исторгает огонь. Тиран судорожно дергается. Он не падает сразу. Пошатываясь, делает шаг-другой, но потом гремит очередной выстрел, и Тиран оседает на землю. У него нет половины головы. Из моей груди рвется жалобный крик. Мир вокруг мелькает и рушится, и снова наступает тишина, а я не