Читать интересную книгу Непрочитанные письма - Юрий Калещук

Ловинка, насколько я мог судить, тоже поиск, поиск трудных путей, без которых жизнь наша пуста, постыла, невыносима. Товарищ из областного центра (теперь он, правда, переехал в поселок городского типа) аттестовал положение на Ловинском месторождении весьма вдохновляюще: «Мы пошли на разведку боем!» До чего же милы нам красивые слова. В десятой пятилетке, когда напр-р-р-ряженные планы с треском рвались, мы старались перекричать друг друга, самозабвенно играя в замечательные слова-девизы каждого года. Не помню уже, в каком из этих лет — решающем, определяющем или ошеломляющем, но именно тогда, в десятой пятилетке, — было открыто на севере от Урая Ловинское месторождение. Обычное, «одно из», но для шаимской группы вообще характерны месторождения «мелкие» (беру это слово в кавычки, ибо все относительно). Разрабатываются восемь из них — в том числе и ничем не примечательное сегодня Трехозерное, но с этой скромной залежи два десятка лет тому назад началась нефтяная слава Западной Сибири, здесь родились первые рекорды и первые герои, отсюда пролегла их дорога на Самотлор, однако по этой дороге увезли не только славу. «Мы давно предлагали начать разработку Ловинского месторождения, — рассказывал мне первый секретарь Уральского горкома партии Иван Федорович Михальчук, — нас и слушать не хотели. Даже составить проект обустройства никто не брался. Тогда Самотлор всем глаза застил...» Да, подумал я, поворот... То ли изгиб, то ли излом? То ли предупредительный знак проблесковых огней маяка на опасном фарватере? Если бы три года назад геологи открыли нефтяное месторождение, равное Самотлору, это было бы просто катастрофой. Тогда мы никогда бы не спохватились, не задумались, что давно уже живем в кредит у судьбы. «Впрочем, так и всегда в середине рокового земного пути: от ничтожной причины к причине, а глядишь — заплутался в пустыне, и своих же следов не найти...» Три года назад, когда начался спад добычи на Самотлоре, многим он показался неожиданным, случайным. Вот и пошли призывы: «А ну-ка поднатужимся немножко, а ну еще чуть-чуть!» — заместители министров, демонстрируя пример самоотверженного служения долгу, лично дежурили у задвижек, «принимали оперативные меры», однако эти меры задержали падение ровно на столько, на сколько замедляет движение идущего под уклон состава брошенная на рельсы спичка. Этот год, если бы продолжалась игра в девизы, можно было бы назвать отрезвляющим: выяснилось, что обустройство знаменитого месторождения осуществлено едва ли на шестьдесят процентов и объемами добычи оно никак не сбалансировано. Значит, надо, если воспользоваться излюбленной в этих краях (да в этих ли только?) армейской терминологией, «подтягивать тылы»? Должно быть, так. Только здесь потребуется терпеливое ожидание — результат скажется не сразу. Не сегодня. И даже не завтра. Как же быть сегодня? «В условиях области, — заявил с трибуны XX областной партийной конференции первый секретарь Тюменского обкома КПСС Г. П. Богомяков, — основным путем наращивания добычи должен быть ввод в разработку все новых и новых залежей». Областная газета в передовой статье одного из первых номеров нового года так и сформулировала задачу: «Курс — на новые месторождения». В первый год двенадцатой пятилетки решено было ввести в эксплуатацию 18 новых месторождений, а всего за пятилетку — 52.

Ловинское — одно из них: и из 52, и из 18.

