Читать интересную книгу Непрямое говорение - Людмила Гоготишвили

Во всем этом остается, конечно, много лакун и спорных моментов – с точки зрения соотношения чистой гуссерлевой феноменологии с феноменологией говорения. Продолжение обсуждения остающихся неясными в применении к языку вопросов см. в разделе 2.4. «Интерпретация гуссерлевых идей о модальности с точки зрения концепта „ноэтический смысл“» (там обсуждаются темы о «ноэматическом предложении», о модальной версии предикативного акта, о соотношении модальности, нейтрального сознания и языка, об «особости» ноэтически-ноэматического строения ноэматических предложений и о принципиальной опосредованности референции, связанной с природой языка). Здесь же перейдем к тем интересующим нас в первую очередь темам феноменологии Гуссерля, которые свидетельствуют о наличии в ней элементов теории непрямого языкового выражения.

§ 13. Полные и неполные выражения. Опущение. Выше говорилось об органичном свойстве языка – стяжении ноэтических и ноэматических сторон смысла и о способе их синтаксического растягивания. Вторым значимым моментом в гуссерлевом толковании органического обращения языка с ноэтическими и ноэматическими компонентами можно считать обратную сторону тех же «стяжений» – различение полных и неполных выражений и проступающий на этом фоне прием «опущения» какого-либо из этих компонентов.

Все виды выражений принадлежат, по Гуссерлю, к синтетическим актам. В том числе синтетично и само ноэматическое предложение – оно двухактно: содержит экспликацию существования («Это есть…») и предикацию именем («…белое»). Все наследующие ноэматическим предложениям языковые выражения синтетичны многоактно: к прадоксе и/или ноэматическому предложению в них всегда подверстаны вторичные, третичные и т. д. ноэсы (или предикаты), делающие пра-предложение-имя «нормальным» лингвистическим предложением. Вот эти – условно – «нормальные» лингвистические предложения и могут быть, с точки зрения Гуссерля, полными или неполными. Степень полноты выражения определялась при этом как степень покрытия выражаемого выражающим, как полная или неполная простертость второго над первым («верхний слой не обязан простираться над всем нижним, выражая его»). Под выражаемым слоем понимается при этом целокупный состав всех – и ноэматических, и ноэтических – моментов переживания в их корреляции.

И опять мы видим, что речь уже не идет исключительно о ноэматике. Полная «простертость», по Гуссерлю, осуществляется не тогда, когда полностью семантически выражен один только ноэматический состав акта, этого недостаточно, но – тогда, когда выражены, притом «понятийно», т. е. в значениях (непосредственно семантически), обе стороны акта: и его ноэматическая сторона («материя» акта, по Гуссерлю), и его ноэтическая сторона («форма» акта), т. е. его ноэма и коррелятивная ему ноэса: «Выражение полно по своему составу, если отпечатлевает все синтетические формы и материи нижнего слоя понятийно и по мере значения; оно не полно, если достигает этого лишь частично – вроде того, как мы, наблюдая комплексный процесс, – например, в ворота въезжает карета с давно уже ожидавшимися гостями, – восклицаем: Карета! Гости!» (§ 126 «Полнота состава и всеобщность выражения»).

И из приведенного Гуссерлем примера, хотя он сугубо иллюстративен и не покрывает все разновидности неполноты, тем не менее можно вывести, что неполное выражение может «опускать» из выражаемого слоя либо фрагменты ноэматического состава («ворота»), либо фрагменты ноэтического состава (в частности, могут опускаться конкретные тетические характеристики совокупного акта – например, акт восприятия, или какие-либо нюансы его модальности: она намечена в примере восклицанием, но не передана полностью в своей ноэтической значимости и тетических характеристиках – здесь нет моментов «давно ожидалось», «наконец-то» и т. д.), либо и то, и другое одновременно. Мы увидим далее, что Гуссерль и здесь нащупал значимый нерв языковых высказываний: действительно, существуют многочисленные разновидности такого рода «опущений» компонентов переживания, чаще – ноэтических, и, действительно, эти опущения непосредственно могут соучаствовать в создании эффекта «непрямого говорения».

§ 14. Принципиальная неполнота языковых выражений. Идея Гуссерля о неполноте языковых выражений развивается по нарастающей. Описанный выше неполный состав – только частный и в определенном смысле вторичный вид неполноты выражения. Неполнота, говорит в этом же параграфе Гуссерль, присуща сущности выражения как такового, даже если выражение полно по составу: «Совершенно иная неполнота – это, в отличие от только что обсуждавшейся, неполнота, неотделимая от сущности выражения как такового». Эта сущностная неполнота предопределена «всеобщностью» выражающей (добавим: описывающей, рассказывающей, изображающей) субстанции, т. е. всеобщностью значений (семантики как таковой, языка как такового). «К сущности выражения принадлежит всеобщность, и в смысле таковой заложено то, что в выражении никогда не могут рефлектироваться все обособления выражаемого». Казалось бы, простая вещь – всеобщность значений – понята в «Идеях 1» по выводимым из нее последствиям как причина «цветущей сложности» языкового смысла.

