Сергей Шаргунов
Катаев. Погоня за вечной весной
Автор выражает благодарность Евгении Катаевой, Тине Катаевой, Лизе Катаевой, Павлу Катаеву, Алексею Катаеву, Марии Климановой, Молли Глотт — Родькиной, Людмиле Коваленко, Марине Вишняковой, Ирине Лукьяновой, Оксане Киянской, Алене Яворской, Виктории Шохиной, Алексею Варламову, Олегу Лекманову, сотрудникам РГАЛИ, РГАНИ, РГАСПИ, ИМЛИ — всем, кто помогал…
Почему Катаев?
Почему первоклассный писатель забыт? Вопрос.
Или подзабыт?.. Все равно — вопрос.
Литература-то бесспорная.
Во всей советской прозе, на мой взгляд, катаевская была самой яркой и зрелищной. А пребывание его имени в траве забвенья для меня очевидность и несправедливость.
Первоклассный, быть может, лучший из лучших, вытеснен на обочину, в тень травы, которая все гуще и выше.
Череп Катаева утонул в траве…
Нет, конечно, не забыли окончательно. Для «широкого читателя» есть еще «Сын полка» и «Белеет парус одинокий». В «просвещенных кругах» то и дело помянут «Алмазный мой венец» и «Уже написан Вертер» и покривятся по поводу «репутации».
И все это неправильно, не так, все это нечестно по отношению к большому дару.
Катаев — прирожденный художник. Родился рисовать — словами.
Эта книга прежде всего — картина его жизни (но проза будет переплетаться с жизнью, уж никуда не денешься).
В советское время о Катаеве не вышло ни одной полнокровной и тем более откровенной книги, а после смерти, случившейся в самом начале перестройки, за вычетом статей, блогов и любительских пасквилей, не появилось вообще ни одной подробной биографии.
Поэтому здесь не только личное отношение, но и попытка тщательного исследования.
И все же мотив писать о нем — любовь к написанному им.
Я решил воссоздать течение его жизни, чтобы вы погрузились в нее, но и чтобы вы перечитали Катаева. Или прочитали.
О чтении Катаева нельзя пожалеть: изображал он всегда не просто зримо, а в насыщенном цвете, и самое волнующее, головокружительное — будь то бешеная погоня или нежное свидание.
Катаев вампирически был жаден до красок (его литература всегда — приключения красок). Физически ощущаешь наслаждение, которое он получал от писательства… Он жадно впитывал и щедро выплескивал краски мира. У него были столь меткое владение словом (одновременно реалистическое и поэтичное) и столь точное мастерство передать внешность, пейзаж, характер, сцену, эмоцию, что он щеголял возможностью рассыпать фразы и слова и под конец предпочитал «ассоциативное письмо».
Между тем жизнь его была полна тайн и невероятных событий. Разговор о Катаеве неизбежно воскрешает огромный литературный и исторический контекст.
Бунин и Троцкий, Есенин и Маяковский (оба зарифмовали его фамилию: один — «раев», другой — «глотая»), Булгаков и Сталин, Солженицын и Хрущев, Евтушенко и Горбачев, войны, ранения, любови, благородство, расчет, отвага, страх, темная камера смертников в Одесской губчека и золотая звезда Героя Социалистического Труда…
Но отличие Катаева от многих в том, что он стал бы писателем при любом режиме. Тут ключ к пониманию его личности и повод для зависти и недоброжелательства.
То, что одним прощали легко, ему не прощают.
Он дожил почти до девяноста и прожил 100 жизней, неотделимых от времени. Однако — при всем богатстве биографии — словно бы прожил не свою, а чужую жизнь.
Собой он опять и опять становился на своих страницах.
…Случилось ли мне сделать открытия? Счастлив — да.
Ну, например… Я узнал о его первой женитьбе в Одессе на Людмиле Гершуни и обстоятельствах второго брака тоже с одесситкой Анной Коваленко. О его расстрелянных двоюродных брате и сестре. О его близком родстве с новомучениками-архиереями. О предсказаниях парижской гадалки-турчанки. А главное, обнаружил неизвестные, нигде не публиковавшиеся письма не только Катаева, но и Олеши, Ильфа, Петрова, Зощенко, Мандельштама…
Надеюсь, удалось распутать множество узлов и узелков этой так мало изученной биографии, и книга пригодится тем, кому важна история нашей литературы и просто история.
Исследуя судьбу Катаева, я старался почувствовать и вернуть воздух и вихрь времени, главные события русского XX века.