В начале февраля 86-го я прилетел в Урай. В те дни два сотрудника городской газеты «Знамя» корпели над разворотом, посвященным пресс-конференции, которую организовал горком партии, — об освоении новых месторождений в двенадцатой пятилетке. Одного из авторов будущего репортажа я знал по газовой столице Коми АССР — там Саша Попов несколько лет доказывал на страницах местной газеты, что «Вуктыл не тыл», а сюда прибыл, видимо, для того, чтобы примерить на себя столь же незатейливую присказку «Урай не рай»; с его соавтором, в общем-то, я тоже оказался знаком — но об этом позже. Словом, я выпросил у них оригинал и узнал, что «Ловинское месторождение — ключ к промысловой программе первого года пятилетки», уже в апреле оно должно дать промышленную нефть, но: на Ловинку еще не завезено ни одного бурового станка, не подведена электроэнергия, не построены внутрипромысловые нефтепроводы, не... не... не... «Мужики, — обратился я к соавторам. — Коль это пресс-конференция, то почему вы сидели, воды в рот набрав? Факты, конечно, оглушительные, однако они вызывают новые вопросы. Например, защищены запасы месторождения в ГКЗ или нет? Что думают делать с объектами ППД — про поддержание пластового давления не было сказано ни слова вообще! Каким образом собираются пробурить за пятилетку четыреста тысяч метров? Ведь это для четырех бригад программа, откуда их взять?» Мужики чесали в затылках и молчали. Попов — тот совсем недавно из своего разлюбезного Вуктыла сюда перебрался, не освоился еще — какой с него спрос? А на его соавтора я напустился: «Ну, Серый! Ты уже полгода в Урае обретаешься. Мог бы и научиться понимать, что к чему. Или, как в здешних краях любят выражаться, владеть обстановкой». — «Ладно тебе, — пробурчал сын. — Пойди к Крюкову — он тебе все расскажет. — И добавил с улыбкой. — Может, позвонить? Договориться, чтоб принял?» — «Да уж я как-нибудь сам...»

Начальник НГДУ «Урайнефть» Юрий Ильич Крюков объяснил мне, что запасы Ловинского месторождения в ГКЗ не защищены (на пресс-конференции, между прочим, упоминалось, что «проектная документация на комплексное обустройство Ловинского месторождения сметной стоимостью порядка 400 миллионов рублей готовится», — однако, коль запасы не защищены, трудно было понять, с какого потолка свалилась цифра «400 миллионов»), что система ППД существует лишь на бумаге, да и вообще «мы будем выводить месторождение на режим пробной эксплуатации: там три разведочных скважины, расконсервируем их — и все дела». — «А четыреста тысяч метров проходки?» — «От этого пусть у буровиков голова болит. У нас своих проблем под завязку».

И я отправился к Исянгулову.

Пока шел, невольно думал о Нижневартовске, каким был он тринадцать лет назад: первое УБР, хлюпинское, всегда шумно рвало на себе рубаху, было гораздо на любые громкие дела, а про исянгуловское управление говорили обычно снисходительно: эти, мол, тугодумы... Обескураживающим, хотя и случайным, казался финал 73-го года: Петров из исянгуловского УБР обошел самого Лёвина! Лёвин, впрочем, в следующем же году вернул себе первое место и сделал это хлестко, звонко, играючи. Но среди профессионалов (таких, как Макарцев, к примеру) уже нередки стали уважительные рассуждения о стиле исянгуловского УБР: «Серьезный народ. Основательный». Сейчас бы, наверное, сказали — работают сбалансированно. Тогда так не говорили, но смысл был тот же — в исянгуловском УБР, развивая буровые подразделения, никогда не забывали вспомогательных, обеспечивающих организаций. И вот чем особенно привлекало меня УБР-2 в Нижневартовске: здесь терпеливо, бережно выращивали людей, понимая, что немедленный результат в таком сложном деле, как становление коллектива буровой бригады, невозможен. Молодой мастер Володя Глебов запорол подряд две скважины. После первой же аварии его коллеги из УБР-1 решили безоговорочно: «Снимут», после второй: «Теперь-то уж точно — спекся Володя», — но Исянгулов не снял Глебова, советами знатоков со стороны пренебрег, дал молодому буровому мастеру возможность поверить в себя, а бригаде — в мастера. Когда-то я писал об этой бригаде и припоминаю, что с Глебовым разговора у меня не получилось, не сумел я найти с ним общего языка или отыскать подход не расстарался; я торчал на буровой несколько дней, злился на себя, пробовал так и этак, ничего не выходило, а потом выпала странная вахта: по всем признакам надвигалась еще одна авария, мужики работали спокойно, слаженно, испытания не прошли для них бесследно, чему-то они научились, и мастер был для них не только начальник, но и товарищ, которого нельзя подвести; Глебова не было в тот день на буровой, однако присутствие его ощущалось во всем — в том, как бурильщик, подражая тихому голосу, раздумчивой интонации мастера, разговаривал с вахтой или в том, как все они, отгоняя мысли о нависшей опасности, вспоминали всякие смешные истории, и выходило почему-то, что Глебов всегда был их заводилой, — вот уж не мог я заподозрить такого за этим тихоней — все обошлось тогда, а я эту вахту описал в своем то ли очерке, то ли репортаже — вахту, когда ничего не случилось, потому что бригада и ее мастер были готовы к неожиданности.

