«Дорогой Вл. Ф. Уже много лет не имея возможности по разным причинам участвовать в деятельности Союза Р. П. и Ж. в Париже, я вынужден — исключительно в силу этого обстоятельства — сложить с себя звание Почетного члена его и вообще выйти из его состава. Сделайте одолжение, передать Союзу мое заявление и примите уверение в моих добрых чувствах к Вам». Подпись: Ив. Бунин36.
Или Бунин писал мне неправду, или сейчас вкладывается в его действия неправда. Буду писать и ему. Пора кончать с клеветой.
Среди личных писем И.А. Бунина к И.М. Троцкому 1939-1953 гг. в архиве YIVO хранится и машинописная копия открытого письма В.Ф. Зеелера от 8 февраля 1948 г. В нем Зеелер аргументировано обвиняет Бунина в искажении фактов и «откровенной клевете» в опубликованном в «Новом русском слове» письме Бунина от 30 декабря 1948 г. (где объяснял причины своего разрыва с СРПиЖ, в котором состоял с 1921 г. и был его первым председателем). В.Ф. Зеелер заявляет:
Вы пишете, что «Союз исключил из своей среды лиц, взявших советские паспорта» — первая неправда. Члены Союза, советские граждане, ушли сами из Союза до постановления Общего собрания о дополнении устава, что Союз — эмигрантская организация, в которой не могут быть членами советские граждане.
Зеелер требует от Бунина доказательств того, будто многие члены СРПиЖ «были к тому же в свое время большими поклонниками Гитлера»:
Эту клевету мы слышим давно, читаем о ней время от времени в советской парижской газете37. С ней мы не считаемся: это ее долг и обязанности, но Вы, Иван Алексеевич, должны быть ответственны за такое опорочивание доброго имени членов Союза. А потому Вы должны назвать имена поклонников. Сделать это Вы обязаны. <...> Опять-таки благоволите указать, кто тотчас пустил слух <...>, что Вы своим выходом хотел<и> поддержать советских подданных. <...> Вы не удержались от четвертой неправды, сообщив в Вашем письме, что иные (из этой кучки) во главе с В.К. Зайцевым, председательствующим в Союзе, послали сообщение такого рода даже в Нью-Йорк, в Новый журнал. Редактор Нов<ого> Ж<урнала>, профессор Карпович письмом в редакцию Н<ового> Р<усского> С<лова> опроверг это сообщение Ваше, назвав Вашу неправду неправильной информацией. Никогда он такого письма от Зайцева, конечно, не получал.
Кроме того, В.Ф. Зеелер привел в качестве приложения текст письма Бунина на его имя от 7 декабря 1947 г., в котором тот объясняет свой выход из СРПиЖ и сложения с себя звания его почетного члена «сугубо личными обстоятельствами» — см. выше его письмо к Б.И. Николаевскому.
В письме к другому адресату38 Бунин указывал иные причины своего выхода из Союза:
Недели через две после этого я тоже покинул Союз, но единолично и, как явствует из предыдущего, не потому, что тоже решил протестовать, а в силу того, что мне не хотелось оставаться почетным членом Союза, превратившегося в союз кучки сотрудников парижской газеты «Русская мысль»...39
На фоне настроений массовой раздачи «красных паспортов», репатриации в СССР и скандалов, связанных с публикациями в новой парижской эмигрантской газете «Советский патриот», издававшейся на деньги Москвы, страсти накалились до предела. В глазах многих Бунин стал выглядеть чуть ли не большевиком. Мария Самойловна Цетлина, старинный друг семьи Буниных, написала ему резкое письмо, в котором речь шла о полном разрыве:
...Вы ушли в официальном порядке из Союза писателей с теми, кто взяли советские паспорта. Вы нанесли этим очень большой удар и вред всем, которые из двух существующих Россий признают только ту, которая в концентрационных лагерях, и не могут взять даже советского паспорта. Я должна уйти от Вас, чтобы чуть-чуть уменьшить Ваш удар. У Вас есть Ваш жизненный путь, который Вас к этому привел. Я Вам не судья. Я отрываюсь от Вас с очень глубокой для меня болью, и эта боль навсегда останется со мной40.
Это свое частное письмо к И. Бунину, носившее сугубо эмоциональный характер, Цетлина (благодаря необдуманной, по всей видимости, активности Б.К. Зайцева), сделала известным очень многим лицам, как в Америке, так и в Париже.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Супруги Цетлины дружили с Иваном Алексеевичем и Верой Николаевной Буниными с ноября 1917 г., когда они все вместе оказались в сотрясаемой бурей революции Одессе41:
<...> по приезде в Париж Бунины сразу поселились в огромной цетлинской квартире на rue Faisanderie, где прожили два месяца, пока не подыскали собственной. <...> дом Цетлиных, как и в Москве, <...> стал литературно-политическим салоном, о котором Б.К. Зайцев вспоминал: «Тут можно было встретить Милюкова и Керенского, Бунина, Алданова, Авксентьева, Бунакова, Руднева... позже и Сирина <...>
Семья Цетлиных славилась своим гостеприимством, здесь находили пристанище, тепло и радушный прием все те, кому негде было жить и не на что есть. Редкий вечер обходился без встреч и литературных чтений, один за другим происходили в салоне Цетлиных вечера Бунина, Бальмонта, Тэффи (со сбором средств в пользу писателей), чествование балерины Карсавиной. Эта пора — начало 20-х годов — была и временем наибольшей близости между Буниными и Цетлиными. 4 июля 1922 г.