Часть первая
«Я вне себя не мыслю мир никак…»
Его род
Он всю жизнь писал о себе, располагая подробности биографии, персонажей детства и юности и своего родословия по многим текстам, в том числе сюжетно-приключенческим.
У него слишком много отсылок к пережитому — тем труднее отделить достоверность от сочиненного.
…Кто его родители, его предки? Какого он роду-племени, одессит, до конца сохранивший характерное произношение?
«Во мне странным образом соединилось южное и северное, вятское и скулянское, военное и духовное»…
О Катаевых удалось выяснить немало. Они были выходцами из Новгорода, по преданию, происходили от ушкуйников — «вольных людей», на быстрых лодках-ушкуях добравшихся в далекую Вятскую землю, «под Камень», как в старину называли Урал.
По всей видимости, предки Катаева знали русских святых — преподобного Трифона Вятского, основавшего Успенский монастырь в Хлынове (Вятке), и блаженного Прокопия. Они, как и дедушка писателя, отец Василий, погребены в этом монастыре.
Первое упоминание в архивах — 1615 год: Ондрюшка Мамонтов, сын Катаев. Так что первый установленный предок нашего героя — Мамонт из XVII века. Существование фамилии в столь раннюю эпоху — редкость на Руси, но в Новгороде и Вятке это было делом нередким. Имя Мамонт не имеет отношения к доисторическому зверю, а принадлежит святому мученику Маманту (Маме), погибшему во время гонений на христиан в III веке.
Прямая мужская линия Валентина Петровича напоминает библейское праведное родословие.
Андрей Мамонтович — «посадский человек» в городе Шестакове (превратившемся при Екатерине в село). Его сын Матфей стал иереем в тамошней Благовещенской церкви, родоначальником священнической династии Катаевых. Далее — священник Алексий. Затем — священник Иоанн, у которого в браке с Февронией родился Карп. Он тоже стал священником, а после смерти своей матушки Марфы принял постриг, сделавшись иеромонахом Мелхиседеком, игуменом Спасского монастыря в городе Орлове. У его сына священника Иосифа в браке с Евфимией родился Иоанн, тоже ставший священником. От его брака с Еленой родился священник Алексий.
Этот иерей Алексий в конце XVIII века спустился вниз по реке Вятке в город Слободской, где стал служить в центре города в Преображенском соборе. Там и умер «от апоплексического удара» в алтаре «за благовестом к литургии». Его сын, тоже Алексий, служил, как и он, в Преображенском соборе. За свое пастырское окормление ополченцев, отправлявшихся на войну с Наполеоном, получил бронзовый наперсный крест. Интересно, что в 1831-м с его бани на город перекинулся большой пожар, уничтоживший множество домов.
Достойна внимания и линия его матушки Екатерины: ее дед — слободской протоиерей Тимофей, отец — иерей Иоанн Лесников, также обладатель бронзового креста за 1812-й (разбитый параличом в алтаре, он умер на следующий день в Рождество Христово).
У отца Алексия Катаева было семеро детей. Старший и младший, учась в Вятской духовной семинарии, взяли, как тогда случалось, другую фамилию — Кедровы. Старший протоиерей Александр при этой фамилии остался, и отсюда пошел духовный род Кедровых с архиереями и новомучениками, младший протоиерей Василий вернул себе фамилию Катаев.
А поскольку был он дедушкой писателя, то эта книга могла бы стать жизнеописанием Валентина Петровича Кедрова.
Отец Василий родился 6 января 1820 года[1] на праздник Крещения Господня. Был ближайшим помощником вятского владыки Аполлоса (Беляева). Женился на жительнице Слободского Павле Павловне Мышкиной, также происходившей из священнического рода (и между прочим, родственнице братьев-художников Виктора и Аполлинария Васнецовых).
Отец Василий обучался в Вятской духовной семинарии, потом в Московской духовной академии, стал инспектором Вятского духовного училища, затем смотрителем Глазовского духовного училища, служил протоиереем Ижевского оружейного завода. Он был награжден наперсным крестом на орденской ленте за вдохновление глазовских дружин на Севастопольскую кампанию.
Мальчишками Валя Катаев со своим двоюродным братом Сашей, вспоминал писатель в 88 лет, «надевали на шею кресты предков, воображая себя героями-священниками, идущими в бой вместе со славным русским воинством». Потому что «уже с детства были готовы сражаться за родину».
В начале 1860-х отец Василий с Павлой Павловной и детьми переехал в Вятку, где служил в Свято-Троицком кафедральном соборе. Он умер 6 марта 1871 года.