это произойдёт?
– Да, сидеть у окошка, это не про тебя.
– Вот видишь, ты всё прекрасно понимаешь. А я, между прочим, соскучилась.
– Я вижу.
– Да, соскучилась. И ещё, хочу сказать, у меня билет на паром…
– На когда?
– На послезавтра…
– Прости, но до послезавтра я не приеду, это точно.
– Почему?
– Не успею закончить свои дела.
– Дела- дела – дела… Пока ты делаешь свои дела, другие получают гранты и едут в Европу.
– Ты всегда знала, что я не другие. К тому же, у меня мама.
– Мама… Мама у тебя всегда на первом месте.
– А разве это неправильно?
– Может и правильно… А почему не спросишь, с кем я еду?
– А зачем? Я всегда знал, кто у нас самый перспективный, а главное, изворотливый. Но я не в обиде, на мой век работы хватит и здесь.
– А ты уверен, что угадал?
– Знаешь, желания играть в «угадайки» в три часа ночи у меня почему – то нет. Так что счастливого вам пути и не обижайтесь, что не смогу вас проводить.
– Погоди, чуть не забыла о самом главном – пожалуйста, не сдавай квартиру. Мало ли что…
– Прости, но я договорился с Алевтиной Германовной о том, что продлять договор со следующего месяца не буду. Она уже ищет других квартиросъёмщиков.
– Как ты мог так поступить после всего, что между нами было?
– Вот именно – было… Если можно, ответь мне на один простой вопрос, ты пошла бы со мной на болота, если бы мне это было очень нужно?
– На болота? – слушая её мелодичный голос, Олег представлял, как тщательно нарисованные брови на кукольном лице удивленно ползут вверх, – Какие болота, зачем? Ты случайно головой не ударился?
– Нет. Как раз сейчас у меня с нею всё в порядке, как никогда. Прощай.
Положив трубку, он почувствовал облегчение оттого, что разговор, которого он боялся, состоялся именно теперь. Говорить всё это, глядя друг другу в глаза, было бы намного сложней. Следующий звонок длился целую вечность. Не выдержав, Олег отключил телефон и стал устраиваться поудобней. Дождь продолжался.
Глава 42
Игнат подъехал к воротам, когда солнце наполовину поднялось из – за горизонта. Услышав шум подъезжавшей машины, из сторожки вышел Петрович.
– Ну наконец – то! Я думал, уже не вернёшься.
– Куда ж я денусь? Прости, Петрович, я свой должок отработаю.
– Конечно отработаешь, иначе Лизавета совсем сгонит меня со двора. Весна, понимаешь, самое время сажать грядку, а я тут застрял. Ну как, управил свои дела?
– Управил. Перевёз к себе сестрёнку с племяшом. А то мается с ребёнком по квартирам, а дом пустует. Местные алкаши уже начали его приспосабливать под свой шалман, так что пришлось задержаться и объяснить некоторым, что к чему. Как вы тут? Всё в порядке?
– Вроде всё тихо. Лизавета жалилась, что крысы одолели, а в остальном всё нормально.
– С крысами разберёмся. Если хочешь, можешь ехать домой.
– Поеду. Правда, в огороде нынче сыро, всю ночь поливало как из ведра, но Лизавета без работы не оставит. Да и сам уже засиделся.
Петрович пошел в сторожку за сумкой, а Игнат остался у ворот, чтобы его проводить. Вдруг из дома послышался истошный крик. Игнат бросился к парадной двери, но она была заперта, а вопли, напоминавшие заунывный плач по покойнику, не прекращались. Пока он доставал из кармана ключи и открывал замок, подоспел запыхавшийся Петрович.
Крик доносился из кухни. На бегу он успел заметить, как сверху спешила по лестнице Стеша в развевающемся халате, накинутом поверх пижамы. Вслед за нею прыгал через две ступеньки Родька, одетый в одни трусы, позади него бежала Катя. Открыв кухонную дверь, увидел стенающую Лизавету, стоявшую со скалкой в руках над телом какого – то незнакомца.
– Тихо! – крикнул Игнат, и, наклонившись, стал проверять его пульс.
Услышав его командный голос, Лизавета наконец – то замолкла.
– Что случилось? Почему вы так кричали? – спросила испуганная Стеша.
– Никому сюда не входить! – приказал Игнат, загораживая проход.
– Почему? – не поняла Стеша, но увидев лежавшего на полу мужчину, охнула и, понизив голос до шепота, спросила, – Кто это? Он живой?
– Живой… – сказал Игнат, – если не считать разбитой головы. Рука у нашей Лизаветы дай бог каждому. Сейчас позвоним в полицию и скорую, а пока свяжем болезному ручки и ножки. Не понимаю, откуда он здесь взялся?
– Оттуда… – ответила Лизавета, указывая дрожащим пальцем на вход в подвал, – Я её открыла, чтобы набрать картошки, а он навстречу как выскочит! Я его скалкой…
– Интересно, – удивился Петрович, – как он мог попасть в подвал, если дверь со двора закрыта, я вот только недавно проверял замок.
– Третьего дня он был открыт, я сама его закрывала. – вспомнила Лизавета. – понесла собакам еды и увидела, что он висит на одной проушине. Я его и защёлкнула.
– Наверное, тогда он и залез в подвал, хотел через него пробраться в дом.
– Наверное. А эта дверь была всё время закрыта на засов. Я её всегда так запираю, как у себя в дому.
– И правильно, – согласился Петрович, – засов не замок, к нему ключа не подберёшь. А как же ему удалось пройти мимо собак?
– Не знаю. Наверное, он их чем – то угостил. Я насыпала им еды, а они какие – то вялые и вроде как не голодные.
– И он попался в капкан.
– Выходит, что так. Так это он в подвале то и гуркотел, а я думала крысы. Теперь меня посадят… – снова запричитала Лизавета.
– Успокойтесь, никто вас не посадит. Мне кажется, или я его уже где – то видел… – сказал Игнат, разглядывая окровавленное, отвёрнутое в сторону лицо и татуировку на руках незнакомца.
– Где? – спросила Стеша, запахивая халат.
– Вспомнил – на концерте. Точно, это он. Я ещё тогда обратил внимание, с каким интересом он, целуя Катину ручку, разглядывал надетый на ней браслет.
При этих словах Родька посмотрел на Катю и его лицо приобрело обиженное выражение. Заметив это, она взяла его руку в свою и успокаивающе погладила.
– Выходит, за бриллиантами явился, гадёныш… – проворчал Петрович.
– Бриллиантов в доме нет. – возразила Стеша, – их отвёз в банковское хранилище ещё сам Адам Викентьевич после случая с Марьей Ивановной. Я брала их для выступления, но на следующее же утро сдала обратно.
– И правильно, но он то этого не знал, вот и попался, – согласно кивнул Игнат, и, заметив, что платье на Кате надето наизнанку, добавил, – идите одевайтесь, сейчас приедет полиция и во всём разберётся.
*****
Ничего, кроме облегчения оттого, что разговор с Ириной, позволивший поставить точки в их отношениях наконец – то состоялся, Олег не испытывал, но мысли о будущем, которое он уже не представлял без Стеши, никак не давали уснуть. Немалое место в них занимала маленькая девочка Галочка, которую она прижимала к груди с такой любовью. Обида на Стешу, скрывшую от него тот факт, что у неё имеется дочка,