кусок копченого окорока, на огороде уже вырос салат и поспела клубника. Алиса сварила картошку и зажарила яичницу.
Пришел Петерис.
— Невестка приехала.
— Прибыли, стало быть?
Весь день он на колхозных полях раскладывал на вешалах сено. К потному, загорелому и заросшему щетиной лицу пристала пыль, так что оно казалось почти черным.
— Ты бы побрился.
— Чего там!
Алиса налила в таз горячей воды, подала чистую рубаху.
— Другие штаны надень!
Когда собрала на стол и Петерис принарядился, Алиса пошла звать молодых. Она робко постучалась в дверь комнаты Ильмара.
— Можно?
Новобрачные, нежно обнявшись, дремали на кровати.
— Ужинать, пожалуйста!
Приведя себя немного в порядок, молодые вышли на кухню.
— Добрый вечер, — поздоровалась Валда со свекром.
Петерис побрился и был по-воскресному опрятен. Улыбаясь во все лицо, подал невестке широкую, толстую ладонь.
— Приехали, стало быть?
Алиса усадила гостей за стол и взяла подойник.
— Ты куда, мама, пойдешь?
— Корова не доена.
— Тогда и мы не будем есть!
— Ведь остынет! Кушайте, пожалуйста!
На столе стояла бутылка кагора, купленная Алисой на прошлой неделе тайком от Петериса.
— Хотя бы пожелала нам счастья!
Петерис откупорил бутылку, разлил красное вино по рюмкам. Все чокнулись.
— Счастливой вам совместной жизни!
Алиса выпила рюмку, взяла подойник и убежала в хлев. Свадебная трапеза началась.
На другое утро Петерис с Ильмаром поднялись с восходом солнца и скосили на приусадебном участке клевер. Затем Петерис ушел на колхозную работу, а Ильмар обкосил ближние канавы.
Когда Алиса в полдник отправилась привязать лошадей на новом месте, молодые пошли вместе с ней. Пастбища находились на другом берегу речки, и Алиса каждый раз брела по колено в воде, потому что вместо старого мостка остались лишь надломленные жерди, на которые Алиса боялась ступить.
Вечером Ильмар сказал отцу:
— Нужен новый мосток через речку. Я мог бы завтра этим заняться.
— Из чего делать будешь?
— Положу доску подлиннее, и все.
Под навесом уже лет десять лежали материалы, припасенные когда-то Петерисом на клеть.
— Были бы собственные, можно было бы положить.
— Что — собственные?
— Собственные пастбища, собственные лошади.
Ильмар усмехнулся:
— А у мамы ноги не собственные?
У Петериса покраснел даже белый, не загоревший лоб.
— Бери! Мне-то что!
— Да не надо! — воскликнула Алиса. — Мне в самом деле не надо. Совсем нетрудно вброд перейти.
— Хватит, мама!
Поужинали молча.
На другой день Ильмар срубил в лесу две жерди и отнес к речке. Затем из росшей на берегу ольхи распилил и приколотил поперечины. Так получился мост, по которому Алиса могла смело ступать и не замачивать ног.
— Спасибо, сын. Только не надо было вчера при Валде так говорить отцу.
Ильмар махнул рукой, совсем как это делал обычно Петерис.
Под вечер Ильмар с Валдой собрались обратно в Ригу. Они решили месяц провести в Видземе, у Валдиной матери. В августе Ильмар приступит к работе в библиотеке, а Валда начнет преподавать в одной из рижских школ.
— Этим летом вы больше не приедете?
Алиса хотела молодым подарить что-нибудь и достала из буфета Эрнестины с полдюжины мелких и полдюжину глубоких тарелок, которые ей подарил на свадьбу дядя Рудольф. Тогда этих тонких, красивых тарелок с мелкими голубыми цветочками вдоль золоченой каемки было по дюжине, но с годами часть их разбили, хоть и пользовались-то совсем редко.
— Это вам по случаю начала новой жизни.
Между тарелками положили газеты, все увязали в платок.
С портфелями и узлом в руках молодые покинули «Виксны». Алиса пошла их немного проводить.
— Ну, мама…
— Так…
Алиса не могла говорить. Бегло поцеловав сына и невестку, поспешила вернуться домой, Ильмар шагал молча, и Валда не заговаривала с ним.
Нести узел с посудой было не очень удобно, в лесу Ильмар срезал палку, продел под узел и под ручку портфеля. Идти стало легче, настроение поднялось, свободной рукой он сжимал Валдину ладонь. Ильмар рассказывал Валде, как часто мерил эту дорогу в город еще в детстве, когда мать брала его с собой на рынок, как, учась в средней школе, каждую неделю ездил на велосипеде, а зимой топал пешком. Показал, где весной цветут анемоны и осенью зреет на сухих буграх брусника.
Они уже вышли на поляну, как вдруг за ними что-то ударилось о землю. Один конец на узле постепенно развязался, тарелки выскользнули и почти все разбились.
— Ну и что? Это же к счастью, правда?
Валда собрала черепки и сбросила в канаву.
Уцелевшие тарелки новобрачные сунули в портфель и, взявшись за руки, продолжили путь.
Нельзя сказать, что Эрнестине у Рунгайнисов жилось плохо. Сбылась ее заветная мечта: она снова попала в город, жизнь ее так устроилась, что она чувствовала себя внутренне независимой, но все чаще думала об Алисе и, к собственному удивлению, в одно утро ощутила желание побывать в своей комнате в «Викснах». С каждым днем это странное желание росло, и Эрнестина ничуть не огорчилась, когда хозяева собрались вместе с ребенком в деревню к родителям и дали ей месячный отпуск, без жалованья конечно.
В последнее время Эрнестину опять мучили боли, уставало сердце, одолевали головокружения. Поэтому ее все больше беспокоило, где она останется зимой, ибо комната ее не отапливалась. Будь Эрнестина здорова, не ломал бы ее ревматизм, она смирилась бы с сыростью, но учитель уже теперь не переносил запаха лекарств, которые она