Саймон продолжал говорить, не сводя глаз с портрета.
— Конечно, когда родился ты, я понял, до чего глупо себя повел. Но было уже поздновато, ведь правда? Даже если бы я увез Аманду далеко от Кейп Кросс, чтобы пожениться, всегда оставался шанс, что кто-то проведает правду. Упаси Боже, чтобы люди узнали правду о Саймоне Коупленде! Узнали, что его единственный сын ублюдок, а жена — и не жена ему вовсе. Я решил, что гораздо целесообразнее — это стало моим излюбленным словом, — решил, что гораздо целесообразней ничего не предпринимать. Вот что я сделал — ничего.
Куин наклонился вперед, в его позе не осталось и следа былой ленности. Он должен был спросить своего отца, почему он все-таки женился на ней в самом конце, когда мать умирала. Но даже не успев задать вопрос, он уже знал верный ответ, словно заглянул в собственное сердце. Саймон не мог смириться с тем, что Аманда умрет, так и не став его женой.
В комнате воцарилась тишина, каждый погрузился в свои раздумья. Куин первым нарушил молчание.
— Надеюсь, Кристофер не будет судить меня так жестоко, как я тебя.
— Ах, нет, не стоит, мой мальчик! — воскликнул Саймон, встревоженный неожиданной мягкостью в словах сына. — Не прощай меня. Твоя ненависть — единственное, на что я всегда мог рассчитывать. Слишком резкие перемены вредны для человека моего возраста.
Куин расхохотался. Виски это повлияло, или слова Саймона — он не знал, но что-то помогло ему расслабиться. Наконец он опомнился, понимая, что должен сказать нечто большее.
— Я был несправедлив, Саймон. Мне не следовало осуждать тебя все эти годы.
Саймон почувствовал, как внутри него разрастается счастье. Он отпил глоток и прочистил горло.
— То судно, которое ты строишь, сынок. Уверен, ты не просчитаешься. Сколько, по-твоему, узлов этот корабль сможет дать?
Разговор переключился на действительно важные темы…
На следующее утро Ноэль и Констанс встретились в коридоре.
— Ты не знаешь где…?
— А Куин не…?
Они видели тревогу в глазах друг друга.
— О, дорогая, — Констанс наконец справилась с собой, стянув кружевной зеленый пеньюар на талии. — Не думаешь ли ты…?
Не говоря больше ни слова, они ринулись вниз по лестнице. Золотистый шелк порхал возле лодыжек Ноэль, летящей в переднюю. Куин был в таком опасном расположении духа вчера вечером, трудно вообразить, что могло случиться.
— Возможно, Дейнти видела их.
Они уже устремились на кухню, когда Нэль заметила, что дверь в гостиную приоткрыта. Она потянула Констанс за руку, и они вместе вошли внутрь.
Слабый свет едва проникал в комнату сквозь наглухо сведенные шторы. Спертый воздух пропитан запахом сигаретного дыма и выдохшегося спиртного. Пустые опрокинутые бутылки на ковре. Ботинки Куина прислонены к высокому канделябру. Трубка Саймона и окурки манильских сигар переполнющие рифленую конфетницу. На полу поблескивали бокалы, соседствующие с двумя деревянными макетами кораблей в разрезе и ломтями хлеба. Помятые и небритые оппоненты крепко спали.
Саймон разлегся на спине, устроившись на диване, его ноги свободно свисали с подлокотника, в то время как Куин ссутулился в мягком кресле, закинув ноги на стол, полупустая бутылка опасно накренилась у него на коленях.
— Вот это да! Неудивительно, что они не добрались до кровати. Они налились до бровей!
— В Джорджии, мы говорим «пьяны как скунсы», — улыбнулась Ноэль.
— Правда, моя дорогая? Как образно.
Что-то теплое и радостное росло внутри Ноэль, когда она осматривала бокалы, бутылки, модели судов, окурки сигар — все свидетельства мужского товарищества.
— Ах, Констанс, тебе не кажется, что они наконец-то помирились?
Констанс коснулась руки Ноэль, ее зеленые глаза внезапно наполнились слезами.
— Разумеется, видимость может оказаться обманчивой, но картина многообещающая, в самом деле, обнадеживающая, — она легонько потянула носом. — И не слишком приятно пахнет.
У Ноэль вырвался легкий, как пушинка, смешок.
— Не знаю, стоит ли будить их. Это первый раз, когда я вижу их вместе в одной комнате, не орущими друг на друга.
— Хм… Однако, признаюсь, меня разбирает любопытство. — Констанс склонилась над мужем и тронула его за плечо. — Саймон?
Никакой реакции.
Она тряхнула его посильнее.
— Саймон, проснись!
Он пробормотал что-то невразумительное и отвернулся на бок.
— Так легко не отделаешься, мой дорогой. Открой глаза.
Саймон с трудом приподнял одно веко и уставился на нее.
— Убирайся! — он снова закрыл глаза и провалился в сон.
Ноэль засмеялась.
— Ловко сработано, Констанс!
— Отлично, дерзкая девчонка, если тебе известен лучший способ, самое время его продемонстрировать, — она многозначительно посмотрела на Куина.
— Ладно, смотри, как надо.
Она убрала бутылку с коленей Куина и поставила ее на стол. Потом, опустившись на колени возле кресла, начала нежно поглаживать его рукой по щеке.
— Милый, пора вставать.
Не открывая глаз, он притянул ее к своей груди и начал ласкать ее волосы.
— Ах, Высочество, — обольстительно шептал он.
— Весьма поучительно, — зеленые глаза Констанс весело сверкали. — Нам, похоже, не добудиться их, так давай, по крайней мере, наведем хоть какой-то порядок в этой кошмарной комнате. Здесь отвратительно воняет, как в таверне самого дурного пошиба.
Ноэль раздвинула шторы и распахнула окна. Порыву прохладного утреннего воздуха удалось то, с чем не справились женщины.
Саймон медленно зашевелился.
— Которча…
— Прошу прощения, дорогой?
Он заставил свой рот заработать.
— Который час?
— Почти половина девятого, — когда он попытался привести себя в сидячее состояние, Констанс уперлась рукой в бок. — Саймон, о чем ты только думал? Пьянствовать всю ночь. Спать в гостиной. Не решаюсь представить, что еще.
— Когда мне станет полегче, Конни, напомни мне отшлепать тебя.
Ноэль хихикнула.
Куин на четверть приоткрыл глаза.
— И что здесь смешного? Мужчина не может спокойно выпить в своем собственном доме. Иди сюда, Высочество.
Он потянулся к жене, но она быстро увернулась.
— Нет уж, спасибо. Сегодня утром я не доверяю тебе.
— Не так громко, — простонал Саймон, прикрывая рукой глаза. — Будь проклято здешнее бренди.
— Что-то не помню, чтобы ты вчера жаловался, — Куин потер темную щетину на подбородке.
— Так почему же ты, су… — вовремя вспомнив о присутствии дам, Саймон осекся и ограничился недовольным ворчанием: — Сам потчевал меня этой дрянью. А теперь попрекаешь за то, что я это пил.