Читать интересную книгу Непрямое говорение - Людмила Гоготишвили

«Радикально же поставленную проблему, к какой в конце концов мы здесь возвращаемся, – продолжает Гуссерль, – следует – это вытекает из всей взаимосвязи последних рядов наших проблемных анализов – формулировать так: Есть ли среда выражающего означивания, своеобразная среда логоса, среда специфически доксическая? <Т. е. имеют ли акты выражения свою особую, обособленную и отличную от доксических актов сознания доксическую форму? – Л. Г.) Не покрывается ли она, в приспособлении означивания к означиваемому, тем доксическим, что заключено во всякой позициональностиЪ) Прежде чем комментировать саму поставленную проблему, напомним, что позициональность у Гуссерля – это терминологическая оппозиция к нейтральности сознания: позициональные акты – это модальные, актуальные акты «экземплярно созерцающего сознания» (§ 120), акты, в которые включено все волевое (§ 109), т. е. полагание, утверждение, отрицание и т. д. Нейтральность же, напомним, это выключение позициональности, выключение всего волевого, воздержание от всякого актуального полагания, которое «выводится из действия», воздержание от всякой доксичности; нейтральное сознание не содержит ничего, «что можно было бы полагать и к чему можно было бы что-либо предицироватъ» (§ 109; подробнее о нейтральном сознании см. раздел 2.4.) Гуссерль, как видим, называет радикальной постановкой проблемы вопрос о наличии или отсутствии специфически языковой доксичности и склоняется при этом к отрицательному ответу, предполагая, что доксичность языкового выражения «покрывается тем доксическим, что заключено во всякой позициональности» сознания. Из этого, надо полагать, следует, что доксичность как таковая не связана с языком, а вот субъект-предикатная форма, напротив, сугубо языковое (и не обязательно универсальное) явление. Поэтому Гуссерль и переходит к проблеме способов выражения различных форм позициональности сознания в языке. «Естественно, – продолжает Гуссерль после предположения о покрытии доксичности выражающего означивания доксичностью позиционального сознания, – это не исключало бы того, что имеется много способов выражения <кроме субъект-предикатной), скажем, переживаний душевного. Одним способом было бы прямое, а именно простое выражение переживания… путем непосредственного приспособления почлененного выражения к почлененному переживанию душевного, причем доксическое покрывалось бы доксическим. Внутренне присущая переживанию душевного, по всем его компонентам, доксическая форма – вот что делало бы в таком случае возможным приспособление выражения как исключительно доксотетического переживания к переживанию душевного, к переживанию, которое как таковое и по всем своим звеньям множественно тетично и среди всего прочего и с необходимостью доксотетично».

Помимо основной идеи о том, что именно доксическая форма «душевных» актов сознания, т. е. эмоций, актов оценки и пр., делает возможным их языковое выражение, для нашего контекста здесь значимо и то, что всякое душевное переживание состоит из многих актов («множественно тетично»), лишь один из которых доксический. Это означает, что при выражении множественно тетичного переживания могут быть выражены не все, но некоторые его тетические характеристики, в прямом способе – имеющийся среди прочих доксический акт, в других способах – другие актовые компоненты. Отсюда в свою очередь следует, что в любом варианте выражения всегда будут какие-либо тетические характеристики из состава «душевного» переживания, которые останутся «за бортом» языкового выражения. Всё же, оставшееся в каждом случае вне языка переходит во владения непрямого выражения.

