Читать интересную книгу Однажды орел… - Энтон Майрер

Эмили ничего не могла сказать. Она не понимала, что чувствовала в тот момент. Она молча закрыла глаза и через некоторое время открыла их.

— Так вот, я хочу, чтобы ты пообещала мне, — медленно продолжал Котни сквозь зубы, — пообещала сейчас, здесь, не сходя с этого места, чтобы ты поклялась, что никогда впредь не позволишь себе подобных вещей.

В Ливенуэрте, когда Котни учился на командном факультете в общевойсковой штабной академии, Эмили заболела. Все началось с довольно безобидных приступов мигрени и болей в груди; потом ей стало трудно дышать, появились учащенное сердцебиение, периодические головокружения, тошнота. Доктор Джон лечил ее от болезни Меньера, и головокружения со временем прекратились, но зато начались мучительные конвульсивные судороги рук и ног и ужасные, заставлявшие кричать приступы головной боли. Доктор Сильвия поставил диагноз начала возвратного тифа, но третий доктор, пожилой Стэннард, не согласился ни с первым, ни со вторым диагнозом и лишь прописал ей кодеин.

Потом все переменилось. Из мира раздражавших ее резких звуков, невыносимого скрежета команд, пронзительных, выводивших ее из себя сигналов горнистов она перешла в тихий, как бы окутанный ватой, мир тишины, вялости и апатичности. Она благодарила бога и всегда принимала кодеин, как только начинали шалить нервы, а это происходило довольно часто. Ей все стали совершенно безразлично. Эмили нисколько не интересовало, что в Белом доме теперь какой-то демократ Рузвельт, что какой-то мнящий о себе бог знает что маленький недовольный обманщик вывел перевооруженную Германию на реку Рейн, что Япония начала кровавую, захватническую войну в Китае.

Это было для Эмили избавлением от страданий, необыкновенным облегчением, и она оберегала это свое состояние, как величайшую драгоценность. Проходили длинные дни и еще более длинные ночи. Детей больше не было, не было и ночных схваток с последующим длительным и неудобным молчанием. Как все и ожидали, Котни отлично закончил штабную академию. В его личном деле появились магические слова: «Рекомендуется на должность высшего командного состава», и он поехал на Филиппинские острова с большими надеждами на быстрое продвижение по службе.

Но все пошло не так, как он предполагал. Макартур получил директиву начальника штаба сухопутных войск о переводе в Штаты; разгневанный, он попросил об отставке, и Вашингтон со зловещей готовностью согласился. Маршалл — этот тихоня, этот работящий начальник отдела оперативной и боевой подготовки в первой дивизии, а потом в пехотной школе, перескочив через головы не менее двадцати старших офицеров, — стал заместителем начальника штаба сухопутных войск, а дядя Шюлер, на которого так рассчитывал Котни, сообщил в своем последнем письме, что Маршалл, по всей вероятности, станет начальником штаба. Главный соперник Макартура из Франции! Это казалось невероятным. — Не может быть! — воскликнул Котни, прочитав это письмо. — Что значит «по всей вероятности»? Что он хочет этим сказать? Эта должность была почти уже в руках Драма, единственное, что ему осталось сделать, это поехать в Вашингтон и принять ее… Или де Витта, или Роуэлла…

Все пошло не так, как надо. Макартур, его главный покровитель, выключенный из игры, суетился со своей филиппинской резервной армией и враждовал с Вашингтоном; Европа готовилась к новой войне; каждый стремился пробраться на должность командира полка или занять наиболее выгодное положение в штабе; а он, Мессенджейл, привязан к этим островам на краю мира, к этой «подсадной утке», если фанатичные желтолицые япошки вздумают напасть на них. В порыве раздражения Мессенджейл попросил о переводе в Вашингтон, подал документы на высшие военно-академические курсы, написал Першингу, Драму, Коннору, Бэннерману; направил многочисленные письма дяде Шюлеру с вопросами о новостях за пределами военного ведомства; разослал телеграммы по всем направлениям. Под угрозой находилась его карьера, ускользали все возможности. Кто бы мог этому поверить? Бестолковый, мрачный, напыщенный Маршалл — и вдруг начальник штаба сухопутных войск… Это противоречит всякой логике, всякому здравому смыслу!

Однажды вечером, устав от бесконечных рассуждений, гипотез и планов Мессенджейла, Эмили не выдержала и спросила:

— Почему бы тебе не прекратить все это, Котни?

— Прекратить что? — спросил он, бросив на нее холодный взгляд.

