Читать интересную книгу Возвращение к любви - Георге Георгиу

Виктору Станчу это «ладно» не понравилось. Он сам не знал, почему. Казалось, что Мога настроился против него. И вовсе не из-за Анны. Виктор теперь понимал, что генеральный директор приехал, «накрученный» Трестиоарэ. Но что мог сказать ему Аксентий?

— Сколько центнеров с гектара ты получил в прошлом году? — спросил вдруг Мога.

Станчу бросило в жар. Левая бровь нервно забилась — верный знак, что его охватил страх. Была тайна, известная лишь ему и еще двоим — Трестиоарэ и Томше. В шестьдесят пятом году совхоз посадил около пятидесяти гектаров молодых виноградников. При инвентаризации, проведенной весной следующего года, из них была взята на учет примерно половина. Оставшиеся «вымерзли», «не прижились». На следующий год «погибло» еще несколько гектаров, и таким образом, когда настало время плодоношения, значилось только десять.

На самом же деле молодые посадки жили, нормально плодоносили и помогали совхозу не только выполнять свои планы, но продавать государству сверхплановый виноград. И сколько здесь ни бывало проверяющих, среди которых и сам Симион Софроняну, ни одному не удалось разгадать эту тайну. Может, Трестиоарэ теперь проболтался?

Все могло, конечно, быть пустым опасением, следовательно, надо сохранять спокойствие. И он хладнокровно ответил Максиму:

— В среднем по восемьдесят два центнера.

— Какое обязательство взято на этот год?

— Хорошее: по восемьдесят центнеров. Но если соберем хотя бы семьдесят, буду счастлив. Ты ведь знаешь, какой это трудный год.

— У тебя и здесь — резервы? — реплика Трестиоарэ, брошенная, может быть, случайно, навязчиво напоминала о себе: «Знаем мы урожаи Станчу!» Неужто Виктор занялся приписками? Максиму не верилось. Но Станчу, к которому снова вернулся страх, нашел все-таки в себе силы насмешливо улыбнуться и спросить с обидой в голосе:

— Что это значит, Максим Дмитриевич? Будто я перед судом!

2

В эту минуту в проеме двери возникли, словно на экране, фигуры двух мужчин: Иона Пэтруца и Иона Спеяну. Два Иона переступили порог, радуясь, что застали и Станчу, и Могу, а за ними, тяжело и неуклюже ступая, показался и Драгомир Войку. На Спеяну были все те же джинсы, в которых он приезжал в прошлый раз в Пояну, волосы тоже не стали короче; только сорочка была теперь коричневой, да на руке он нес тяжелый пиджак.

«Слава те, господи!» — с облегчением вздохнул про себя Станчу: с появлением новых гостей Мога оставит его наконец в покое. А после он найдет выход из этой неувязки с молодыми виноградниками. Прежде всего надо будет поговорить с Трестиоарэ — узнать, о чем у него шла речь с Могой, чтобы сориентироваться.

— Значит, вы отозвались на мой призыв, — радостно встретил Мога Спеяну. — Спасибо от души. Знакомьтесь, — представил он его остальным, — Ион Спеяну, виноградарь, кандидат наук, бывший агроном колхоза в Стэнкуце, освобожденный мною некогда от работы, о причинах расскажу позднее, и приглашенный теперь, тоже мною, на работу в наше объединение. Будет заниматься наукой на месте. С Пэтруцем и Войку, верно, вы уже знакомы, — сказал он Спеяну. — Теперь перед вами товарищи Виктор Станчу, здешний директор, Симион Софроняну и Алексей Рэдукану. Считайте, что вы — среди друзей.

Виктор Станчу, одним глазом следивший за Могой, заметил на его лице новую перемену: суровость его оставила, взгляд потеплел, хотя улыбка на устах оставалась грустной. На мгновение перед Станчу появился Мога былых времен, их далекой молодости. Так выглядел первый секретарь райкома комсомола на заседаниях бюро, когда предстояло обсудить какой-нибудь деликатный вопрос. Казалось, Мога все не решался объявить заседание открытым.

Поэтому Станчу взял слово сам, выразил удовлетворение по поводу того, что видит всех старых и новых друзей в сборе на драгушанской земле, в канун великой битвы за урожай винограда, той битвы, в которой ныне готовы принять участие стар и млад. Затем встал Максим Мога, оперся руками о край дубового стола, охватил всех широким взглядом.

— Друзья, — начал он мягким тоном, немного взволнованно. — Давненько не выпадало случая собраться вместе нам, пяти членам поянского райкома комсомола: Войку, Рэдукану, Пэтруцу, Станчу, Мога. Пользуюсь этим случаем, чтобы поставить на рассмотрение вопрос из области этики…

Стало тихо. Все взоры были направлены на Максима, с лица которого не сходила все та же несколько робкая улыбка, уже замеченная Виктором.