И Гуссерль тоже сразу же фиксирует здесь аналогичный вывод, сопровождая его краткими, но потенциально весьма насыщенными для феноменологии непрямого говорения комментариями: «Говоря же точнее, прямое выражение, если только оно верно и полно по составу, подобало бы лишь доксически немодализированным переживаниям (т. е., проинтерпретируем, любой модальный акт прямым образом – через субъект-предикатную форму в том числе – невыразим; поскольку же реальная речь всегда так или иначе модализирована. она и при прямых способах выражения всегда в той или иной степени есть непрямое выражение. – Л. Г.). Если я в своих пожеланиях не уверен, то будет некорректно, если я стану говорить в прямом приспособлении: пусть S будет Р. Потому что все выражение в смысле полагаемого в основание постижения – это доксический акт в отчетливом смысле, т. е. достоверность верования [291] . Стало быть, он может выражать лишь достоверности (к примеру, достоверности желания, воли). Выражение – если оно должно быть верным – в подобных случаях можно было бы свершать лишь не прямо <"не прямо" – т. е. отказываясь от изоморфно почлененного воспроизведения доксического акта. – Л. Г.>… Как только начинают выступать модальности, то, чтобы получить наивозможно приспособленное выражение, необходимо возвращаться к доксическим тезисам, которые, так сказать, пребывают в них скрыто <т. е. всякая оглядка на доксический тезис ведет к непрямому языковому выражению, или, с обратной стороны: только непрямое выражение может в этой сфере приближаться к полному и верному выражению. – Л. Г.у. Если мы будем считать такое понимание верным, то следовало бы дополнительно изложить еще и следующее: постоянно имеется множество возможностей непрямых выражений на «окольных путях» <Гуссерль имеет в виду, что невозможность прямого выражения не означает невозможности адекватного выражения; в феноменологии непрямого говорения эта же мысль обостряется до положения о том, что в определенных случаях только непрямое выражение может выражать требуемое. – Л. Г.). От сущности любой предметности как таковой, – все равно, какими бы актами она ни конституировалась, простыми или же многократно и синтетически фундированными, неотделимы многообразных видов возможности сопрягающей экспликации; следовательно, к каждому акту, например, к акту пожелания, могут примыкать различные акты, сопрягающиеся с ним, с его ноэматической предметностью, с его совокупной ноэмой, – акты взаимосвязи субъектных тезисов, положенные на них тезисы предикатов, скажем, такие, в каких то, что подразумевалось в желательном смысле в изначальном акте, теперь разворачивается по мере суждения, получая и соответствующее тому выражение. Тогда выражение прямо приспособлено – но не к изначальному феномену, а к выведенному из него предикативному <т. е. по отношению к изначальному феномену – или. скажем по-лингвистически, к референту – выражение и в таких случаях остается непрямым, точнее, непрямой референцией. – Л. Г.».

Феноменологию Гуссерля можно оценивать, таким образом, как концентрированно содержащую концептуальные элементы феноменологии непрямого говорения. Этот вывод никак не нов, дело, как всегда, в интерпретациях. В противовес тем из них, которые оценивают языковую сторону гуссерлевой феноменологии как ошибочную (это мы оставляем в стороне) и потому (что для нас существенней) не способную принести при специально языковом «раскручивании» никаких полезных лингвистических плодов, здесь принимается точка зрения, что гуссерлевы «вехи» в подходе к языку лингвистически перспективны именно в отношении непрямого говорения, поскольку они обладают здесь, как минимум, оцельняющей проблему и уже тем в определенной степени и объясняющей силой.

§ 16. Вопрос о разделимости/неразделимости значения и смысла (к критике Гуссерля со стороны Ж. Деррида). Гуссерлев подход станет, на наш взгляд, бесперспективным для феноменологии говорения, если интерпретировать его с измененным «вектором». У Гуссерля речь принципиально ведется «от» ноэтически-ноэматических структур сознания «к» языковым высказываниям, а не наоборот. Мы видели выше (или – так проинтерпретировали), в частности, что Гуссерль оценивал доксичность в языке как полностью покрываемую и управляемую доксичностью позиционального сознания, а не наоборот. Иногда же утверждается обратное: что у Гуссерля анализ предвыражаемого слоя смысла «неявно руководится» строением слоя выражения, т. е. языка. См., в частности, у Ж. Деррида: «…мы можем спросить: до какой степени отсылка к выражающему слою, даже до того, как он стал тематическим, неявно руководит анализом предвыражаемого слоя и позволяет нам открыть в нем ядро логического смысла под универсальной и якобы безмолвной формой бытия-настоящего?… Не делает ли этот вопрос проблематичной самое идею выражающего языка, так же как возможность различения между слоем смысла и слоем значения? И, что самое важное, могут ли отношения между двумя слоями быть поняты с помощью категории выражения? Для того чтобы сказать, что описание инфраструктуры (смысла) неявно управлялось сверхструктурной возможностью значения, не надо опровергать, в отличие от Гуссерля, дуальность слоев и единство некоего прохода, который их связывает. Не является ли это желанием редуцировать один слой к другому или прийти к мнению, что полное превращение смысла в значение невозможно?» . [292]

Ноэтически-ноэматические структуры Гуссерля оборачиваются при таком переворачивании вектора его феноменологии бессознательной проекцией на сознание субъект-предикатной структуры языка, а поскольку последняя не универсальна, тем самым сознание и все философствование объявляются метафизическими, метафорическими и т. д. Но Гуссерля можно интерпретировать и иначе: понимать субъект-предикатную форму как модифицированный и частный специфически языковой аналог ноэтически-ноэматических структур, который при этом не изоморфен им (один языковой субъект-предикатный акт может выразить и два акта сознания, и только одну его – ноэматическую или ноэтическую – сторону). Как раз через зазоры между структурами сознания и этой частно-специальной языковой структурой проскальзывают в высказывании несемантизированные или несемантизуемые вовсе «непрямые смыслы».