Читать интересную книгу Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк

Поначалу Бернардо настаивал на довольно скучной игре: он хотел стоять, расставив ноги и раскинув руки, пока те будут карабкаться по нему вверх и вниз, так чтобы на каждой его ноге их было бы по двое, на каждом бедре — по одному, а остальные полдюжины свисали бы с его рук и плеч.

— Я могу держать вас часами, — гордо провозгласил он.

Затем вернулся Альберих, наводивший справки в трактире, и попытался завершить пирамиду, встав великану на голову.

— Но он же не карл… — начал было возражать великан.

— Ш-ш-ш! — прошипел ему на ухо Генерал. — Он очень обидчив насчет этого.

В Альберихе было почти четыре фута росту.

— Запросто получится, — весело пропыхтел он, наступая одной ногой на голову Конопаса.

Обхватив рукой шею Бернардо, он начал раскачиваться из стороны в сторону…

— Кажется, — задыхаясь, выдавил из себя Бернардо, — кажется…

Во всяком случае, если не считать нескольких синяков, никто не поранился, и они, отряхиваясь, объяснили обеспокоенному и раскаивающемуся великану, что карлики вообще намного крепче, нежели выглядят, и что всякий, кто пережил ежедневное втирание себе в спину материнскими руками жира, вытопленного из кротов, летучих мышей или сонь… в общем, такой человек уже знает довольно много того, что можно знать о неприятностях, так что беспокоиться не о чем, и как насчет другой игры, например бросания карликов?

Ай-ай… Плюх!

Альберих еще раз доказал, что проблем с ним не оберешься, громко запротестовав, когда вместо четверых, как обычно, карликов ловить его выстроились шестеро, а потом жалуясь, что ловцы всякий раз продвигаются на несколько шагов вперед и он проводит в воздухе недостаточно времени. Как только наступала его очередь, он яростно махал руками, чтобы карлики отошли подальше, из-за чего все чаще приземлялся ближе, по эту сторону двери, и гневно себя бранил, что, казалось, приводило великана в смятение. Каждый следующий запуск часто оказывался каким-то неуверенным, с неловкими, неуправляемыми переворотами, что доставляло немалые трудности ловцам. Последние тем не менее каждый раз бешено рукоплескали, ибо потребность великана в ободрении казалась неутолимой.

— Бернардо, ты — самое лучшее, что мы встретили на своем пути с тех пор, как покинули Магдебург, — признался ему Штоберин, поднятый до уровня плеч великана. — Мы собирались остановиться у моего кузена в Риме. Он обещал нам комнаты в самом Ватиканском дворце, обещал представить его святейшеству. И что же произошло, когда мы там оказались? Выяснилось, что живет он в комоде и что Папа уже больше года не обращает на него никакого внимания… Иногда я думаю, что мы — самая невезучая труппа карликов во всем мире.

— Я тоже, — сказал Бернардо, прочно упершись в землю ногами.

— Хорошо, — сказал Штоберин, глядя на ловцов, выстроившихся в тридцати шагах от него, за дверью. — Я хочу сделать полное сальто с двойным переворотом. Закрути меня хорошенько.

Бернардо неторопливо кивнул. Штоберин увидел, как, полные готовности, согнули колени ловцы, почувствовал, как напрягся великан, заметил необычную паузу перед броском, а затем понесся вперед, ощущая обещанный крутящий момент и вскидывая ноги над головой, чтобы сделать сальто, но что-то было не так, да, что-то явно было не так… Что же?

Направление. Штоберин увидел, как рассыпается его план, как он расстается с невидимой линией, что оканчивалась прямо у группы ловцов, — они-то были на месте и ждали, пригнувшись, в конце гладкой и красивой кривой, четкой дуги, проходящей через открытые двери амбара: чудная, чудная линия. Но не имеющая отношения к нему. Потому что летел он к закрытой двери.

БАМММ!!!

Мгновением позже он пришел в себя. Над ним стояли две пары близнецов, причем одна пара была одета просто, а другая — так же пышно, как и великан. Или два великана, потому что казалось, два великана пятятся в глубь помещения с искаженными паникой лицами, в то время как пышно разодетые близнецы их увещевают.

— …нет, Бернардо, нет. Все изменилось. Дон Антонио не помог бы нам, даже если бы мог. А теперь поторопись. Нам надо попасть на корабль. Идем…

Бернардо мотали головами и в то же время шагали вперед, а двадцать два карлика и два одинаковых Альбериха умоляли их остаться, но тщетно. Просто одетые близнецы вообще ничего не говорили. Штоберин почувствовал, что на макушке у него вспухает шишка с яйцо величиной. Надо было закрутить получше, слабо подумал он, прежде чем потерять сознание.

