Читать интересную книгу Возвращение к любви - Георге Георгиу

— За три дня? — Трестиоарэ в недоумении выпучил глаза. — Всего за три дня? — повторил он, словно не веря ушам.

— За три дня и три ночи, — жестко подчеркнул Мога. — И еще советую назначить кого-нибудь из строителей, чтобы он постоянно заботился о состоянии завода, о ремонте. — Уже садясь в машину, Мога с улыбкой добавил: — А диванчик тот, в углу, лучше бы вынести. Хочешь — не хочешь, может вызвать кривотолки.

Трестиоарэ покраснел и торопливо кивнул: понятно.

Трудно было поверить, как замечает, как вникает во все Максим Мога! Можно было подумать, что этот человек поддерживает постоянный, незримый контакт не только с людьми, с их мыслями и чувствами, но также с предметами, которые их окружают, и эти предметы оказавшись в черте восприятия Моги, обретают вдруг сами жизнь.

Истинный гений зла! Можно ли такого хоть как-нибудь задобрить? Ценою каких приношений?

3

Трестиоарэ возвратился на склад раздосадованный, полный возмущения. Анджелика сидела на диване, распахнутые полы халатика приоткрывали ее ноги. Женщина с аппетитом ела крупный персик, свежий сок блестел на ее губах. Может, пожертвовать этой одалиской — посмотрите на нее, сидит себе на диване и ждет, как на алтаре! Трестиоарэ тут еще сильнее взъярился на Могу: ишь ты, диван ему помешал! Когда ему случается чересчур устать от трудов, Трестиоарэ иногда берет у Анджелики ключи, приходит сюда и, растянувшись на диване, предается недолгому законному отдыху. И только. На том же диване, особенно в жару, отдыхает порой и Анджелика — здесь всегда стоит приятная прохлада. Однажды он пытался даже к ней подкатиться — Трестиоарэ был немного на взводе, но она дала ему по рукам, пригрозив, что расскажет обо всем жене. С тех пор он на это больше не решался, хотя Анджелика, не очень того скрывая, вела себя с ним вызывающе.

Три года тому назад заведующим складом был ее муж. Но начал пить, и с некоторых пор, когда тот валялся мертвецки пьяным, супруга стала забирать у него ключи и приходила сюда, чтобы выдать необходимые материалы. Затем мужа увезли на лечение. Время от времени он возвращался, но больше двух-трех недель не выдерживал и брался опять за чарку. С другой стороны, когда складом ведала Анджелика, в нем было больше порядка, и Трестиоарэ в конце концов назначил ее на эту должность.

— Прикрой-ка дверь от духоты, — ленивым голосом попросила женщина.

Трестиоарэ повиновался. Послышался короткий щелчок — дверь замкнулась на замок, со двора никто не смог бы уже войти. Но директора это не тревожило. Трестиоарэ думал о тех трех днях, которые могли ознаменовать собою конец его карьеры. С Максимом Могой шутки были плохи, это ему было известно. Кэлиману был на стороне Моги, Карагеорге был на стороне Моги, Станчу был на стороне Моги; и Софроняну, и Рэдукану — все были на его стороне. Еще до вчерашнего, позавчерашнего дня Софроняну и Станчу считали Трестиоарэ другом; кто поддержит его теперь? Кто защитит? Даже Анджелика — и та ему не опора. Может, лучше написать заявление, поискать местечка поспокойнее?

— Присядь, отдохни, — позвала его женщина, указывая рукой место рядом с собой. Трестиоарэ в раздумье уселся.

— Чего от тебя хочет тот медведь? — Чувство опасности у женщин лучше развито, вопрос Анджелики звучал совсем не праздно.

— Мога? Хочет, чтобы за три дня на заводе был полный ажур.

— И все дела? — лицо Анджелики прояснилось. — Не бери в голову. Соберу-ка я свой бабский взвод — и все будет в порядке.

— Требует, чтобы я выбросил этот диван, — продолжал Трестиоарэ.

Анджелика с деланным возмущением всплеснула ладонями.

— Как то есть? Выбросить вон совхозное имущество? Как такое могло ему взбрести?

— Вот так и взбрело. — Трестиоарэ положил руку на горячее плечо женщины, она не стала возражать. — И велел назначить еще одного кладовщика, чтобы тебе стало легче.

Вот она, наконец, опасность, которую Анджелика учуяла с самого начала! Она привыкла уже чувствовать себя здесь полной хозяйкой и не желала еще кого-то, чтобы тот ей мешал. Но на лице женщины это не проявилось ничем. Разве что она будто невольно еще ближе склонилась к директору.

