И только один раз за весь вечер Скарлетт оживилась. Она с вниманием слушала разговор миссис Макинтош и Элеоноры, когда женщины заговорили о последней моде. Скарлетт, как всякой девочке, было интересно послушать о последних веяниях моды.
А миссис Макинтош и Элеонора с большим пылом обсуждали, красиво ли будет собранная у талии шелковая ткань смотреться с искусственными цветами.
В последнее время в моду входили именно искусственные цветы, которым надлежало украшать шляпки и платья.
— Дорогая, это будет очаровательно, — говорила миссис Макинтош, — но для таких степенных женщин, как я, такая мода уже не очень подходит. Она какая-то уж слишком эффектная. А степенная женщина должна выглядеть солидно.
— Что вы, миссис Макинтош, — возразила Клеопатра, — вы еще чудесно выглядите, и цветы вам будут к лицу.
— О, дорогая, спасибо тебе за комплимент. Но я думаю, что мне уже поздно носить такие наряды. А ты, дорогой, как считаешь? — обратилась она к мужу, который был занят разговором о скаковых лошадях с Рональдом.
Мужчины встрепенулись, не сразу поняв, о чем спрашивает миссис Макинтош.
— Цветы? А цветы! Цветы всегда замечательно и красиво, — сказал мистер Макинтош.
Его супруга расхохоталась.
— Эти мужчины как всегда заняты только своими проблемами. Как будто в мире для них не существует ничего более важного, чем лошади, ружья, собаки. Боже, как это скучно!
— Что ты, дорогая? Это очень интересно. Вот я знаю, что Джеральд О’Хара недавно приобрел замечательного пса…
— Наверное, — перебила его миссис Макинтош, — мужчинам интереснее разговаривать о своих делах, чем выслушивать наши разговоры о костюмах и нарядах.
— Конечно же, интереснее, — кивнул головой ее муж.
Рональд на это замечание вежливо улыбнулся.
— Отчего же, миссис Макинтош, иногда мужчины с удовольствием тоже говорят о нарядах.
— Я понимаю, Рональд, они говорят о нарядах только тогда, когда нужно выйти в свет или поехать на бал. Тогда этот вопрос вас немного занимает. А так… Я же прекрасно понимаю, вам гораздо интереснее поговорить о седлах, сбруе, о погоде и о всякой прочей ерунде.
— Дорогая, это отнюдь не ерунда — от хорошего пса зависит успех охоты.
— А от хорошего платья зависит настроение женщины и даже цвет ее лица, — парировала Элеонора. — Вот, например, Клеопатре совсем рано носить яркие одежды. Она и так прекрасно выглядит, всегда свежа, румяна.
От слов Элеоноры Клеопатра слегка смутилась и на ее щеках выступил едва заметный румянец, который не укрылся от взгляда Скарлетт.
Она почувствовала, что эта, на первый взгляд безобидная фраза, была сказана не просто так, что своими словами Элеонора хотела уколоть Клеопатру.
Наконец, ужин так же чинно, как и начался, был закончен.
Рональд и мистер Макинтош отправились в кабинет выкурить по сигаре.
А женщины прошли на веранду, где был накрыт стол для вечернего чаепития.
— А тебе, милая, уже пора спать, — обратилась к Скарлетт крестная.
— Хорошо, всем спокойной ночи, — Скарлетт раскланялась с дамами и мужчинами.
Элеонора подошла и поцеловала ее в щеку.
— Спокойной ночи, дорогая. Пусть твой сон будет сладким. Я очень хочу, чтобы сегодня во сне ты летала и очень высоко.
— Может быть, мне и приснятся сегодня лебеди, — ответила Скарлетт, еще раз улыбнулась всем присутствующим и удалилась в свою комнату.
Салли, удивившись, что Скарлетт так рано ложится спать, быстро ее раздела и уложила в постель.
— Можешь быть свободна, — голосом светской дамы, обратилась Скарлетт к своей служанке.
Девушка кивнула, улыбнулась и удалилась.
Скарлетт, оставшись одна, задумалась.
Она нетерпеливо ждала, когда же большие часы в гостиной дома Макинтошей пробьют двенадцать раз. Ведь этот гулкий звон, эти двенадцать ударов всегда так хорошо слышны в доме. Особенно, когда все его обитатели уже спят.
И Скарлетт прислушивалась к тишине, заполнявшей огромный дом.
Наконец, она услышала металлический звон часов. Пробило одиннадцать.
«Боже, как долго мне еще ждать!» — воскликнула Скарлетт и выскользнула из постели.
Она подошла к окну и, слегка отведя тяжелую штору, выглянула.
Лунный свет заливал парк. И от этого бледно-лимонного света дорожки, посыпанные белым песком, казались ледяными.
В парке никого не было.
Изредка вскрикивала сонная птица в ветвях деревьев. Тускло сверкали звезды. По небу легко плыли прозрачные облака. Они то скрывали луну — и тогда парк тонул в темноте, то вновь открывали ее — и парк заливал призрачный свет.
«Когда же, наконец, эти часы пробьют двенадцать раз? Когда же? Хотя бы не двенадцать, а половину, тогда уже можно выбираться. А вдруг они придут раньше, и тогда я не смогу попасть в библиотеку? И пропущу что-то очень интересное».
Скарлетт нервно переминалась с ноги на ногу.
Спать ей совершенно не хотелось. Она вся была захвачена ожиданием и предчувствиями.
«Интересно, о чем будут говорить Элеонора и Рональд? А будут ли они целоваться и говорить о любви? Если будут, то здорово, если мне удастся услышать. Ведь я еще никогда по-настоящему не слышала, как мужчина объясняется женщине в любви…»
Она улыбнулась.
«А может быть, они будут говорить о каких-нибудь пустяках, о платьях, о театре или еще о чем-нибудь подобном, совершенно мне неинтересном. А может, будут вспоминать прошлое? Ведь скорее всего, были знакомы раньше. Элеонора такая красивая. А вот Рональд…»
Девушка нахмурилась.
«…он какой-то странный. Вечно занят какими-то непонятными размышлениями. На его лице всегда грустное выражение, и еще он, почему-то, прячет глаза. Да, он странный, но очень красивый. Лицо у него такое бледное, а глаза очень большие. Правда, когда он смеется…
Улыбка снова тронула нежные губы Скарлетт.
«…все его лицо лучится весельем. И невозможно удержаться, тоже начинаешь смеяться. А вот миссис Макинтош и мистер Макинтош совсем не знают, что в их библиотеке назначено сегодня свидание. Вот если бы они узнали, то что бы сделали? Что бы они могли изменить? Конечно же, ничего».
Наконец, часы пробили половину двенадцатого.
От этого громкого звона в охваченном сном огромном доме даже задрожали стекла, или так показалось Скарлетт.
Она сунула ножки в мягкие войлочные тапочки с белой меховой опушкой, накинула платок и выскользнула из своей комнаты.
Ей было страшно красться по пустому темному коридору.
Но она уже прекрасно знала дом, изучила каждый поворот и могла ориентироваться почти в полной темноте.