Не многие знают, что ее другое, хрестоматийное название придумал именно Катаев.
Зайдя в маленькую комнату отдела прозы, где мучились в раздумьях Аксенов и Мэри Озерова, он воскликнул:
— О друзья мои! Русские врачи издавна называли друг друга «коллегами». Не дать ли такое название повести? «Коллеги» — звучит интеллигентно и ясно.
Катаев рассказывал и о большем участии в аксеновской повести: «Писатель сам должен прийти к пониманию: нужно ему или не нужно исправить свою вещь… Никогда не надо нажимать на него извне… Я прочитал ее и понял, что первые двести страниц у Аксенова — лишние. Я сказал ему: «Как писатель Валентин Катаев, считаю, что повесть надо начинать с двухсот первой страницы…» Аксенов ушел. Вторично он принес повесть, много сократив в ней. Вещь стала гораздо лучше».
После «Коллег» Аксенов прославился.
Он вспоминал июньский вечер 1960 года, когда, «страшно волнуясь», отправился в ресторан «Будапешт» на пятилетие «Юности». «Неужели уж даже и на самого Валентина Катаева удастся бросить взгляд?..»
Играл джаз. Евтушенко танцевал с Женей Катаевой. «Эва, брат, сказал неопознанный, но основательно уже «накирявшийся» сосед, дочка самого босса». Аксенов озирался, не веря, что снова «увидит воочию» легендарного ««главу одесской школы прозы», основателя нашего — после второй рюмки уже с вдохновенной нагловатостью — нашего, нашего — журнала». Наконец он все-таки обнаружил босса, сидевшего за столом «в великолепном темно-синем костюме». В зал внесли стопки свежей, только из типографии «Юности» с «Коллегами». Следом внесли стопки «Литературной газеты» со статьей 25-летнего Станислава Рассадина «Шестидесятники», львиная доля которой посвящалась «Коллегам».
«Внимание, внимание, сказал кто-то еще, к вам направляется сам Старик Собакин… Держа в руке бокал темно-красного вина, Катаев медленно шел прямо ко мне. Я пью за ваш роман, старик, сказал он. Грянули невидимые хоры, протрубили незримые фанфары. Я — приобщен…»
Катаев продержался на посту главного пять лет.
В редакции бывал почти ежедневно. Нередко приезжал раньше всех сотрудников и, проходя мимо миловидной секретарши, спрашивал:
— Ну что, Диночка, в лавочке-то нашей еще никого нет?.. Их нет, а журнальчик-то все равно выходит!..
«Которого читают и взрослые...»
В 1956 году в журнале Катаев опубликовал продолжение «Паруса».
«Отдавая для публикации в «Юности» свой новый роман «Хуторок в степи», — вспоминал Леопольд Железнов, — он поручил отделу прозы обязательно ознакомить с романом всех членов редколлегии, собрать их отзывы и замечания и только после этого готовить роман к сдаче в набор».
Время действия — 1910–1915 годы. Подростки Петя и Гаврик, чья дружба только крепнет. Бачей-отец сначала разжалован из учителей мужской гимназии за доклад памяти Толстого, затем его берет к себе в коммерческое училище либерал, «выкрест и пошляк», господин Файг, но тоже увольняет за неготовность прогнуться перед невежественным сыном богача. Так Василий Петрович постепенно сближается с большевиками во главе с братом Гаврика вернувшимся из ссылки Терентием, которые защищают от разора мадам Стороженко последнее прибежище Бачеев — степной хуторок (между прочим, как я уже упоминал, обедневшие Катаевы действительно осели на пригородном хуторе).
Но лучшее связано не с «политикой», а с живой жизнью, особенно выразительна обособленная, как стихотворение в прозе, новелла: юные друзья жадно поедают запретное клубничное варенье, присланное «бабушкой из Екатеринослава к рождеству»: «О варенье уже не хотелось думать, но, как это ни странно, о нем невозможно было не думать. Оно как бы мстило за себя, вызывая вместе с легкой тошнотой безумное, противоестественное желание снова положить его в рот по полной ложке». Отдельно — вставная, подробная и пестрая, повесть о путешествии с отцом и братом (Турция, Греция, Италия, Швейцария), которую не испортил даже подвернувшийся мальчику в Неаполе Горький («усы раздувались») в компании «матроса Жукова» и сына Макса «с капельками пота на утином носу».
Петя ощущает, что он уже «не маленький», и его заострившийся интерес показан психологически точно: заигрывания с миловидной Мотей, влюбленность в темно-каштановую Марину с черным бантом в косе — эта роковая девочка прилипла к сердцу, как уголек к глазу.
