двери засов и, сбив себе палец, из последних сил — у неё даже заныла рука — отодвинула его.
Дверь бесшумно распахнулась. Закутавшись в черную шаль, хрупкая мисс Ильзебилль подняла свечу: это была небольшая уютная комната, столики и боковые стены которой были заполнены очаровательными женскими безделушками. Широкую заднюю стену образовывала грубая неровная поверхность скалы; в мерцающем свете свечи скала отбрасывала причудливую тень; в углублении скалы стояла приподнятая над полом кровать, убранная зеленым покрывалом; к кровати вели две ступеньки. Пританцовывая от радости, мисс Ильзебилль прошла по толстому ковру, скинув шаль, вдохнула слабый аромат цветов, зажгла два висячих светильника — вся таинственная комната предстала перед ней. С потолка, обитого японским шелком, свисала зеленая материя, со стен спокойно и нежно улыбались ковры и картины, и, словно фантастическая игра воображения, переливаясь, светилась странная скала. Тихонько притворив дверь, мисс Ильзебилль взобралась на кровать и пролежала в ней, мечтая, до утра. А поутру, погасив свет и осторожно опустив засов, она незаметно проскользнула по коридору в свою комнату. «И ничего не случилось, и ничего со мной не случилось!»- радостно повторяла она про себя. И теперь каждый вечер мисс Ильзебилль пробиралась в ту комнату со скалой и оставалась там на всю ночь. А днем она без умолку болтала и пела, стараясь привлечь к себе внимание отрешенного хозяина замка. Всё чаще она бросала в его сторону пристальный взгляд своих черных бархатных скользящих глаз. И вот однажды, когда Ильзебилль, накинув сверху пять шуршащих покрывал, танцевала перед Паоло и он, смеясь над её дикими прыжками, поймал её за запястья, она вдруг приникла к нему, обнажив перед ним свои прелести, и взмолилась:
— Я твоя, Паоло! Я твоя!
— Вы ли это, мисс Ильзебилль? Вы ли это?
Во взгляде Паоло не было ни дерзости, ни огня, лишь тоска, недоумение и отчаяние сквозили в нем. Видя это, она отпрянула и, накинув покрывала, выскользнула из комнаты. Но с того дня он стал относиться к ней с немым благоговением, и бледнолицая мисс Ильзебилль целиком погрузилась в это удивительное состояние блаженства.
Когда гуляли они по лесу, черный рыцарь часто носил её на руках, читая молитвы на чужом и грубом языке; иногда, молясь, он опускался на свои мощные колени. Никогда не тянулись её губы к его губам, лишь изредка брал он её золотистые ладони и прижимал ко лбу. Какие платья облекали тонкую фигуру Ильзебилль? Как она убирала свои черные с синим отливом волосы? Зеленые, словно шелк в комнате со скалой, носила она платья, зелеными листьями украшала волосы, вплетая листья в три тяжелые косы. Паоло и Ильзебилль вместе развлекались и ездили на охоту, часто вместе сидели на берегу моря, мечтали вдвоем. Глаза Паоло искрились.
Как-то раз Ильзебилль сказала ему, что хочет его попросить кое о чем. А когда он приветливо спросил, о чём же, закусила нижнюю губу и ответила, что должна ему сообщить нечто важное. Что, если пригласить из города доктора? Ей кажется, она заболела. Губы Паоло стали белыми как мел, закрыв глаза, он тяжело задышал:
— Что с тобой?
— Я слышу всё время, почти непрерывно, тихое поскребывание. Откуда-то издалека доносится шум, что-то постоянно царапается, журчит и скребется, словно по песку бегает маленький зверек, пробежит и остановится, принюхиваясь. Звук такой тонкий, что часто не отличить от свиста.
Паоло стоял у окна и дул на стекло; наконец он выдавил с хрипом:
— При такой болезни врач ни к чему. Тебе надо развеяться, съездить на охоту или отправиться в путешествие, а ещё лучше уехать отсюда совсем.
В ответ мисс Ильзебилль громко расхохоталась и напомнила Паоло, с каким огромным трудом её лошади добрались сюда. Да и где ей теперь найти таких лошадей, чтобы отвезли её обратно в город, одну, без него? Барон обернулся, его худое лицо пылало, лоб нахмурился, коренастая фигура напряглась. Хриплым голосом он стал умолять её, чтобы она уехала.
— Уезжай, прошу тебя, уезжай! Ты не нужна мне, не нужны мне женщины, не нужен мне никто; ненавижу всех вас, вы пустые, глупые создания! Уезжай! Молю тебя, уезжай! Я дам тебе нож, и ты вырежешь эту болезнь из сердца.
Мисс Ильзебилль, покачивая бедрами, направилась к нему, и тогда он, шатаясь и нетвердо ступая, словно ребенок, едва научившийся ходить, пошел ей навстречу; она гладила его по голове, а он, вздрагивая у неё на груди, глядел на неё с тоской и таким отчаянием, что она расплакалась навзрыд.
Она ни о чём его не спросила, тайком сняла со стены кинжал и спрятала его под платьем.
Теперь мисс Ильзебилль в своем тонком платье часто ходила гулять одна; бродя по окрестностям, она доходила до городской стены; возвращаясь с прогулок, приносила Паоло редкие раковины, голубые камешки и его любимые резко пахнущие нарциссы. А однажды ей повстречался на дороге, что ведет из города, старик крестьянин, они разговорились, и он поведал ей о том, что барон-де продал душу злому чудовищу. И будто с незапамятных времен лежит то чудовище на дне старого моря, там, где теперь простирается пустошь; живет оно в скале и каждые два-три года требует себе человеческую жертву. Не будь нынешние женщины так развратны и безбожны, бедный рыцарь давно бы уж освободился от власти чудовища. С наслаждением слушала мисс Ильзебилль слова крестьянина, ибо знала всё давно уже сама.
У себя в комнате она играла с ящерицами, которых ловила на равнине. Услыхав однажды, как она с улыбкой сетует на то, что в сущности лишь ищет зверя, который так громко скребется, урчит и шуршит, Паоло затрясся от смеха, а когда успокоился, сказал, что так и быть, пригласит из города знакомого поэта. Пусть он развлечет её своими сказками и удивительными историями: он большой знаток человеческой души.
На следующий день на дороге, ведущей к замку, появился поэт. Обедали они втроем. После обеда Паоло предложил поэту взять на себя роль доктора и вылечить мисс Ильзебилль от меланхолии. Ибо то, что в ней скребется, шуршит и грозится проглотить её, как он считает, является своего рода меланхолией. Поэт беседовал с мисс Ильзебилль в её комнате; это был стройный молодой человек, с длинными руками и раскованными, свободными движениями; он не отрывал от неё своего властного взгляда. Они дружно смеялись, склонясь над её картинами; наконец он попросил, чтобы она ему станцевала, но в дикарке и без того уже проснулось страстное желание танцевать. Они танцевали вместе, накрывшись одним-единственным покрывалом мисс Ильзебилль. И, не