день кроманьонцы предприняли какой-то странный маневр. Старик в шапке и еще один охотник перебрались на холм, который находился посередине между их лагерем у «Трех зубов» и остальными темнокожими. И стали там, словно ожидая чего-то.
Хочет поговорить? Почему бы и нет. В каждой истории должна быть понятная точка, на которой она завершается.
— Энзи, пойдем со мной к ним, но больше никто, — Андрей остановил взявшихся за копья Энку и Эхоута.
— Ты, грэль, изменился, с тех пор, как мы расстались на Большой реке, — старик с любопытством рассматривал Андрея. — Куда вы идете? Стоит ли моему племени ожидать чего-то похожего на то, что принес ты девятиглавому племени? Вождь Авхай, стоящий рядом со мной хочет это знать.
Он раскрыл ладонь, на которой лежали обработанные камни, которые использовал Эрру для «подарка» темнокожим. Раскрыл его все-таки.
— Нет, вы можете быть спокойными, мы покидаем эту равнину и уходим отсюда навсегда.
Старик, кажется, удовлетворился ответом.
— На восходе вам будет тяжело, там живут многочисленные племена, которым уже не хватает места для охоты, — сказал он перед тем, как вернуться к остальным кроманьонцам. — Что он говорил? — Энзи не понял ни единого слова.
— Пожелал нам дойти туда, куда мы хотим.
Едва старик вернулся к своим, как они тут же не оборачиваясь ушли на закат. Ну что же, вот она и точка в истории их жизни на этой равнине.
Глава одиннадцатая. Прощай, равнина
— Люди недовольны, устали ждать, — Эхоут протянул руки поближе к костру, — холодает. А вчера гиена напала на ребенка, много костей вокруг нас раскидано, привлекает всякое зверье.
— Отправимся завтра, — Андрей и сам понимал, что бесконечно ждать появления белогорцев нельзя. Начнем разворачивать дэсте в походное положение, а то завтра провозимся с этим до обеда. Но и Эхекки тоже еще нет.
И все-таки они пришли. Под вечер того же дня, когда санные отряды уже выстроились на отдалении друг от друга.
— Как много людей, — Рэту растерянно смотрел на бесконечные ряды саней и суетящихся рядом с ними мужчин и женщин. — Мы все вместе могли бы снова освободить равнину для себя, вместо того, чтобы отправляться в неизвестность.
— Ты забыл «Общий поход» и чем он закончился? И большинство людей здесь это женщины, дети и старики, а не мужчины. Почему вы опоздали? — Андрей был раздражен.
— Мы шли дольше, чем думали, женщины и дети задержали нас в пути, и все пришлось нести на себе.
Андрей поостыл. Все-таки изначально Долгая дорога планировалась на следующую зиму, а не так уж и легко в течение нескольких дней сорваться с насиженного места, да еще без волокуш и саней.
Из-за появления семьи из под Белой горы пришлось формировать новые десятисанные отряды. В отместку за опоздание отправил их в хвост каравана, а сам перешел вперед, поскольку дальнейший путь до Большой реки был известен только ему.
— Эссу, а когда к нам присоединится семья Уони, — Младшая донимала его этим вопросом уже несколько дней. Запал ей этот голубоглазый «художник». Нашла Андрея впереди санного поезда и не собирается никуда уходить. Ждет.
— До них еще два заката пути, я договорился с Уто — это авторитетный охотник семьи «художников» — что они все могут пойти с нами, если пожелают, а не только Уони.
Рельеф изменился. Вместо ровной равнины с покрытой снегом травой толкать сани пришлось толкать между холмами по тесным проходам, усеянными булыжниками. Полозья противно скрипели, преодолевая очередной камень.
— Плохое место, Эссу, мы идем по узкой дороге, а если кто-то начнет кидать сверху камни или короткие копья, то мы не сможем ни убежать, ни вернуться обратно, — Энку нервничал.
— Энзи и Эхекка осматривают дорогу, прежде чем по ней пойдут остальные. И нас так много, что только совсем храбрый осмелится напасть. А скоро мы дойдем до реки, будет гораздо легче.
Проголодавшись, Андрей начал ковыряться в санях в поисках куска мяса. В руки попало что-то твердое и тяжелое. Развернул шкуру — красное рубило, которое он забрал у неандертальцев, которые жили за ущельем. После возвращения домой забросил в шатер и забыл о нем — зачем оно, если есть легкий нож из бронзы. А у Эсики, видимо, рука не поднялась оставить красивую вещицу в каньоне.
— Откуда он у тебя! — Энку вцепился в рубило обеими руками.
— Забрал у людей за ущельем, они еще строят шатры из камня.
— В прежние времена люди за ущельем иногда давали большеносым такие рубила за женщин, — Энку загрустил, вспомнил свою семью, погладил красноватый камень руками.
— Оставь его себе.
Холмы раздвинулись, они стали ниже, а пространство между ними шире. Скоро они совсем сгладились и они вышли на текущую с нагорья реку. Андрей повеселел, теперь-то они разбегутся, тем более двигаться предстояло вниз по течению.
*****
Со стоянки семьи они ушли вдвоем — седой старик и юноша с большим мешком из шкуры криворога. Если бы кто-то не знал, что его рисунок уже находится на стене в Доме памяти, то сказал бы, что это мальчик.
Когда Уони принес новость, что семья Гррх отправляется в Долгую дорогу раньше, чем они договаривались, то Уто сообщил об этом всем мужчинам семьи. Ответ был однозначен — семья не уйдет в восточные земли вместе со «старыми людьми». О решении сообщил ему сам Уто. Голубоглазый юноша был огорчен, ему понравилось в семье Гррх. Принесенный им из семьи Гррх разрисованный горшок с медведями подержали в руках все мужчины и женщины семьи. А когда он показал, как в нем варить мясо, то это произвело неизгладимое впечатление на всех. С того дня горшок Уони стоял у шатра Уто, в нем варили мясо для детей.
— Ты мог бы отправиться с ними один, — это были его слова. — Но с тобой пойду и я.
— Почему? Ведь ты не дойдешь до восточных земель. Эссу говорил, что дорога займет много зим.
— Я долго прожил в нашей семье, свой рисунок в Доме памяти я оставил еще тогда, когда не родился отец твоего отца. Мне не так уж и много осталось. Напоследок, я хочу посмотреть, как живут другие семьи на этой земле и «старые люди». Иногда дорога интереснее цели.
В семье «художников» не было принято спрашивать, почему кто-то принял решение уйти из нее. И когда Уто сообщил всем, что покидает стоянку навсегда, а вместе с ним уйдет и Уони, то им дали с собой половину туши криворога, два копья и по каменному ножу. Учитывая, что горшок Уони остался в семье,