То ей Элеонора казалась жертвой, то внезапно становилось жалко Рональда.
Но, скорее всего, и женщина, и молодой человек — оба были виноваты в том, что нарушили устои морали и общества.
— Элеонора, с нашей последней встречи прошел год.
— Да, Рональд, ровно год и два месяца, если быть точным.
— Ты так хорошо помнишь это?
— Да, а что же мне остается? Ты за это время едва не женился, успел обручиться.
— Но ведь и ты замужем или я о чем-то, может быть, не знаю?
— Да, я замужем, но это несколько другое и ты об этом прекрасно осведомлен.
— Плевать, — воскликнул Рональд, — я не думаю, что это будет для нас препятствием.
— Нет. Нет, Рональд. Я не хочу быть твоей любовницей. Это постыдно.
— Но ведь ты не можешь стать моей женой. Значит, тебе остается только одно — быть моей любовницей.
— Нет, я этого не хочу.
— Ты говоришь, что не хочешь, а твои глаза говорят совсем другое.
— Что говорят мои глаза?
— Они говорят, что я для тебя все такой же желанный.
— Это тебе кажется.
Скарлетт решила поудобнее устроиться на стуле, но он предательски скрипнул.
Девочка замерла, испугавшись, что ее могут обнаружить.
Но женщина и молодой человек так были заняты разговором, так увлеклись, предъявляя один другому обвинения, что не услышали этого тихого звука.
Рональд с сожалением посмотрел на Элеонору.
— Что поделаешь, Элеонора? Я могу только вспомнить то время, когда мне едва исполнилось восемнадцать лет, и ты играла со мной, как кошка с мышкой, из любопытства, чтобы узнать, что будет. И вот полюбуйся, что из меня вышло. Ты говорила мне, что я много страдал и ты страдала. Хотелось бы мне знать, как именно?
— Но Рональд, я ведь тебе уже говорила, как.
— Нет, прости, ты мне не говорила. Ты как-то сказала, что даже не в силах была страдать.
— Я сказала тебе, что была не в силах рассуждать ни о твоих, ни о моих муках. Вот что я сказала.
— Ах так, Элеонора…
— Ты, Рональд, не можешь этого понять. Есть вещи, которые невозможно объяснить.
Элеонора поднялась, чтобы придать своим словам больший вес, но Рональд схватил ее за руки и прижал к своей груди.
Женщина попыталась вырваться, но молодой человек держал ее крепко.
— А разве, Элеонора, никого не было с тобой эти годы? Ты же была замужем. У тебя были любовники.
— Я чувствовала себя не в праве, — прошептала женщина.
— Не в праве считать себя виноватой?
— Да, если хочешь, виноватой, потому что я поняла, что ты страдаешь из-за меня и ничем не могла заполнить этой пустоты, когда ты ушел.
— Но, Элеонора, ты ведь все-таки утверждаешь, что страдала по моей вине? — в его голосе чувствовалось легкое презрение к женщине.
Та пыталась оправдаться.
— Нет, все не так, как ты думаешь. Да и сейчас совсем не так. Во всем виновата жизнь.
— Да, — вздохнул Рональд, — это очень легко говорить, что виновата ни ты, ни я, а виновата жизнь, только почему-то должны страдать другие.
Элеонора вздохнула и высвободила свои руки.
Да Рональд уже и не очень-то противился этому.
— Пойми, Рональд, одни из-за любви сходят с ума, другие стреляются, а ты начинаешь философствовать. И поверь мне, ни один из этих трех путей ни к чему не приводит.
— Да, жизнь жестока, — согласился с ней Рональд, — и я это знаю.
Мужчина и женщина некоторое время молчали, словно боясь поссориться. Ведь их молчаливые взгляды взывали к примирению, к любви, а не к ссоре.
Но слова словно бы сами сорвались с их уст.
— Я вижу, — сказал Рональд, — что ты, Элеонора, приняла какое-то решение, но какое, не могу понять.
Женщина гордо вскинула голову и проговорила.
— Когда ты смотришь, сам не замечая того как, исподлобья, ты представить себе не можешь, дорогой мой, сколько хитрости у тебя в глазах.
— У меня хитрости? — изумился Рональд.
— Да-да, у тебя.
— Хитрости? — переспросил молодой человек.
— Да, да, именно хитрости, Рональд, я заметила это, когда ты только что посмотрел на меня так.
— Это не хитрость, — покачал головой Рональд, — скорее, печаль или усталость.
— Нет, хитрости, дорогой, прежней хитрости. Даже сейчас ты хочешь хитрить, рисоваться передо мной. Ведь я вас знаю, все вы, мужчины, одинаковы. Но вы забываете, что бывают моменты, когда женщины видят вас без всякой рисовки. Ты, конечно же понимаешь меня, Рональд, а потому женщины смеются вам прямо в лицо, когда вы начинаете принимать такие позы, вы тогда им противны, отвратительны… Но это к делу не относится.
Рональд пристально посмотрел в глаза Элеоноре.
— Я не совсем понимаю тебя.
— А ты постарайся. Вспомни наши прежние отношения и поймешь, чего я хочу.
— Да, — Рональд, — казалось, догадался. — Ты хочешь освободить меня от всякого долга по отношению к тебе, чтобы испытать, действительно ли я переменился за это время.
— Нет-нет, Рональд, ты ошибаешься. Но видишь ли, твоя хитрость…
— Элеонора, поверь, я просто не могу доказать тебе.
— А я и не желаю доказательств. Разве ты не понимаешь, что я ничего не хочу от тебя сейчас. Я такая, как есть. Я не хочу пользоваться твоим приездом для того, чтобы ты принимал участие во мне, в моей жизни и репутации, которую ты спас. Что мне моя теперешняя репутация? Чтобы со мной ни случилось — мне все безразлично. И ты, Рональд, был бы дураком, если бы казнился из-за меня. Ты приехал сюда встретиться со мной, потому что был уверен, что я страдаю. И тем хуже для меня, что я воспринимаю тебя спокойно.
— Но ведь я же здесь, Элеонора, и я готов для тебя на все.
— Ради бога, не говори только о любви, ведь точно так ты говоришь с Клеопатрой, так говорят все женихи. А я не твоя невеста.
— Нет, Элеонора, так могу сказать только я и только тебе.
Скарлетт с изумлением следила за разговором.
Она понимала, что мужчина и женщина вспоминают старые обиды, но в то же время она чувствовала, что Рональд любит Элеонору, и она никак не могла взять в толк, почему же он не хочет жениться на ней, да и сама Элеонора к этому не стремится.
Она не понимала, почему же тогда Рональд признавался в любви Клеопатре, почему он был с ней помолвлен. Это были для Скарлетт еще неразрешимые задачи, ведь чтобы что-то понять в любви, нужно ее пережить.
Тебе, Элеонора, по-моему, доставляет наслаждение терзать себя и меня.
— Да, я в этом искусна, — улыбнулась женщина.
Мужчина вновь взял руку женщины в свои ладони.
— Давай не будем ссориться, сядем и поговорим откровенно, подумаем, что нам делать дальше.