порой радостные, порой хмурые, но всегда отдельно.
Несмотря на гул и суетящихся людей, к нам никто не приближался. Мансин смотрел на меня, а я на него, и мне осталось лишь воображать все, что он не высказал. Ведь он отговаривал меня от атаки. И просил не полагаться на левантийцев. Их прибытие – просто везение, а не результат хорошего планирования.
Но ничего этого он не сказал, лишь спросил:
– А моя дочь?
– Здесь. В безопасности. Она решила сдаться, и я приняла ее под свое попечительство. Я намерена помиловать ее и расторгнуть брак, если она пожелает, но у меня пока нет планов на ее будущее.
– У вас нет планов.
– Да, нет.
Каким-то образом мне удалось говорить хладнокровно. Удалось посмотреть ему в лицо и не вздрогнуть. Не склониться. Не сломаться.
– Очень хорошо, ваше величество, – сказал он, чопорно и холодно поклонившись.
Тот, кому я когда-то доверяла больше всех на свете, гордо ушел – человек, лишенный возможности отомстить, лишенный объекта, на который можно выплеснуть ярость.
26
Рах
Звуки битвы остались позади, но сменившие их эхо наших шагов и неровное дыхание оказались не лучше. Мы с Яссом шли по пещерам, будто в ночном кошмаре: темные тени, низкий, неровный потолок давил на меня своим весом, огромным и неумолимым. Я даже порадовался возможности сосредоточиться на Гидеоне, каким бы тяжелым и неуклюжим он ни был.
Ясс шел впереди, временами исчезая, чтобы разведать путь. Я завидовал его легкости.
– Ты тут не раз проходил, – заметил я, когда он в очередной раз вернулся. Фонарь свободно висел у него на руке, а я напряженно держал свой как можно выше.
– Это точно. В основном я ношу сообщения и припасы. И помогаю людям бежать.
– Сам по себе или по просьбе Дишивы?
Он поднял бровь.
– И то и другое.
– Ты из ее Клинков?
– Формально их у нее больше нет, но перед тем – да, а еще раньше – нет.
Рядом со мной, пошатываясь, волочил ноги Гидеон. Он тяжело опирался на меня, как будто с большим трудом держался вертикально.
– Но все равно ей помогаешь?
– Это сложно. И при всем уважении и все такое, я не обязан объяснять.
Он снова ушел вперед и, не оглядываясь, проскользнул в узкий проход в следующую пещеру, обращая тьму в свет взмахом фонаря. Я мог бы попросить его помочь протащить Гидеона, но уже чувствовал себя обузой, с которой Ясс не хотел связываться.
– Мне очень жаль, – сказал Гидеон, и слова теплым ветерком коснулись моей щеки. – Ты не обязан это делать.
Я не собирался разговаривать с ним, пока мы не выйдем из проклятых пещер, а может, и потом тоже, или вообще никогда, но от его слов меня окатило горячей волной гнева.
– Да ладно? А что же я должен делать? Оставить тебя здесь? Очень хорошо. Прекрасно. Такая великолепная идея как-то не приходила мне в голову.
Земля содрогнулась. Далекий рев понесся к нам, словно табун лошадей. Раздался треск молний, тряска усилилась, отбросив нас от прохода. Впереди что-то кричал Ясс, но это был лишь бессмысленный шум, перекрываемый грохотом и треском падающих камней.
– Ложись! – крикнул я, толкая Гидеона вперед. Он проковылял несколько шагов и упал, когда камень размером с кулак врезался в землю у его ног. Посыпались новые камни. Страх пронзил меня ледяными кинжалами, и я потащил Гидеона в арку между пещерами, но остановился, когда с потолка хлынул водопад земли.
– Проклятье!
Не выпуская из рук фонарь, я бросился вперед и закрыл собой Гидеона. Мелкие камни ударялись о спину, но это было ничто по сравнению с треском и грохотом сдвигающейся скалы, длившимся то ли один удар сердца, то ли целую вечность. Пока он медленно не начал стихать. Последние камни отскочили от меня, и я услышал, как они падают. Услышал дыхание Гидеона. Почувствовал, что он жив, хотя каждый вдох отдавал землей и пылью.
Я закашлялся, но это не помогло. Земля будто полностью забила горло.
Тишина почему-то казалась хуже рева и грохота, и каждый слабый, близкий звук только усиливал ее. Я поднял голову. Фонарь валялся, наполовину засыпанный землей, и освещал плотную завесу золотистой пыли, заполнявшую все пространство. Маленькое пространство, ограниченное с одной стороны земляным отвалом, а с другой насыпью камней. В узком проходе между пещерами лежал большой камень, защищая наши головы от камнепада. Хотя, если мы не сможем выбраться, медленная смерть от жажды или голода, или и того и другого вряд ли лучше.
Я подавил панику и глубоко вздохнул, пытаясь сохранять спокойствие. Гидеон не шевелился. Я перекатил его на спину.
– Как ты?
– Великолепно, – кашляя, прохрипел он. – Это дневной свет?
Я поднял голову и охнул, когда ухо пронзила острая и такая знакомая боль.
– Рах?
Зажав ухо ладонью, я осмотрел новый потолок. Действительно, сквозь него пробивался слабый отблеск дневного света. Слишком высоко, не добраться даже со снаряжением.
– Рах?
– Все хорошо.
Я опустил руку, резкая боль в ухе стихла до непрекращающегося нытья.
Я осторожно встал, со спины посыпалась земля. В три шага я добрался до фонаря, вытащил его, сдул грязь со стекла и протер рукавом. Что угодно, лишь бы не смотреть на Гидеона.
Он молчал, но я не сомневался, что он наблюдает за мной.
Я снова посмотрел на проблеск света над головой – единственный источник воздуха в нашей тесной, заполненной землей норе.
– Что ж, мы в полной заднице, – сказал я, отгребая ногой землю у основания склона. На ее место сползло еще больше. – Одни боги знают, сколько камней загораживает выход.
Я подумал о Яссе и тут же заставил себя перестать думать о нем. Большая часть обвала, кажется, осталась позади нас, но, возможно, я просто выдавал желаемое за действительное.
Гидеон сел, обхватив одной рукой согнутое колено, а другой разминая мягкую землю.
– У нас хотя бы есть еда и вода. – Я похлопал по маленькому мешку и мысленно поблагодарил Дишиву за предусмотрительность. – Так что можем прожить под завалами подольше и не упустить ни секунды из этого захватывающего опыта…
– Рах.
– Хотя по большей части мы просто будем сидеть в темноте, когда догорит фонарь. Но может, нам повезет…
– Рах.
– …потолок обвалится и прекратит наши страдания.
– Рах, прости меня.
Я набросился на него.
– Простить за что? За убийство Йитти? Или за убийство Хими? Или за Истет?
Он резко вдохнул и выдохнул, затем еще и еще, и задрожал. Это был не он, сказал я себе. Не он. Я должен сесть рядом с ним или извиниться, сделать что угодно, только не стоять и смотреть, как он страдает. Но даже когда он сжал руки так, что побелели пальцы, я не сдвинулся с места. Я хотел только кричать. Он был готов на все ради своей цели. Все это случилось только потому, что цена всегда была слишком высока.
Это был не он.
Я прислонился к противоположной стене и