class="p1">— Велисарий! — закричал еще громче дядя Флавиана, с каждым трупом приближаясь к своему врагу.
Наконец-то мятежный страж обратил на него внимание. Между ними оставалось десяток шагов, сражавшиеся обступили их кругом, и никто не обращал внимание на двух стражей, смотревших друг на другу. Велисарий стоял с окровавленным мечом в руке и наблюдал за своим соперником, Клепий сделал несколько шагов навстречу, пытаясь увидеть под капюшоном лицо того, кто устроил охоту за печатями. Разрушил Ноблос. Вступил в союз с культистами. Совершил предательство.
Велисарий медленно стянул с головы свой капюшон.
— Не может быть, — покачал головой Клепий, увидев перед собой рыжую бороду своего ученика.
Флавиан кричал, кричал и кричал, пытаясь предупредить собственного дядю, но воспоминания продолжали жить своей жизнью. В памяти Клепия остались те самые предсмертные чувства и образы, о которых он помышлял в тот момент. Пока зачарованный меч погружался в мягкие ткани Клепия, а острие разрывало кишки стража, дядя Флавиана вспоминал о том, как подобрал юного рыжеволосого мальчишку в одном из своих походов.
Вспоминал, как обучал его. Как был его наставником, как пытался рассмешить этого хмурого юнца, никогда не показывающего свои эмоции. Клепий любил своего ученика, но никак не мог подобрать ключ к дверце его сердца. Галарий всадил меч в живот своего наставника до самой гарды, смотря в глаза своего любящего учителя. Клепий до конца не подозревал своего ученика в том, что Духовор попросту решил завести спящего агента в стенах Обители ордена стражей.
***
Флавиан бился в конвульсиях. Страж пожирал его, а слезы заливали его лицо теплой солоноватой жидкостью. Он увидел только лишь фрагменты жизни трех разных людей, но этого хватило, чтобы оставить в его душе зияющую черную пропасть безнадежности и страха. Он всхлипывал и поражался тому, насколько этот бренный мир был несправедливым и страшным местом. Духовор закрыл свой рот и впервые за все время на его лице появилась гримаса сомнения и непонимания.
Павший встал во весь рост, расправил крылья и закрыл свои глаза, он нахмурился и его лысые надгробные дуги стали крышей домика для бесцветных безжизненных прикрытых веками глаз.
— Это не он, — нараспев произнес Павший, обращаясь к приемному сыну.
Флавиан не понимал, о чем говорил это могущественное древнее существо. Галарий ошарашенно смотрел на древнего мага, и не мог поверить в эти слова.
— Отец, этого не может быть, — мятежный страж недоверчиво покачал головой, его лицо сейчас ничего не выражало, из-за чудовищных ожогов.
Внешне этого заметить было нельзя, но Духовор прибывал в самом настоящем гневе. Десяток лет он пытался выследить того, в чьих жилах текла кровь, память которой позволила бы раскрыть все секреты. И оказалось, что все эти десять лет были потрачены впустую. Возможно ли, что до Галария донесли неверную информацию о месте пребывания мальчика?
— Это не тот мальчик, — Павший склонил голову на бок, подобно собаке, и устремил свой взгляд на трясущегося от страха Флавиана.
В этот момент мир казался для пастуха безмолвным. Вода Холодной будто перестала течь, не преследуя цели влиться в общей поток Делии. Языки пожара перестали пожирать ветви березового подлеска, а утренний туман перестал расползаться по всей округе.
— Убей его, — мягким бархатным голосом произнес Духовор и расправив свои крылья, с сотнями прикрытых веками глаз взмыл в воздух.
Флавиан с сожалением и болью смотрел на своего бывшего спутника, а может быть даже и соратника. На того, кто спас его от виселицы, и от Тени в болотистых лесах Верних Руд. На стража, который провел его через полные опасности леса, на ту глыбу, что был защитником для обездоленного и лишившегося всего в собственной жизни юноши. Из глаз мальчика продолжали литься слезы, подобно пещере, где медленно капали грунтовые воды на безжизненную каменную поверхность.
Мальчик смотрел на того, кто когда-то был мучимым собственным отцом и матерью, что испортили всю его жизнь. На того, кто был любимым учеником дяди. На того, кто убил его любимого дядю. На того, чья холодная зачарованная сталь сейчас остановила бьющееся и терзаемое мучениями сердце Флавиана.