— Все эти хитроумные и жульнические попытки. Какая от них польза? Если ты им нужен, они позовут тебя сами.

— Не говори глупостей.

— Если начнется война, ты дослужишься до двух-трех, а может, и до тридцати трех звезд; а если войны не будет, тебе придется избрать новое поле деятельности.

— Это совершенно бессмысленное рассуждение. Чего ради я должен скромничать и прятать свой ум и талант? Почему я должен ждать какого-то мифического, ниспосланного богом вызова? Это глупый, романтический взгляд на вещи.

— Может быть.

— Скрипящее колесо нуждается в смазке. Третий закон термодинамики. — Мессенджейл слабо улыбнулся. — Кстати, это, кажется, старая поговорка в Новой Англии, не так ли?

— Да, но она, похоже, не очень-то помогает генералу Хью Драму.

— Он таки добьется. Вот увидишь. Он должен получить эту должность… хотя идет к ней неправильным путем. Он пошел напролом и вызвал этим возмущение окружающих. Я подобных ошибок не допущу.

— Не допустишь маленьких ошибок, но допустил большие, Котни.

Лицо Мессенджейла побледнело, вытянулось, стало суровым.

— Что ты хочешь сказать?

— А разве это имеет для тебя какое-нибудь значение?

— Я хочу знать, что ты имеешь в виду, — почти закричал он. — Говори!

Эмили отложила в сторону вышивание и сложила руки на груди.

— Для начала скажем, что, упустив Сэма Дэмона, ты совершил большую ошибку.

— Дэмон? За какие-нибудь пятнадцать лет этот человек не менее двадцати раз портил себе карьеру. А теперь он в горах ползает на животе вместе с красными, играет в ковбоев и индейцев… Глупый человек.

— Возможно.

— Не возможно, а точно. Это будет самый многолетний капитан во всей истории американской армии. — Мессенджейл весело фыркнул. — Если бы был принят закон о предельном возрасте для данного звания, то его выгнали бы из армии много лет назад.

— Но тогда почему же в последний год ты так много занимался им?

— Потому что полагал, что из него еще можно кое-что сделать. Но это оказалось невозможным. Он сентиментальный дурак, дурак наиболее опасного типа, из тех, кто не извлекает из своего опыта никакой пользы. Нет ни одного человека, занимающего влиятельное положение, кто согласился бы хоть как-нибудь позаботиться о нем. От него отказался даже его тесть.

— Откуда тебе это известно?

— А разве это не очевидно? Если бы старик Колдуэлл считал его годным на что-нибудь, он давно бы взял его к себе под тем или иным предлогом. Колдуэлл хорошо понимает, так же как и все другие, что Дэмон просто неудачник.

Эти слова рассердили Эмили, хотя она и сама не понимала почему.

— Все равно ты не прав. Несмотря даже на то что обычно всегда и во всем бываешь прав. — Она наклонилась вперед и тихо добавила: — Настанет такой день, когда ты встанешь перед ним на колени и будешь умолять его выручить тебя из беды.

Мессенджейл удивленно приподнял брови и снисходительно улыбнулся:

— О, это будет действительно печальный день!

— Да, — согласилась она, — печальный. Но он обязательно настанет.

— Ну, и как же, по-твоему, согласится он выручить меня?

— Не знаю… — ответила она неуверенно после короткой паузы.

Мессенджейл перестал улыбаться и поднялся на ноги.

— Беспредметный разговор. Может статься так, что он никогда не вернется оттуда. Ходят слухи, что его ранили, когда он наблюдал за действиями партизан по захвату японского склада со снабжением. А уж если его действительно ранили в тех диких условиях, то, поверь мне, на возвращение нет никакой надежды.

— А Томми знает об этом?

— Нет. Думаю, что не знает. Мне стало известно об этом из секретных источников. Что хорошего, если сказать ей? Она только еще больше расстроится.

* * *

Бал-маскарад в клубе на бульваре Дьюи, названный его организатором полковником Зиммесом «Солдат в истории», приближался к концу. Полковник Зиммес настоял на том, чтобы все участники бала пришли в костюмах и масках и не снимали их до полуночи. Уставшие от бурного веселья и танцев гости разделились на группы и беседовали на самые различные темы.

— А я говорю вам, — настойчиво твердил пьяный Боб Мэйберри, опираясь грудью на стул, — если Гуам не будет соответствующим образом укреплен и усилен, то я не знаю, что буду делать.

— Скажите об этом нашему величественному военно-морскому флоту, — заметил кто-то.