— Как скажете вы, Аксентий Аксентьевич, так и будет! — Анджелика чуть слышно вздохнула и бросила на Трестиоарэ игривый взгляд. — Но диван, пожалуй, лучше оставить. Он совсем еще новый, еще пригодится не раз. — Она еще больше наклонилась к сидевшему рядом кругленькому человечку, который ни разу не пробуждал в ней желания, не тревожил ее во сне, которого не желала и теперь. Это была игра. Зато Мога ей понравился.

— А знаешь, почему он велел тебе выбросить эту вещь? — добавила она с тихим смехом. — Чтобы мы не могли сидеть на ней вот так, как теперь.

— Сам, наверно, хотел бы того! — загорелся опять Трестиоарэ, и, охваченный жаждой хоть как-то отплатить Моге за унижение, схватил Анджелику в объятия.

Диван охотно приютил их обоих, и женщина отдалась его ласкам с чувством, что приносит себя в жертву ради простого старого дивана.

4

Анна Флоря давно собиралась в Драгушаны ознакомиться с положением в снискавшем славу совхозе. Но этому до сих пор мешал Станчу, то и дело наезжавший в Пояну, куда влекла его поздняя любовь, которой Анна и не желала, и не ждала. Теперь, когда объяснение между ними уже состоялось, Анна решила, что ехать можно. Хотя, конечно, было бы намного лучше, если бы она поехала не одна, а, например, вместе с Максимом Могой. Анна чувствовала себя все более связанной с ним душой. Живя в Пояне, следуя незаметно для себя примеру этого человека, прожившего жизнь в неугасающей надежде и упорном труде, Анна научилась лучше владеть собой, и судьба не казалась уже ей такой мрачной. Подобно Максиму она старалась постоянно быть среди людей, в гуще общего труда и видеть в этом истинный источник радости.

В последнее время, однако, они встречались все реже и реже. Максим уезжал из Пояны на заре и возвращался поздней ночью. Поездка с ним была практически исключена.

Виктора Станчу Анна застала в его кабинете. Увидев ее на пороге, он стремительно поднялся и вышел ел навстречу.

— Анна Илларионовна, ваш приезд для меня — огромная радость. Настоящий праздник, честное слово! Не мог и мечтать. Но с самого утра сердце подсказывало не двигаться с места. Будет дорогой гость, непременно! — По его голосу, по блеску глаз было видно — неожиданное появление Анны привело его в небывалый восторг.

Разговаривали стоя, растерявшись, Станчу забыл об обязанностях хозяина, а Анна не решалась сесть без приглашения.

— Анна… — другим тоном сказал вдруг Станчу и взял ее за локоть. Он произнес ее имя благоговейно и тихо, как начало молитвы.

Анна осторожно высвободилась.

— Будьте умницей, Виктор Алексеевич. Я могу сесть?

Виктор Станчу сразу пришел в себя. Схватив поспешно стул, он предложил его гостье, сконфуженно прося прощения за свою невнимательность. И сел рядом сам.

— Я приехала, чтобы разведать ваши тайны, — продолжала Анна.

— Анна Илларионовна, моя тайна вам уже известна, — тихо заметил Станчу.

— Прошу прощения, Виктор Алексеевич, — с легкой грустью проговорила Анна, — только мне не хотелось бы возвращаться к тому, во что мы внесли уже с вами ясность. К чему это? Мне, наверно, не следовало беспокоить вас. Но ваш совхоз завоевал известность образцовой организации труда на сборе винограда. Восемьсот гектаров — за двадцать-то дней! Настоящий рекорд! Такова тайна, — робко улыбнулась Анна, — которая интересует меня.

С лица Виктора исчезли последние следы радости. Он подошел к столу, взял с него красную папку и на мгновение остановился, раздумывая. Стало быть, Анна приехала только для того, чтобы ознакомиться с его графиками. Виктор невесело улыбнулся и, когда повернулся к гостье, в его чертах не было уже и признака волнения. Однако, объясняя ей, как организован в совхозе труд, Станчу снова воодушевился; присутствие Анны возбуждало мысль, и снова не верилось, что эта женщина, несказанно уже дорогая, только что запретила ему говорить о своей любви.

Но что с того, если любовь все равно не оставляла его? После целого ряда лет Станчу словно увидел вдруг, что жизнь его протекает по законам, поставленным с ног на голову, и все, что есть в жизни более благородного и возвышенного, прошло мимо него, а он этому не уделил ни малейшего внимания. Любовь к Марии оставалась теперь далеко, в их общей молодости, он любил ее с той легкостью, с какой ветерок пролетает над листвою деревьев, едва их касаясь. А дальше проживали совместно, будто двое спутников, хорошо друг с другом знакомых. Главным ему всегда казалось укрепить свое положение в обществе, взобраться повыше, насколько можно, окружить себя людьми с весом, о которых всегда можно опереться, как о бетонные столбы. Хотя, в сущности, такие опоры появляются рядом лишь после того, как сам ты пустил крепкие корни и уверенно стоишь на ногах.