Но главная влюбленность в романе — страна детства, поэтому, несмотря на все, говоря по совести, сухо-безжизненные «революционные» вкрапления и их чрезмерность, «Хуторок в степи» читается как очередная тоскливо-сладостная ода потерянной России и тому городу, который подрос вместе с героем «Паруса» и где теперь «царил дух европейского капитализма». Как и в прежних произведениях — люди, приметы и предметы не выдуманы, а выстраданы — от «серебряного значка «Союза Михаила Архангела» с трехцветной ленточкой» до «любимца публики» куплетиста Зингерталя, «высокого тощего еврея в траурном цилиндре, надвинутом на большие уши». Катаев даже не стал выдумывать фамилию персонажа. Более того, аж в 1962 году он (вместе с Леонидом Утесовым и Клавдией Шульженко) написал письмо Брежневу, хлопоча о повышении пенсии одесситу, «одному из основателей сатирико-юмористического жанра дореволюционной эстрады», вынужденному в свои 83 года работать билетером в театре на Дерибасовской. По распоряжению Леонида Ильича пенсию Льву Марковичу повысили в несколько раз.
В романе Бачей берут в аренду хутор у мадам Васютинской, которая с обреченным неистовством напоследок произносит пространный (и от того странный в советском произведении) монолог о загубленной родине, начиная с судьбы покойного мужа: «Это был человек с большим вкусом. У нас было имение в Черниговской губернии, полторы тысячи десятин, но после того, как в пятом году мужики сожгли наш дом и убили мужа, я продала землю и переехала сюда… До убийства Столыпина у меня еще оставались иллюзии. Но сейчас у меня их больше нет. России нужна сильная власть, и покойный Петр Аркадьевич Столыпин, царство ему небесное, был последним настоящим столбовым дворянином и администратором, который еще мог спасти империю от революции. Вот именно поэтому они его и кокнули… Всякие еврейчики обливают помоями правительство и открыто призывают к революции!.. И они добьются. Вот помяните мое слово — революция будет, и даже очень скоро, и тогда всех порядочных людей эти мерзавцы повесят на первых попавшихся фонарях. А я не такая дура, чтобы этого дожидаться. Хватит с меня черниговского имения! Как вам всем угодно, а я уезжаю за границу. Уезжаю и проклинаю любезное отечество со всеми его социал-демократиями, фракциями, революциями, стачками, маевками и пролетариями всех стран, соединяйтесь! Забирайте мою землю и хозяйничайте на ней, как хотите, если, конечно, грядущий хам вам это позволит!»
Критика встретила роман благожелательно. Отмечали, правда, несколько навязчивую верность теме невозвратного прошлого…
Но Одесса продолжилась… В 1960 году вышел «Зимний ветер». Павел Катаев говорит, что отец хотел назвать роман «Черный ветер» — блоковскими словами. Осенью 1917-го прапорщик Петя Бачей ранен при взрыве снаряда в Румынских Карпатах во время неудачного русского наступления. Его доставляют в родной город в офицерский лазарет. Смута нарастает, разваливается фронт. «Разумеется, ему всегда хотелось, чтобы Россия была самой могущественной и самой счастливой державой в мире. Он любил ее всей душой, но… Но разве от него могло что-нибудь зависеть? Он отдал своей родине все, что мог. Он пролил свою кровь; он мог бы и умереть… Он был каплей, песчинкой, она — океаном. Петя не сомневался, что в конце концов все как-нибудь обойдется. И все останется, наверное, по-прежнему». Быстро пойдя на поправку (кость не задета), он знакомится с дочерьми генерала Заря-Заряницкого и влюбляется в четвертую — Ирен с глазами «лиловатыми, как полураспустившаяся сирень». За столом в генеральском доме «настоящие кадровые офицеры» ведут разговоры в духе катаевской рецензии на Блока в «Южном огоньке»:
«— Пропала Россия.
— Бог не допустит…
— Душке Керенскому надо просто дать — пардон, мадам, — коленом под зад. А на фонарь — Ленина-Ульянова и всю его компанию. И чем скорее, тем лучше…
— Самостоятельная Украина? Гоп, мои гречаники? Только не это.
— А Совдепы лучше?
— Только не самостийная Украина. Сегодня Украина. Завтра Финляндия. Послезавтра Кавказ. Потом Туркестан. А там Курская республика, Тульская республика… Так мы, господа, всю Россию профукаем. Сумасшествие!
— А социалистическая республика не сумасшествие? Все, что угодно, но только не это.
— Социализм — это гибель цивилизации».
Матрос Родион Жуков и Гаврик Черноиваненко, сошедшийся с темно-каштановой Мариной (это в нее подростком был влюблен Петя), укрепляют победившую революцию в Петрограде и общаются с вождем, который среди прочего отсылает матроса «к Кобе» и допытывается: «Скажите, как удержать власть?»