– Проходил… – ответил молодой человек и начал для разбега какие-то экзерсисы.
В магазине не было никого из посторонних. Хозяин отошел к прилавку, на котором были разбросаны в беспорядке ноты. А молодой человек играл и не мог наиграться, как не может насытиться голодный, напав на хлеб.
Но если бы увлеченный фортепианист бросил хотя бы один взгляд перед собой, перед ним предстала бы живая картина, наподобие тех, что можно видеть только на театре. Конечно, в живых картинах являются или боги, или вакханки, или рыцари и сарацины, и притом не иначе, как в блеске бенгальских огней. Ничего подобного не могло явиться в тесном расположении магазина. Но дальняя дверь, которая вела в лавку изнутри и которая только что была плотно закрыта, сначала шевельнулась, потом приоткрылась. Молодой человек, погруженный в звуки, ничего не видел, а между тем дверь открылась настежь и в ней обозначилась чернокудрая головка, исполненная живого любопытства. Она была так мила, что вовсе не нуждалась ни в каких бенгальских огнях, а в полутьме, наполнявшей магазин, никак нельзя было разобрать, действительно ли явилась дева из дверей, около которых стоял старый контрабас и висели литавры, или неслышно вышла из музыкальной шкатулки, которая с откинутой крышкой тоже стояла у дверей.
Повидимому, события, разыгравшиеся в лавке, застали чернокудрую фею врасплох. На ней было линялое платье и стоптанные башмаки, а руки и даже щеки были обильно припудрены крупчаткой. Не обращая внимания на изъяны туалета, девушка подвигалась все ближе к фортепиано, на котором играл незнакомец, а старик Витковский по мере ее приближения все отчаяннее размахивал перед ней нотным альбомом. Когда же и это ни к чему не привело, хозяин лавки воскликнул предостерегающе и гневно:
– Елена!
И тогда молодой человек, наконец, поднял голову.
– Прошу прощения! – сказал ой, вставая из-за фортепиано. – Я слишком отдался игре воображения!..
– Что ты наделала, несчастная! – воскликнул старик. – Когда он стал играть, я думал, что сам Гуммель сел за фортепиано. Кто звал тебя сюда?!
Но та, к которой был обращен этот вопрос, нисколько не чувствовала себя лишней. Наоборот, ей стало даже весело от произведенного переполоха. Девушка глянула на смущенного молодого человека, едва сдерживая смех.
– Если бы вы видели, каких только знаков не подавал мне отец! Он хотел меня съесть за то, что я помешала вам играть. – Фея смиренно сложила руки и стала кроткой, как ягненок. – И право, я стою этого, – вздохнула она и опустила глаза к стоптанным башмакам, – но раньше, чем быть съеденной, я тоже хочу послушать!..
– Еще бы! – все больше горячился старик и вдруг лукаво подмигнул дочери: – Подумай, Елена, он сказал мне, что он совсем не артист!
– Но это сущая правда, сударь, даю в том слово. Я вовсе не артист…
– И не Гуммель? – строго спросила Елена.
– И не Гуммель! – рассмеялся молодой человек.
– Так кто же вы, наконец? – воззвал к загадочному посетителю Витковский.
– Имею честь отрекомендовать вам себя, сударыня, и вам, сударь: Михаил Иванович Глинка – к вашим услугам!
– Глинка? – недоверчиво переспросил старик. – Сударь, вы можете называть себя как вам угодно, но вы все равно сыграете начатый концерт!
– С полным удовольствием, – отвечал Глинка и прибавил простодушно: – и тем охотнее, что мне решительно нечего делать в Харькове в ожидании попутчиков…
– Попутчиков! – почему-то пришел в бурный восторг хозяин музыкальной лавки. – Елена, господин Глинка сказывал мне, что путешествует для пользы здоровья! – И Витковский снова обратился к загадочному посетителю: – Сударь, вы можете ехать хотя бы на Кавказ, коли вам угодно о том объявить, – старик залился хитрым смехом, – но раньше вы будете нашим гостем!
– Благодарствую! – отвечал Глинка, которому все больше по душе был этот музыкальный магазин.
А между тем старик Витковский давно разгадал приключившуюся историю: разве никогда не бывало в самом деле, чтобы знатный музыкант являлся инкогнито, чтобы позабавиться над простофилей? Но не он, Витковский, будет на сей раз простофилей!
– Михаил Иванович, – как бы невзначай спросил он, – где же вы изволите служить?
– Нигде, – отрываясь от беседы с Еленой, ответил гость, – батюшка мой желает, однако, чтоб я действовал по дипломатической части…
– Ты слышишь, Елена? По дипломатической части! – положительно хозяину музыкальной лавки еще сроду не приходилось так смеяться.
А гость, забыв первое смущение, вел разговор у фортепиано.
– Сударыня, – кланяясь девушке, говорил он, – чем заслужить мне вашу дружбу?
– Вы ее уже заслужили, – ответила фея музыкальной лавки, – и вареники тоже…
Когда Глинка поднял голову после нового глубокого поклона, перед ним стоял, застилая остатки света в окне, необъятных размеров человек в тусклорыжем подряснике и, повидимому, с флюсом, повязанным тряпицей столь же унылого цвета.
– Пан Андрей, – объяснила Глинке Елена и тотчас приказала великану: – Будьте ласковы, закрывайте магазин!
Фее, вышедшей из музыкальной шкатулки, повидимому, подчинялось все. По крайней мере пан Андрей бросился к двери с такой стремительностью, что вихрь взметнулся за его подрясником. При ближайшем ознакомлении с паном Андреем его подрясник оказался, однако, вовсе не подрясником, а скорее подобием партикулярного сюртука. Пан Андрей был первой октавой в архиерейском хоре. В квартире, прилетавшей к музыкальной лавке, все чувства и помыслы были отданы музыке, и архиерейская октава не препятствовала тому никак…
Еще не отведав как следует вареников, Глинка снова сел за фортепиано. Не ахти как часты посетители в музыкальной лавке на Дворянской улице, а такого одержимого никогда не бывало! И долго не знала ее державное величество Музыка, куда повернет молодой человек, странствующий для пользы здоровья.
– Пан Андрей, – сказала Елена, когда Глинка кончил, – теперь вы играйте!..
И хотя не очень весело разделывать при флюсе гопака, взял пан Андрей бандуру, и Елена пошла в пляс. Удивленно поднялись ее черные брови, когда никто не вышел к ней навстречу, никто не ударил каблуком, чтобы одобрительно загудели все скрипицы да брякнул бы от восторга бубен. Брови Елены взлетали все выше, а стоптанные ее башмаки стучали все повелительнее, но никто не вышел ей навстречу: петербургский гость только вздыхал.
Елена присела около музыкальной шкатулки, и молодой человек глянул на нее с тревогой: вот-вот уйдет фея восвояси и захлопнет за собой расписную крышку. Он решился во что бы то ни стало ее удержать. Вмиг преобразившись, Глинка стал показывать, как, встретясь на дороге, просят огонька для люльки добрые люди и как ведьмы ловят в небе звезды: иную почистят и опять отпустят, а иную – в карман… Звонко рассмеялась фея и никуда не ушла, даже руками от восторга всплеснула. А за нею грохнул на бандуре пан Андрей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});