У Обони на обеих руках и ногах было по шесть пальцев. Воин племени игала с севера, он завоевал высокогорную страну, где проживало племя нсукки, и равнинную страну, где проживало племя идома. Он достиг этого в одиночку. Он заставил своих людей воздвигнуть высокую, до небес, башню, чтобы воевать с духами, обитающими наверху. Башня обрушилась, когда он на нее взбирался, и убила многих из его людей. Тогда он объявил войну духам, обитающим внизу. Он заставил своих людей вырыть в земле огромную шахту, но и шахта тоже обрушилась. Только Обони удалось выбраться наружу живым. Его имя звучало как слово, обозначающее женский орган. Многие из-за этого смеялись над ним.

Обони искал себе жену. Уссе была старшей дочерью короля Оничи. Обони взял ее, когда она в одиночестве прогуливалась по берегам Реки, и сделал ее своей женой. Эту историю рассказывали и люди вокруг Оничи, и люди племени игала в Иде. Ее назвали в честь этой Уссе, а еще она звалась Эзе Ада. Она была старшей дочерью короля. Она когда-то была старшей дочерью короля — этот язык походил не мачете, рассекавшее жизни на крохотные отрезки времени: сейчас, и тогда, и еще тогда, и перед тем… Но король был мертв. Ее отец умер. А этот белолицый Обони поймал свою Уссе, когда она сидела на корточках у замочной скважины.

Агуу — хороший месяц для духов, поэтому она ждала, чтобы появился ее отец и сказал ей, чтó надо делать. Двое мужчин, разговаривавших в кухне, описывали животное из рук вон плохо, но она поняла. Это был враг «слона». «Слон» — это Эньи, она знала, что это такое-Врагом его был Эзоду.

— Это не враг, — сказала Игуэдо, закончив рисовать двоих этих животных в пыли своего обиталища. — Противоположность. Как небо и земля. Мудрый старый Эньи и безумный старый Эзоду. — Потом она сказала ей, как они стали такими различными, как рассорились, как Эзоду в ярости убежал в пустыню, а Эньи затрусил на юг, чтобы жить в лесу. — В точности как мы, — сказала Игуэдо.

— Это оттуда явился народ нри? — спросила она.

— Откуда мы явились? Откуда мы явились? — передразнила ее интонации Игуэдо. — Дурацкий вопрос. Куда мы направляемся? Вот о чем подумай.

— Никуда, — ответила она в тот же миг. — Мы остаемся здесь.

Она была умной. Намоке говорил ей об этом по двадцать раз на дню.

— Дурацкий ответ, — сказала Игуэдо. — Все куда-нибудь да направляются. Но вот как они движутся? Как Эньи? Или как Эзоду?

Груди Игуэдо сосали более дюжины детей, пока те не сделались такими же плоскими, как и ее собственные. Никто никогда не сосал ее грудей. И ничто. Как-то раз она попробовала заинтересовать ими Онугу, самого младшего и глупого из трех своих глупых младших братьев. Тот разревелся.

В следующем году началась засуха, а еще через год — голод. Она стала путешествовать с Намоке от одной деревни к другой. Иногда они отсутствовали несколько недель кряду, потому что в людях из деревни Нри нуждались теперь и в тех деревнях, где прежде их даже видеть не хотели. Время от времени она задумывалась об Эньи и Эзоду, но это по-прежнему мало что для нее означало, и она начинала склоняться к мысли, что то была одна из шуток Игуэдо, чуть бóльшая доля «кокосового масла, чтобы легче было проглотить все эти сухие слова», как объяснила однажды эта женщина, когда Уссе уличила ее в особо возмутительной выдумке. Никто другой подобных историй не рассказывал. А потом их с Намоке пригласили в деревню иджо — так далеко вниз по Реке они еще не забирались.

Пробавлялись иджо ловлей рыбы и добычей соли — и то и другое они продавали на большой песчаной банке в полудне гребли от их деревни, — скопища свайных построек на острове, поросшем мангровыми деревьями. Они были хорошими рыбаками, но каждый год один или двое из них попадались акулам, плававшим в тамошних водах. В ответ они убивали столько акул, сколько могли, а потом акулы им мстили. И так далее. По одному или по двое в год.

Тамошний вождь был страшно тупым малым, устроившим в своей хижине небольшое святилище (джу-джу) с зубами и старыми баграми. Уссе слышала, как он говорил Намоке: сила акулы настолько велика, что есть один-единственный выход — сделать ее своим богом. Если бы, пояснял вождь, он мог сам проглотить акулью силу (тут он похлопал себя по животу, а Уссе пришлось изо всех сил сдерживать смех), то он использовал бы ее, чтобы избавиться от акул. Поэтому он и устроил свое джу-джу и запретил своим людям убивать акул. Однако в этот год акулы забрали восьмерых. Что же делать?