были универсалами, сочетающими в своей тактике приёмы тяжеловооруженных штурмовых подразделений и тихих диверсантов-разведчиков. Как можно не любить таких девчонок? Сейчас они показывали высочайшее мастерство, недоступное большинству армий внешников. Да что там говорить — недоступное никому другому, кроме Республики. Разумеется, если брать за критерий сравнения массовость. В то время как у внешников на что-то подобное были способны лишь единичные спецподразделения, республиканский десант весь так мог, пусть и с разной степенью результативности.
В новом раунде боя с псионцем я решил не мелочиться и сразу же завладеть инициативой, а для этого… Ненужный более меч полетел прочь. Вместо него подушечки покинула вторая пятерня имплантов. В тот же миг зверский рёв возвестил противника о готовности идти до конца. Я, угрожающе щерясь, пошёл на Литуэля — для пущего эффекта предварительно хорошенько припечатав того разрядом в руку толщиной. Выходец из рода Чёрной звезды ощутимо напрягся. Он ожидал чего угодно, но только не перехода боя в совсем уж ближний радиус. Мои ноги в полевом коконе и белёсые клинки на пальцах рук в мгновение ока превратили жизнь мечника в локальный филиал ада. Я же впервые пожалел, что не обладаю имплантами на пальцах ног…
Меч псионцу помогал слабо, слишком неповоротливым и громоздким для таких скоростей и дистанций он был. Хотя иногда мечом прилетало, это факт. Но противнику доставалось куда сильней — слишком высокий темп я взял. Мои когти буквально в клочья рвали его защиту. Я накручивал и накручивал уровень ударных коконов, в то время как мечник вынужден был всё время накручивать интенсивность своих защит. Разумеется, он пытался контратаковать. И тут на полную мощность заработал тот факт, что мои поля были банально сильней. На первое место вышла природная предрасположенность, природные задатки, спорить с которыми оказалось сложно. Не помогал никакой меч. Лучшая же физическая подготовка и мастерство рукопашника переводили мою победу из статуса возможной в необходимую.
Время спрессовалось в какую-то пружину, всё сжимающуюся и сжимающуюся — с каждым ударом сильней. Я рвал псионца в общей сложности минут пять, хотя по субъективному времени прошло никак не меньше получаса. В эти пять минут мною было проведено столько энергетических ударов, сколько не доводилось проводить никогда и нигде. Я даже помыслить не мог, что способен на подобную интенсивность боя! Не рукопашного, а именно боя на фламберах! Впрочем, при таком мотиваторе это и не удивительно… Когда на кону безопасность моих женщин — по-другому и быть не могло. Псионец не должен был даже заподозрить, что с шатлом что-то не так. Вся моя интуиция кричала об этом, и я склонен был ей верить. Только не после всего, что она для меня сделала. Ведь не будь интуиции, и Ярослава Ясеньская сегодня навсегда бы простилась с родной планетой, стала бы добычей откровенного отморозка, считающего себя пупом галактики.
Не знаю, что сработало лучше — моя мотивация или мастерство рукопашника, вкупе с полями, — но своего я добился. Разодранный энергетически и физически, мечник провалился в энергетическую кому, до кучи усиленную чудовищной кровопотерей. Я же стоял над своим первым настоящим врагом — поверженным и беспомощным — и медленно отходил от горячки боя.
Спину обняла чья-то мягкая ручка, а следом на правом плече умастилась милая чернявая головка. Так мы и стояли. Вместе. Я и Милена. Это была именно она, моя Ртуть. Да и кто ещё это мог быть? Только та, кто смогла в своё время достучаться до моей расстроенной психики. Вытащила со дна бездонной ямы. Не побоялась возможного срыва, наверняка бы стоившего жизни всему переменчивому экипажу «Селенги». Не побоялась и теперь, смело подошла поддержать, помочь в осознании произошедшего.
— Кошак, — протянула она, словно смакуя это слово, словно пытаясь заново его осмыслить. — Порвал ты его знатно. Не зря мы тебя столько натаскивали, не зря столько крови из тебя выпустили. А он — видишь? — оказался не готов к такому. При всей своей силе и немереном опыте — не готов. Почему?
— Потому что у него не было вас, моих львиц.
— А вот за львиц ты, милый, ещё ответишь, — елейным голоском промурчала подруга. — Девчонки были в бешенстве от твоего бахвальства. И хотя умом понимали, что это ты так ему зубки заговаривал, но сердцу ведь не прикажешь… когда оно требует поставить тебя на место. И знаешь… Я склонна ему довериться. В этот раз. Я же в первую очередь женщина!
— Мне всё равно. Главное — я вас прикрыл. Я принадлежу стае с потрохами, поэтому решать вам. Мне тоже было неприятно это общение, и отнюдь не только в части бахвальства. Он какой-то… в общем, полный дегенерат. Буду только рад, если вы мне кровь пустите. Хоть так отвлекусь от гадостного послевкусия.
— Милый, мы обязательно тебя отвлечём. Как минимум, чтобы не загордился великолепно проведённым боем.
На другое плечо легли ладошки Триши, а следом на них примостился её подбородок. Метиллия легонько потёрлась щекой о мою щёку — нежно, невесомо. И тем контрастней прозвучали её слова.
— Не переживай, кот, уж что-что, а возгордиться мы тебе точно не дадим. Ты всегда будешь видеть свой реальный уровень. Объективно видеть. Для того мы рядом… ну и ещё для того, чтобы ты всегда знал: хотя в тебе и немерено этой вашей мечниковской дури, но против нас ты совершенно беспомощен.
Не скажу, что реплика сестры по наставнице меня обнадёжила. Скорее, заставила подобраться.
— Что вокруг? У меня вся электроника погорела.
— Плохо вокруг. Местные согнали кавалерию. Пространство просто стонет от полей.
— Хороший ты у нас, Кошак, — продолжала меж тем свою пластинку Триша. — Хотя и бываешь порой совершенно несносным, но это нормально, мы уже привыкли. Когтями это на раз лечится… Я чего собственно подошла. Там твоя девочка. Ревёт в три ручья. Что-то кричит, беснуется. По-моему, у неё истерика. Ты бы с ней поработал, что ли?
— А ты? А девочки?
— Мы… Понимаешь, в Республике у девочек истерики — это нонсенс. Мы сильные. А с детьми никто из нас профессионально не занимался. Вот и не знаем, как поступить. Ты же… тем ещё бабником был до встречи с Валери. Наверняка истериками внешниц тебя не