в нумизматике и полное незнание цен на старинные монеты.
Например, я отыскал одного менялу в Пале-Рояль, которому он продал на вес золота несколько редких и очень дорогих монет.
Вскоре я узнал еще более курьезную подробность. Однажды ко мне заехал греческий вице-консул господин Манулопуло и сообщил, что Рафтопуло — рецидивист, ограбивший некогда афинский музей.
Действительно, между медалями, наполнившими его карманы, были найдены некоторые экземпляры, не принадлежавшие к коллекциям антикваров в улице Лувуа.
Но странное дело, Рафтопуло, пробравшийся в одну прекрасную ночь в афинский музей совершенно таким же способом, как к антиквариям в Париже, забрал все, что попало под руку, с непониманием круглого невежды. Он взял только репродукции с древних медалей, в сущности, не имеющие никакой ценности.
В то время распространился слух, подхваченный газетами, будто Рафтопуло украл репродукции медалей только потому, что директор музея и его помощники уже давным-давно взяли все оригиналы для своих частных коллекций.
Эта легенда, как и многие другие, была возмутительной сплетней.
Во время последней моей поездки в Афины я имел случай блистательно в этом убедиться. Я виделся с господином Свануросом, нынешним директором музея, который был помощником директора в то время, когда Рафтопуло ограбил музей. Положение директора было довольно затруднительно, он чувствовал, что над ним тяготеют смутные подозрения, так как клевета всегда оставляет некоторую тень. Вот почему он был чрезвычайно мне благодарен за арест Рафтопуло, потому что только тогда общественное мнение узнало истину.
Господин Сванурос дал мне полное опровержение злостной клеветы, показав знаменитые оригиналы медалей, запертые в специальных витринах с целью оградить их от возможных покушений со стороны посетителей музея.
Всего курьезнее то, что Рафтопуло, пробравшийся ночью в музей, имел одинаково в своем распоряжении как витрины с оригиналами, так и с репродукциями. И он пренебрег единственными в мире экземплярами медалей, с изображением Птолемея IV, и взял вульгарные репродукции.
Быть может, присяжные также поняли невменяемость этого нумизмата-клептомана, который не умел отличить ценной медали от репродукции, и он был осужден только на пять лет тюремного заключения. За кражу со взломом это было минимальное наказание.
Кстати, это было единственное дело, доставившее агентам сыскной полиции неожиданную награду. Господа Фенарден и Ролин прислали двадцать тысяч франков в знак благодарности за труды агентов и просили разделить между ними эти деньги. Кроме того, префектом полиции было разрешено начальнику сыскного отделения, его секретарям и комиссару полиции принять от признательных антиквариев прекрасные булавки с древними монетами.
Случайно, уже после того, как я оставил службу в сыскной полиции, мне удалось узнать о дальнейшей судьбе Рафтопуло.
Выпущенный на свободу после отбытия срока наказания, он продолжал свою странную карьеру грабителя музеев.
В 1894 году в Женеве было констатировано одиннадцать краж и несколько покушений на кражи в различных музеях и библиотеках.
Злоумышленники похитили весьма ценные бюсты в археологическом музее, миниатюры в публичной библиотеке, золотые монеты в нумизматическом кабинете и даже микросхемы из химической лаборатории.
Виновный был пойман на месте преступления и назвался Парфением Христидесом.
Окружной суд приговорил его под этим именем на семь лет тюремного заключения.
Между прочим, начальник местной сыскной полиции, ловкий и проницательный господин Рено, сумел отыскать за обивкой дивана, служившего постелью в комнате мнимого Христидеса, очень ценные рисунки и картины.
После продолжительных розысков и справок выяснилось, что эти рисунки и картины были похищены из марсельского музея.
Тогда Христидеса отправили в Марсель. Местные судебные власти, подвергнув его антропометрическому измерению, послали данные господину Бертильону в Париж, и там обнаружилось, что мнимый Христидес не кто иной, как наш старый знакомец Рафтопуло.
Признанный виновным в краже со взломом, совершенной в марсельском музее, он был приговорен местным окружным судом к десятилетнему тюремному заключению, после этого был передан в распоряжение Женевской республики, где поныне отбывает наказание, присужденное ему швейцарским судом. По истечении этого срока женевское правительство возвратит его Франции, и несчастный Рафтопуло отправится еще на многие годы в центральную тюрьму.
Такова была странная судьба этого злополучного грека, питавшего фатальную слабость к нумизматам.
С тех пор как я узнал финал приключений этого вора, я часто задаю себе вопрос, вполне ли был ответствен за свои поступки этот несчастный и не справедливее ли было бы отдать его на попечение врачей, чем на суд присяжных.
Впрочем, до тех пор, пока не будет специальных лечебниц для полупомешанных преступников, до тех пор в тюрьмы будут заключать таких субъектов, которые не вполне ответственны за свои поступки. Впрочем, ведь нужно же, чтобы общество ограждало себя.
По поводу дела Рафтопуло я уже говорил, что префект полиции господин Лозе разрешил агентам сыскной полиции принять благодарность от господ Фенардена и Ролина.
Дело в том, что господин Лозе прекрасно знал весь механизм розысков преступников и понимал, сколько преданности и самоотверженности проявляют эти скромные труженики. Вот почему он не нашел ничего предосудительного, чтобы эти честные люди получили вещественное доказательство признательности.
Вообще, его очень любили, и редко префект пользовался такой популярностью, как он, на бульваре Пале и на набережной Орфевр.
Высокий, статный, с окладистой бородой и с неизменным пенсне на носу, господин Лозе принимал всякого, обращавшегося к нему, с приветливой улыбкой, что сразу ободряло посетителя.
По ровности его характера можно сказать, что он был почти исключением. Мне приходилось обращаться к нему в самые тяжелые минуты, и я видел его постоянно приветливым и улыбавшимся, даже в таких положениях, когда самому хладнокровному человеку вполне естественно потерять терпение.
Он превосходно знал полицию и умел предоставить каждому начальнику отдельной части ту инициативу, без которой невозможно достичь благих результатов.
Я, никогда не занимавшийся политикой, все-таки считаю своим долгом воздать полную справедливость его прямоте и честности.
В то время, когда буланжизм[5] был в апогее, Лозе, зная, что окружен массой людей, которые в душе, быть может, желают торжества популярному генералу, все-таки открыто и смело начал борьбу с буланжизмом, нисколько не заботясь о последствиях для себя лично.
Господин Лозе покинул полицейскую префектуру, чтобы занять пост французского посла в Вене, и всем известно, как успешна его деятельность на новом поприще, благодаря его замечательным прямоте, честности, проницательности и знанию людей.
Глава 15
Плагиатор Лясенера
1 января 1888 года, когда я принимал поздравления с Новым годом от персонала служащих в сыскном отделении, меня уведомили, что накануне вечером был задержан почти на месте преступления новый Лясенер.
Действительно, дело в том виде, как мне передавали, было буквальным повторением преступления поэта-убийцы, наделавшего много шума