— Мы приехали из села Зорены. Обнаружили там много недостатков и дали директору совхоза трехдневный срок, чтобы навести во всем порядок. — Мога бросил короткий взгляд в сторону Станчу и продолжал: — Но то, что заставило нас еще больше призадуматься, я сказал бы, огорчило, заключалось в следующем. — И Мога, почти слово в слово, передал, что поведал Трестиоарэ о визите Виктора. Как Станчу заставил его отдать трубы, якобы по приказу Моги. Как Станчу оправдывал свой поступок, утверждая, что совхоз «Драгушаны» должен обязательно быть передовым, что благодаря этому объединение в целом предстанет в более привлекательном свете. Это обязывало теперь Могу потребовать, чтобы Станчу ответил перед своими коллегами, перед друзьями молодости, как если бы отвечал перед комсомольским бюро: зачем он это сделал. Для чего ему потребовалась вся эта комедия?

Драгомир Войку, тоже бывший некогда секретарем райкома комсомола, пытался уточнить:

— Нет ли в этой истории выдумки нашего Трестиоарэ, чтобы обелить себя.

— Один Виктор может внести в это дело ясность, — сказал Максим Мога. Он все еще не садился и не мог успокоиться, ожидая, что скажет Станчу.

Виктор поднялся на ноги, его лицо было суровым, взор — упрямым.

— Да, это правда, — заявил он твердо. — Я был вынужден так поступить. Трестиоарэ гребет и гребет все под себя, как тот скупой рыцарь; зачем же ему держать под замком столько дефицитных материалов? Он не захотел одолжить мне ни куска трубы, и тогда я сослался на приказ Моги. — Виктор повернул голову к Максиму. — Можешь ли ты обижаться на то, что тебе так беспрекословно повинуются? Что же касается объединения, разве я не прав? Разве мы не обязаны доказать тем, кто еще колеблется, что агропромышленные объединения представляют будущее нашего сельского хозяйства?

Станчу умолк. Он с чисто юношеской дерзостью смотрел на своих друзей, ныне призванных Могой судить его. Возникла неожиданная пауза. Станчу как в тумане вспомнились прежние заседания бюро райкома комсомола с их жаркими спорами, острыми выступлениями. Тогда, двадцать или двадцать пять лет тому назад, он не помнил уже, сколько времени с тех пор пролетело, Виктор, член бюро, был вызван на заседание, чтобы дать отчет по поводу поступка, в котором не хотел раскаяться. Накануне на собрании первичной организации в Селиште он настоял на исключении одного из юношей из комсомола «за отсутствие принципиальности в вопросе о религии»; комсомолец побывал на свадьбе приятеля, который венчался в церкви. Заседание вел Максим; Станчу в тот день получил выговор, а решение первичной комсомольской организации было отменено.

— Ты все сказал? — спросил Мога.

— Все.

— Если позволите, — взял слово Ион Пэтруц, — хочу спросить товарища Станчу: с каких пор его авторитет, авторитет директора передового совхоза, члена бюро райкома партии и депутата райсовета, с каких пор его авторитет так упал, что он не в силах договориться о чем-то с Трестиоарэ, который постоянно вертится вокруг него, будто спутник? Может быть, когда ему выгодно, он пользуется своим авторитетом, когда же нет, авторитетом Максима Моги?

— У меня тоже вопрос, — поднял руку Рэдукану. — Кто постановил, что совхоз «Драгушаны» должен выйти в передовые с помощью подобных методов и такими же методами доказывать всему свету, что у нашего объединения — прекрасные перспективы?

— Запишите и мой вопрос, — подал голос Войку. — С каких пор совхоз «Драгушаны» представляет объединение в целом?..

Станчу увидел, что его обложили со всех сторон. Все образовали общий фронт с Могой, все опять были полны молодого задора, боевыми, принципиальными, хотя, как и он, уже не безгрешными. Правда, в эти минуты их грехи значения не имели. Призвав их судить Станчу, Мога словно отпустил им все грехи, и теперь все были чисты — и совестью, и душой. Поэтому они и набросились на Станчу, потребовали ответа за его проступок.

Симион Софроняну и Ион Спеяну сидели как простые зрители, смотрели и слушали. Оба были моложе пятерых товарищей с серебристыми висками и не знали, какую позицию им занять. Да и заседание сегодня приняло уж очень необычный оборот. Однако, так или иначе, разговор заставил Виктора Станчу опустить голову и серьезно призадуматься.

Остальные четверо ждали: продолжение и исход их встречи зависели теперь от его ответа. Станчу же прекрасно понимал, что друзья с ним не шутят. Его поступок прозвучал как сигнал тревоги: Станчу совершил неверный шаг, надо предупредить его с самого начала, надо сплотиться всем вместе и, на первый раз, судить его своим судом.