мне лучшей матерью, чем она.
— Не говори так!
— Ненавижу ее!
Ливия проговорила это с таким жаром, что Алиса больше не решалась возражать.
Накормив девушку, Алиса повела ее в бывшую комнату Эрнестины.
— Тебе тут нравится?
— Тут очень хорошо.
Алиса приютила Ливию без согласия Петериса, но решила на этот раз не поддаваться, стоять на своем, даже если Петерис не согласится с ней.
После обеда Ливия пошла в контору «Коммунара». Председатель Риекстынь охотно выслушал дочку погибшего фронтового товарища.
— Правильно сделала.
— Она осквернила память отца.
Председатель пристально посмотрел Ливии в глаза, но ничего больше не сказал.
Ливию приняли дояркой на ферму в Осоковой низине.
Петерис вернулся из дальнего леса еще в пятницу.
— Ты знаешь, что я сделала? Ты рассердишься.
— Что такое? — нетерпеливо спросил Петерис.
— Ливия живет теперь у нас.
Алиса рассказала, как все произошло.
— Так пускай попросит землю!
— Навряд ли дадут. Ей только осенью минет восемнадцать.
— Как же не дадут! Коли отдельно живет, должны дать!
Пришла Ливия.
— Так ты, стало быть, теперь на ферме? — Петерис был такой улыбчивый.
Трудный вопрос о приусадебном участке пришлось улаживать Алисе.
— Могла бы попросить, но правильно ли это, если я землю эту сама обрабатывать не стану? Я комсомолка, и мне совесть не позволяет землей спекулировать.
Алиса прикусила губу.
— Я тебя, дитя, понимаю. И не стала бы с тобой говорить об этом, если бы не Петерис… И почему — спекулировать. Ведь ты сама можешь посадить картошку, капусту, овощи. Не хочешь целый участок брать, возьми сколько тебе надо.
Хорошее, душевное настроение, царившее всю неделю в «Викснах», вдруг исчезло. Весь следующий день Ливия ни с кем не разговаривала.
Обиделся и Петерис:
— Чего там! Мне что, земля ее нужна! Только как она жить будет? На этой ферме на все не заработать. Ты вечно кормить ее будешь?
— Подумаешь, съест она лишнюю картошку, лишнюю…
— Куда там! Рада все другим отдать. Кто тебя не знает?
Ливия все же сходила в контору, и председатель обещал ей приусадебный участок, хотя официально ее в колхоз примут лишь осенью, когда она станет совершеннолетней.
На ферме полагались три доярки. Одна недавно ушла, и две оставшиеся поделили коров между собой. Поскольку часть коров была запущена, доярки без особого усилия управлялись вдвоем и приняли Ливию холодно, как лишнюю, из-за которой уменьшится их заработок. Одной из доярок была Бирута, бывшая батрачка Брувериса, поумнее, как она себя считала, остальных. Она-то и определила, что Ливия не только попала сюда по знакомству, но еще и приставлена шпионить. Ливия этих разговоров не слышала и ни в чем Бируту не подозревала, эта тихая женщина ей даже нравилась, хорошо работала, с Ливией была сдержанно вежлива и не отказывалась помочь советом, если ее просили об этом. Ливии трудновато было втянуться в не такую уж легкую работу доярки, но она была молода, сильна и не лишена воли.
Проработав на ферме с неделю, Ливия резко изменила свое мнение о Бируте. Как-то после полудня Ливия осталась в коровнике подольше обычного, чтобы наконец почистить коров от навоза, который не поддавался скребнице, а только воде. Времени до вечерней дойки оставалось много, но работа двигалась медленно, и Ливия решила домой уже не ходить.
Вдруг она услышала, как подкатила подвода. В коровник вошли Бирута и Гриезе, который обычно подвозил корм. Хоть Гриезе и был намного старше Бируты и каждый из них имел в «Упитес» свою квартирку, корову и свой приусадебный участок, все знали, что они живут как муж и жена. Ливия было уже хотела выйти навстречу, но их поведение показалось подозрительным. Бирута держала в руке ведро, а Гриезе под мышкой — мешки. Сегодня привезли жмыхи и ссыпали неподалеку от дверей. Бирута и Гриезе подошли к куче и враз обвели коровник вороватым взглядом. Однако в углу, где стояла Ливия, было темновато, и девушка успела спрятаться за корову. Ей было слышно, как они сгребают жмыхи и сыплют в мешок, Чуть поколебавшись, Ливия набралась храбрости и подошла к обоим.
— Что вы тут делаете?
Застигнутые врасплох, они растерялись.
— Это воровство.
Первой опомнилась Бирута. Прищурясь, взглянула на Ливию и сказала:
— Нечего обвинять, если ничего не знаешь. Зоотехник велел.
— Увезти из коровника корм?
— Да.
— Куда?
— На Петушиную ферму. Сюда дали чересчур много, а туда — чересчур мало, — поддержал Бируту Гриезе.
— Вранье это.
— Докажите!
— И докажу.
— Кто вам поверит? Свидетели у вас есть?
— Поверят честному слову комсомолки.
Бирута швырнула ведро и крикнула Гриезе:
— Поехали! Раз за воров принимают, так нечего нам тут делать!
— Да ты греби! Очень надо каждую финтифлюшку слушать.
На другой день, когда приехала зоотехник, бледная, немного рыхлая женщина, уже успевшая пожаловаться новой доярке на свои болезни, пьяницу мужа и сварливых соседей, Ливия спросила:
— Вы вчера велели Гриезе везти жмыхи на Петушиную ферму?
Зоотехник замялась.
— Знаете… Да. Напутала в расчетах. Только не надо об этом председателю говорить. Вы с ним ведь близко знакомы и…
После этого вчерашнее происшествие показалось Ливии еще более подозрительным, и, как только выдалось свободное время, она пошла в контору и рассказала про все Риекстыню, которому доверяла.
— Ладно, разберемся, в чем там дело.
Когда зоотехник снова появилась на ферме, она отозвала Ливию в сторону и приглушенным, страдальческим голосом начала:
— Ведь я вас просила не говорить председателю! Что же получилось?