Гуссерль и здесь краток, обходясь фактически лишь констатациями, без развернутых пояснений, рассчитывая на аллюзии читателя к другим местам «Идей 1». Примеры, которые приводятся на неполноту выражения, связанную со всеобщностью значений, построены на выпукло отчетливых и опять модальных значениях («"Пусть" выражает – в общем виде – пожелание, форма приказа – приказ, „может быть“ – предположение и, соответственно, предполагаемое как таковое и т. п.»), т. е. (интерпретируем) «пусть» – это выражение пожелания, общее для всех случаев и не специфицирующее каждый их них в частности, хотя понятно, что каждый частный случай обладает специфическими смысловыми, эмоциональными, кругозорными, фоновыми и т. д. обособлениями. Не преодолевается всеобщность и тогда, продолжает Гуссерль, когда конкретные обособления каждого такого пожелания приводятся в понятийной форме (надо понимать, по типу «пусть то-то и то-то, так-то и так-то определенное, в таких-то и таких-то обстоятельствах, будет тем-то и тем-то»): все эти обособления, также в свою очередь, не могут не быть выражены вновь через семантически всеобщую форму. Всеобщность непреодолима, значит, непреодолима и неполнота языковых выражений; как непреодолимые всеобщность и неполнота принадлежат, по Гуссерлю, к самой «сущности выражения»: «в выражении никогда не могут рефлектироватъся все обособления выражаемого».

Здесь есть важные нюансы, которые стоит обсудить. Говоря, что не все «обособления» каждого акта могут получать семантическое облачение, Гуссерль имеет в виду не только барьер всеобщности значений, но и то обстоятельство, что в самой последовательности актов сознания всегда имеется такое нечто, которое в принципе не может иметь семантического воплощения, не может быть выражено: «Из низшего слоя не вступают <в смысле – не могут вступать) в выражающее означивание целые измерения вариабильности, и эти последние, а также их корреляты вообще не получают «выражения» – так модификация относительной ясности и отчетливости, аттенциональные модификации и т. д.». Если для акцентируемых Гуссерлем актов логического выражения первой ступени, т. е. для формальной некоммуникативной апофантики, дело, видимо, так и обстоит (одно и то же выражение – взять хотя бы частый гуссерлев пример «все тела протяженны» – может создаваться при разных степенях ясности ноэматического состава), то в феноменологии актов говорения ситуация, на наш взгляд, несколько смещается.

С одной стороны, для обоих этих типов языковых актов (выражения и говорения) верно, что семантика повсеместно заграждает своей всеобщностью путь к рефлексивному означиванию всех частных обособлений выражаемого. Однако в качестве обратной стороны той же медали для интересующего нас собственно языкового развития темы необходимо добавить, что семантика заграждает путь к выражению всех частных обособлений как своей всеобщностью, так и характерной типичностью своих «всеобщих» интенций (в бахтинском, например, смысле). Характерная (жанровая, стилевая, идеологическая, направленческая и пр.) типичность интенций значений – симметричный инверсив ко всеобщности. Она тоже заграждает путь к выражению всех обособлений – например, в пародии, когда, в частности, какое-либо употребленное слово или словосочетание сохраняет «запах» родного для него и отстраненно пародируемого в данном высказывании контекста. По этой симметричной инверсии гуссерлева тезиса отчетливо видно, помимо прочего, и то, что гуссерлевы акты логического выражения первой ступени не могут, как это нередко предполагается, характеризоваться в качестве такого подтипа языковых актов, который якобы мыслится в абсолютной безотносительности к «другому» (другому сознанию). Напротив, в гуссерлевой идее непреодолимой всеобщности семантики есть несомненный мотив «чужести» слов (как он разрабатывался тем же Бахтиным). Всеобщность, имея инверсив «типической характерности», сама есть не что иное, как ипостась другости, есть характерно-типичная форма смысла, связанная с гипотетической инстанцией говорения «все», включая специфические формы всеобщности для каждого конкретного языка в его целом (язык как тип мировосприятия). Гуссерлева «всеобщность» как преграда к полному и прямому выражению может быть, таким образом, понята как языковая ипостась имманентизации «чистым» сознанием «другого» в форме максимально обобщенной мы-позиции, которая, в свою очередь, может модифицироваться в речи и в разнообразные синтезы «я, ты, он, мы, все». [290]