С воспоминаний о Нижневартовске начался наш разговор с Исянгуловым в Урае.

«Когда Муравленко со съезда приехал — с XXIV еще, в 71-м, он нам сказал: «Хорошее УБР должно работать там, где большое дело. Поедете на Самотлор». И мы поехали». — «Всем управлением?» — «Всем... хотя нет... отбирали лучших». Исянгулов улыбнулся, но улыбка вышла кривой, горьковатой: «Теперь принято Муравленко во всем винить, дескать, при нем началось то, что сейчас мы расхлебываем, — чрезмерный отбор нефти, который обернулся преждевременным падением добычи, несбалансированность добычи и обустройства...» — «Да нет, — возразил я, — Муравленко еще тогда, в конце девятой пятилетки, когда все хорошо шло и казалось, что конца этому не будет, предупреждал, что завышение дебитов к добру не приведет... Он первый и получил прозвание «предельщика», это всем известно». — «Не всем, — сказал Исянгулов. — Далеко не всем... Эх, Виктор Иванович, Виктор Иванович! вздохнул Исянгулов. — Да-а... Теперь еще так считают: а что ему было не работать — объемы тогда маленькие были... Да у него не объемы были другие, а подход к делу иной! Виктор Иванович Муравленко приезжал к нам в Вартовск не ставить вопросы, а решать их. Совместно решать. У него слова с делом не расходились. А сейчас мы судьбу пытаемся определить голосованием. Кто за ввод Ловинки в этом году? Все за! Но как это осуществить?..» — «Что же мешает?» — «Многое. Я тут статью написал. Может, глянете?» Статья огромная оказалась, «Знамя» потом ее в двух номерах печатало. «Еще тридцать пять лет назад, — выхватил я абзац где-то в начале, — когда я молодым специалистом пришел на производство, министерство нефтяной промышленности издало приказ о недопустимости выхода на новые месторождения без предварительного их обустройства. Сегодня же, еще не пережив один кризис нефтедобычи, порожденный лозунгом «Нефть — любой ценой!», мы готовим себе другой. Взять, к примеру, выход на новое месторождение без круглогодичных дорог. Помнится, коллектив бывшей Шаимской конторы бурения, которую мне посчастливилось создавать и возглавлять, еще в то далекое время разработку новых месторождений без дорог не начинал. Лежнево-насыпные дороги круглогодичного действия были первыми не только в шаимской группе, но и вообще в Западной Сибири — это мы начали строить двадцать лет назад. Опыт зародился у нас. Но правилом освоения так и не стал...» — «Как же без дорог?» — растерянно спросил я. «С вертолета бурить! Все груза вертолетом! Всю технику! Людей! Это же авантюра! Самообман! — закричал сдержанный и спокойный Исянгулов. — На станки только фонды выделили. Когда они в натуре появится — неизвестно. Надо приращивать буровые бригады — и все сопутствующие подразделения соответственно, а селить людей негде. Объединение считает, что мы здесь, в Урае, и без того слишком хорошо живем, жилстроительство надо сворачивать... И еще: нам планируют одно — смежникам другое. Объемы не сбалансированы!» — «А что же объединение? — спросил я. — Это в его власти — свести воедино задания различных подразделений. Разве нет?» — «Объединение в Нягани. Нуриев в Нягани. И ему наши урайские проблемы... А!» — махнул рукой Исянгулов.