М.С. Цетлина присутствует в мэрии на бракосочетании И.А. и В.Н. Буниных42.
Люди материально весьма обеспеченные, Цетлины слыли в эмиграции меценатами и благотворителями. Ходили слухи, что Мария Самойловна Цетлина посылала Буниным из Америки огромные суммы. По-видимому, на этом основании Алданов в письме Бунину от 22 мая 1948 г.43 делает шутливые подсчеты:
Вчера один богатый человек (Атран, чулочный король) выразил в разговоре со мной желание поднести Вам в дар в знак того, что он Ваш поклонник, двадцать тысяч франков. К счастью с одной стороны, к сожалению с другой, деньги он хочет уплатить Вам из своих парижских капиталов. К счастью, это потому, что мне обидно переводить Вам деньги по официальному курсу: банки платят 295, да еще берут, естественно, комиссию; между тем, оказия, вроде Кодрянской (очень ей кланяемся), бывает нечасто. Но есть и «к сожалению»: если бы он тут же выдал чек на эти 66 долларов (20.000), то я был бы совершенно спокоен, а так, боюсь, дело может немного и затянуться. Правда, он твердо обещал мне, что сегодня напишет своей парижской конторе распоряжение выплатить Вам 20.000. Он при мне под мою диктовку по буквам записал Ваш адрес. Если Вы, скажем, недели через две еще этих денег не получите, дайте мне знать: я опять у него побываю. Если к этим 66 долл<арам> добавить 50 от Гутнера и 50 от Литер<атурного> Фонда, то выйдет, что Ваш убыток от ссоры с Марьей Самойлов-ной, которая ежегодно переводила Вам двадцать тысяч долларов своих денег, составляет в этом году уже не 20.000 долларов, а только 19.834. Мы с Цвибаком все «ищем женщину», т.е. богатую даму, которая устроит бридж в Вашу пользу. Это не так легко. Увы, «арийские» дамы ни для кого этих дел делать не хотят44, а еврейки теперь поглощены палестинскими сборами. И все-таки я думаю, что мы это дело сделаем.
Сам Бунин в эти годы категорически отрицал, что Марья Самойловна Цетлина оказывала ему когда-либо значительную
финансовую помощь. Так, по сообщению С.Н. Морозова, в Доме русского зарубежья им. А.И. Солженицына в Москве хранится неопубликованное письмо И. Бунина к Б.Г. Пантелеймонову от 12 января 1948 г., в котором он говорит: «Клянусь дворянским словом: от М.С. <Цетлиной> я никогда не имел ни гроша помощи . От прочих американцев — иногда». Несколькими неделями позже в письме к тому же Борису Зайцеву он следующим образом комментировал сложившуюся ситуацию45:
29 января 1948
Дорогой Борис, ты пишешь: «Все выходит, что ты отделению эмигрантов от советских сочувствуешь... а от нас ушел. Не понимаю...» Но я уже объяснял тебе, почему ушел, — не желаю нести все-таки некоторой ответственности — в глазах «общественности» — за Ваши «бури» и решения. Затем: «Ты, по-видимому, думаешь, что на письмо М. С-ны <Марьи Самойловны> к тебе есть доля моего влияния. Это совершенно неверно». <...> — но что меня действительно взбесило <...>: оказывается, в Париже пресерьезно многие думали <...> — что мне от М. С-ны и при ее участии от «всей» Америки просто золотые реки текли и что теперь им конец и я погиб! Более дикой х...ы и вообразить себе невозможно! Как все, и даже меньше других, я получал от частных лиц обычные посылочки, получал кое-какие от Литературного фонда <...>, больше всего получал от Марка Александровича, а что до долларов, то тут М. С-на была только моим «кассиром»: в ее «кассу» поступало то (чрезвычайно скудное), что мне причиталось за мои рассказы в «Новом журнале», поступало то, что было собрано (и весьма, весьма не густо!) в дни моего 75-летия при продаже издания брошюркой моего «Речного трактира», и еще кое-какие маленькие случайные, крайне редкие пожертвования кое от кого: вот и все, все! Теперь мне «бойкот»! Опять ерунда, х...а! Доллары уже прожиты, о новых я и не мечтал, а посылочки, верно, будут, будет в них и горох чечевица, за которую я, однако, «первородство» не продавал и не продам.