Немало сил и времени Сигрид Унсет уделяла и тому, чтобы литература заняла подобающее место в современном обществе. По ее инициативе Норвежское радио включило в ежедневную программу «Стихи дня». И никто в Союзе писателей уже не сомневался в том, что она — связующее и объединяющее звено. Иногда ей приходилось оказывать давление на других, она могла откровенно третировать некоторых своих собратьев по перу. Казалось непривычным, что она, кстати, нисколько не заботилась о том, чтобы очаровать своих коллег. Позже Унсет стала героиней многих карикатурных иллюстраций к истории норвежской литературы. Улаф Гульбранссон изображал ее в самых разных вариациях, но всегда, как правило, с кислой миной. Возможно, она и сама понимала, что за ней недаром закрепилось прозвище Сигрид Гордая, и мужчины часто обращались к ней в средневековой куртуазной манере, так же как и симпатизировавшие ей журналисты, называя ее «фру Сигрид» или «хозяйка Бьеркебека».
Далеко не всем нравились ее колкие язвительные реплики. Например, когда Оскар Бротен пожаловался, что Советский Союз не выплачивает ему гонорар, Сигрид Унсет сослалась на свой опыт общения с венгерскими издателями, которые предлагали выдать гонорар товарами, но почему-то не винными бочками:
— Издательство намеревалось расплатиться со мной лошадью, — сообщила председатель[634].
С юмором она попыталась развеять иллюзии того же Бротена, когда он заметил, что русские все же с большим уважением относятся к авторам.
Председатель Союза писателей славилась также своим «многозначительным молчанием»[635], хотя часто позволяла себе и вполне недвусмысленные высказывания по тому или иному поводу. После каждой встречи писателей о ней рассказывали все новые и новые анекдоты. Потом она с пониманием кивала и смеялась над некоторыми из них, а другие были далеко не лестными. Будучи председателем, она позволяла себе выказывать суверенное презрение к традициям и этикету, чем вызывала у некоторых немалое раздражение. Даже когда она пригласила писателей к себе домой в Бьеркебек, молва не стала к ней снисходительнее. Она сама сожалела о том, что, пригласив эту по большей части мужскую компанию «с женами, секретарями и т. п.», не обеспечила того уровня комфорта, которого ожидали ее коллеги: «Плохо то, что по такому случаю я не позаботилась об удобных стульях»[636]. Вместо благодарности за оказанное гостеприимство ей пришлось выслушивать придирчивые реплики о том, до чего же у нее жесткие лавки, да и обо всем прочем. Сама она, как всегда, восседала с гордой прямой осанкой и не нуждалась в стуле со спинкой, но ее столовая не производила впечатления места, где обычно собирается богема, хотя дорогие напитки лились рекой. На заседаниях царил порядок, даже если застолье накануне вечером затягивалось допоздна. «Мы трудились каждый день — с 10 до 18 с двухчасовым перерывом на обед, в крошечной комнатке, мгновенно наполнявшейся сигаретным дымом, потом все окна открывали, комната проветривалась, потом окна снова закрывали, и мы продолжали курить. Каждый вечер у нас было застолье. Так что к концу работы я устала и простудилась»[637].
Ежегодный съезд скандинавских писателей, на этот раз проходивший в Осло, оказался под угрозой срыва, поскольку совпал с забастовкой служащих отелей. Писателям пришлось импровизировать: поездом они доехали до Лиллехаммера и остановились в доме у главы Союза писателей. Но досадное впечатление от забастовки померкло от другого потрясения, которое буквально сразило наповал участников съезда, когда они узнали, что накануне, в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года, по всей Германии прокатилась волна еврейских погромов — жилые дома, магазины и синагоги были сожжены, разорены и разрушены. Многих евреев убили, многих ранили и покалечили. Долгие годы систематической дискриминации и пропаганды ненависти увенчались акциями насилия, жестокости и террора. Эта ночь кромешного ада и позора вошла в историю под названием «Хрустальная ночь».
Раньше она слушала рассказы о личных впечатлениях Макса Ходанна, теперь она уже знала, что в Германии преследуют не просто отдельных личностей, но евреев в целом. Чем закончится этот организованный террор? Черная тень этого ужаса лежала на двухдневной встрече в Лиллехаммере, во время которой было решено укреплять скандинавское сотрудничество и запланированы общие вечера-чтения.
В конце осени в Союзе писателей разразился скандал, и Унсет пришлось вмешаться. Речь шла об Акселе Сандемусе и его романе двухлетней давности «Мы украшаем себя рогами». Карл Юаким Хамбру в отзыве на роман не поскупился на очень резкие и негативные характеристики, используя такие выражения, как «эксгибиционистское похмелье» и «сексуальные галлюцинации». Хамбру считал, что роман отражает «феномен душевного и сексуального расстройства, типичного для периода после 1918 года»[638]. Сандемусе счел себя оскорбленным и подал в суд. Он просил Сигрид Унсет и Нини Ролл Анкер выступить в его защиту. Сигрид Унсет полагала, что Хамбру просто не дано понять эту книгу, сама же она считала книгу «очень хорошей» и правдивой. По ее мнению, эротические сцены нельзя вырывать из контекста. И вообще большинство «книжек для девочек-подростков» гораздо более аморальны, чем произведение Сандемусе. Сигрид Унсет и К. Ю. Хамбру схлестнулись во второй раз. Казалось, оба получали удовольствие от словесных перепалок. Нини Ролл Анкер считала книгу «оригинальной и ценной», а выпады Хамбру против автора — оскорбительными и необъективными.
Несмотря на активное вмешательство авторитетных представительниц Союза писателей, Хамбру оправдали. Сандемусе пришлось смириться с решением суда, который посчитал, что, хотя книга Сандемусе и получила крайне субъективную оценку, критик никак не задел лично самого автора. Сигрид Унсет высоко ценила творчество Сандемусе и рекомендовала его произведения Кнопфу. Правда, пока ей не удалось убедить Кнопфа опубликовать последний роман Сандемусе, но «Беглец пересекает свой след» был издан по ее инициативе в 1936 году. Она, как и обещала, написала предисловие к англоязычной версии. Сигрид Унсет считала, что Сандемусе очень точно и откровенно изобразил, «почему нам не хватает сил, чтобы преодолеть беды нашего времени»[639], особенно ему удалось описание городка Янте{91} и рассказ о детстве, она считала их «гениальными».
Сигрид Унсет неустанно предлагала Кнопфу все новых скандинавских и норвежских писателей. Особенно она ратовала за финского писателя Франса Эмиля Силланпя, считая его достойным номинантом на Нобелевскую премию по литературе, хвалила она также и Муа Мартинсон. Творчество Ивара Лу-Юханссона тоже, как она считала, достойно внимания Альфреда А. Кнопфа. В письме к чете издателей, отправленном накануне Рождества, она прокомментировала решение Нобелевского комитета присудить премию Перл С. Бак: «Мы все были очень удивлены. Книги Перл С. Бак, безусловно, „all right“, но вряд ли заслуживают Нобелевской премии… Я надеялась, что в этот раз премию получат Силланпя, Уилла Кэсер или Улав Дун».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});