Но Квотриус уже возжигает в прежде безжизненных глазах лампады света звёздного, и немедленно преображается сам. Вот он уже - прекрасный, сложенный, как атлет, всё ещё сохранивший загар на всём теле, полученный на стадиуме в термах, прекрасный собою человек в самом начале первой молодости.
- Эх, мне бы… тогда такую красоту - уж не остался бы в «старых почти-что-девах». Но уж что выросло, то выросло - кельтов было, по всей видимости, мало. Да даже точно, если вспомнить генеалогическое древо, вытканное женщинами большой семьи лордов Снеп в одиннадцатом веке - так никого с кельтскими именами нет, вот почему их в роду так немного, всё норманны и англо-саксов совсем немного. Да и рановато - в восемнадцатом веке уже - стали закрытой фамилией.
Вот и не похож я ни на папу, ни на маму, а «мальчик» сам по себе, свой собственный, - саркастично додумал Снейп.
Квотриус сейчас знает благодаря «зерцалу», что он красив в данную, отведённую ему милостивыми, но и строгими богами, минуту, поэтому широко и беспечно улыбается брату и шепчет ему на ухо: «Се-э-ве-э-ру-у-с-с», возбуждая одним лишь этим долгим «с», и в одно мгновение - вот он уже лежит рядом с возлюбленным, северным ветром своим, тоже зажёгшим огонь в прекрасных глазах, целует его так нежно и невесомо, словно Северус - принцесса на горошине, как у этого мага-сказочника Андерсена, чьи сказки до сих пор популярны среди магов, а чья автобиография «Mit livs eventir»* * тоже напоминает сказку, и не только по названию. И даже магглы читают его сказки своим, неокрепшим душами, детям.
- … Брат ласкает меня столь изысканно и нежно кончиками пальцев и языка, блуждая ими по всему моему телу, что я, несмотря на суровые обстоятельства попадания в это море неги, забываю о невербальном, жесточайшем Круциатусе, прощая его. Да, я - злопамятный волшебник Северус О. Снейп, забываю оскорбление, нанесённое мне и как магу, и как человеку. Уже совсем забыл о предшествовашем походе в то место, который так вымотал меня, и… возбуждаюсь. Квотриус несмело - отчего? - глядит мне прямо в глаза, доверчиво, правдиво, так неразумно подставляя разум, но я, мечтавший об этом, почему-то не пользуюсь этим моментом истины, а хочу продолжения начатых ласк. Изо всех своих небольших сил страстно жажду. А зря я так уж сильно хочу продолжения начатого братом.
И, конечно, жаль,что я не заглянул в разум Квотриуса.
Узнал бы много поучительного и жизненно важного.
И Квотриус продолжает, скользя своим всё ещё прекрасным телом по моим костям и мослам, кажется, не замечая моего уродства, как и я не замечаю, ну, постараюсь, как всегда, не замечать придущего на смену этому красавцу прежнего, ненавистного мне да и всем в моём доме... О, впервые назвал его «моим». Прогресс или напротив, регресс - я вживаюсь в образ зажиточного рабовладельца?.. Так вот, облика брата - «мертвеца». А в том, что это изменение произойдёт вскоре, я не имею права сомневаться. Ведь облик прекрасного Квотриуса держится значительно короче, чем другой, омерзительный для всех, но не для меня. Да, что тут скрывать, и для меня тоже, я же человек, мужчина, любящий другого мужчину, и мне было бы приятнее, если бы... Хватит думать, пора отдаться тем прекрасным ощущениям, что дарит мне мой любезный брат… А они и впрямь доставляют необычайное удовольствие…
Мне хорошо, даже слишком - прекрасный, всё ещё прекрасный Квотриус взял мой член в рот с этими упоительными алыми, пухлыми губами, и я растворяюсь.
Меня нет.
Осталось только убаюкивающее и одновременно возбуждающее чувство посасывания члена, который ощущает эту ласку намного, значительно сильнее, чем раньше.
Квотриус вбирает и выпускает член то нежно, едва различимо, то сильнее и активнее, когда кажется, что вот прямо сейчас я и кончу в этот красиво очерченный рот.
Но нет, сладкая пытка всё продолжается, и я хриплю потому, что нет сил издать ни звука.
А если бы на месте Квотриуса оказался Поттер? Почувствовал бы я тогда то же самое?
Стоило подумать о Поттере в столь неподходящий миг, и «зеркало», ненавистное «зеркало» снова отражает видоизменение Квотриуса. Сейчас он станет вновь страшным, костлявым призраком…
Но происходит чудо - Квотриус преображается в такого изумительнейшей красоты человека, что я не узнаю брата. Нет, это не Квотриус, это кто-то другой, чьи черты мне кажутся знакомыми, но идентифицировать этого молодого человека в целом я не могу.
И у этого человека зелёные глаза, как свежая трава на рассвете, покрытая капельками росы…
И я выплёскиваю семя, но не в податливую глотку брата, а почему-то себе на живот.
Не понимаю, почему Квотриус отпрянул и не проглотил столь любимое им лакомство… Если это, конечно, был он. Но кому же ещё оказаться в… такой интимнейшей близости от меня? Ближе уж некуда. Может, ему вдруг показалось слишком много и сразу, как это было со мною и с ним в походе, когда мы стали во второй раз лагерем?
А-а, он тоже увидел в «зеркале» кого-то иного и, наверное, испугался. Ну что ж, я его понимаю, я едва не испугался сам, но красота этого зеленоглазого призрака во плоти прельстила меня так, что я забыл о страхе, напрочь забыл. Он же такой красивый, притягательный... словом, то, что я хотел бы увидеть перед, а, скорее, надо мною.
- Квотриус, ты ли это? Ответь, прошу, ибо теряюсь я по поводу сему в догадках и вымыслах своих.
- Не знаю. Мнится мне, сие есть чужое тело и чуждая, хоть и прекрасная, личина.
- Да что же произошло с тобою? И кто есть сей человек? Черты его мне кажутся схожими с… Нет, не знал я доселе красавца такового. Кто бы это мог быть? Или сие есть личина…
- Всё, что знаю я, так то, что очень сильно желал доставить тебе, северный ветер мой, необузданный в желании страстном, наслаждение тончайшее, нежнейшее и долгое. А потом увидел в «зерцале» себя и… испугался, ко стыду своему, не испив семени твоего ароматнейшего, чуть горчащего, но кажущегося мне пищей богов, амброзией небесной. О Северус, если бы только знал ты, как вкусна амброзия сия для меня! А я… всадник, и испугался нового своего облика. Но сие же не есть повод для новой войны меж нами, правда?
Квотриус посмотрел на высокорожденного брата и Господина своего и увидел лишь обиду, смешанную с изумлением на прекрасном лице его. Потом чёрные глаза лишились серебряного, яркого света и снова опустели под маской внешнего, напускного безразличия к нему, Квотриусу.
- Прости меня, молю, Северу-у-с! Не исполнил я желаемого нами обоими, ибо испугался призрака, из бездны Аида возникшего.