Читать интересную книгу Былицы - Валерий Свешников

Мы основательно нагрузились священными предметами – под самую завязку. Одна икона, а точнее объемная композиция «Вознесение», была довольно большой по размерам. Похоже, это была резьба по алебастру, потом покрытому позолотой. Находилась эта композиция в красивом позолоченном футляре. Кроме того, мы несли еще три или четыре большие иконы (размеры их в высоту превышали 50 см) и несколько мелких.

С большим трудом мы дотащили весь груз до музея. О том, что он примет наш дар, мы предварительно договорились. В музее тоже подготовились к нашему приходу, и поэтому нас провели по запасникам. Было много интересного из того, что показали. Так, мы узнали, что в музее много картин Машкова, были неплохие, но не идентифицированные картины европейских художников. Всего скорее, это были вещи из коллекций, реквизированных в 1920—30 гг.

Мы продвигались по закоулкам хранилища, как вдруг работница музея открыла низкую дверцу каморки с несколькими Христами, ожидающими суда и Голгофы. Люська аж вскрикнула, настолько эти скульптуры походили на предбанник с сидящими мужиками. Похоже, этого ошеломляющего впечатления экскурсовод и добивалась. Размеры фигур были близки к нормальным человеческим, а усиливало впечатление то, что фигура Христа вырезалась обнаженной. Готовую фигуру обычно одевали в соответствующие одежды, и даже для нее изготавливали обувь. Экскурсовод рассказала с придыханием и закатыванием глаз, что тапочки, сшитые для статуи Христа, часто оказывались изношенными! Мы, естественно, ахали.

Помимо фигур Христа, большое впечатление на нас произвело посещение еще одного хранилища пермской деревянной резьбы. Там посмотрели несколько резных икон.

Мы пожалели о том, что почти все наши иконы за один раз отнесли в музей. Можно было бы растянуть это удовольствие на несколько посещений.

О попугаях и кроликах

В послевоенное время возникла нужда в услугах психотерапевтов. Судьбы многих были поломаны войной и прочими невзгодами. Неуверенность в будущем и тем более неизвестность путей и мест пребывания множества родных, разбросанных войной, порождали эту потребность. Как во всякое сумбурное время, появилось много гадальщиков и прочих «пророков». Особенно много подобных «специалистов» встречалось на рынке и на вокзале.

Оборудование у такого доморощенного гадальщика было самым простым: попугай или кролик и ящичек с конвертиками, в которых находились готовые ответы на разные жизненные ситуации. Желающий узнать свою судьбу платил деньги этому «пророку», тот что-то шептал своему ассистенту – попугаю или кролику, который направлялся к ящичку и начинал исследовать содержимое. Кролик, похоже, обнюхивал конвертики, а попугай их осматривал. И тот и другой вытягивали один из конвертиков и передавали их хозяину. Наверное, здесь и начинались манипуляции с сознанием желающего узнать свою судьбу – конверт можно было подменить любым другим, более подходящим. Этот конверт вскрывался «пророком» или отдавался клиенту.

Слова, определяющие судьбу, прочитывались вслух, и все ахали, если их смысл поражал воображение окружающих. Если же слова оказывались непонятными, то «пророк» разъяснял их потаенный смысл, и изумление окружающих наступало несколько позднее.

Самыми честными в этой игре были, пожалуй, кролики и попугаи – они-то честно отрабатывали свой паек.

Дела домашние

Долго, целых шесть лет, мои воспоминания о детстве, о доме, были связаны с маленькой комнаткой в передней квартире нашего Свешниковского дома. Переехали в заднюю часть дома (это название не несет негативного оттенка) мы примерно в 1945 году. Связан этот переезд, возможно, с тем, что подросла моя сестра Ира и начала ходить, говорить и шалить.

Комнатка же, где мы жили до переезда, стала маловата. Бабушка Александра Викторовна предложила перебраться в комнаты большего размера, и мы очутились совсем в других условиях. В нашем распоряжении оказалось две комнаты и большая кухня.

Вид из окон был не на улицу, а на зады дома – на каретники, дворовый флигель (тоже в прошлом Свешниковский) и поленницы. Зато прямо перед окнами с одной стороны были видны две красивых церкви: Варлаама Хутынского и Ильи Пророка. А с другой стороны открывался вид на наш главный Софийский собор и колокольню его.

Был в этой части дома большой и удобный балкон. Чтобы украсить наш быт, отец на стеклах окна, выходящего на балкон, нарисовал алмазным стеклорезом елку с шарами и шпилем на верхушке. Перед Новым годом, когда ударяли морозы, окна украшались ледяными узорами. Тут неожиданно и проступал рисунок. Это было потрясающе красиво и казалось волшебством. Особенно радовалась этому чуду моя сестренка Ира. Я уже понимал причину появления рисунка, но оценил выдумку отца.

Квартира наша казалась мне такой большой, что я стал кататься по комнатам на трехколесном велосипедике. В каждой комнате было по печке, а на кухне стояла большая русская печь. В морозы печи приходилось топить утром и вечером. В сильные морозы в угловой комнате на одной из стен намерзал довольно большой участок, где на обоях выступал иней. Приходилось в квартире в морозы даже ходить в валенках. Но сильные морозы бывали недолгими и через неделю-другую прекращались. Поэтому чаще протопленные печи согревали. Ну, а если все-таки было холодно, то погреться у печки было приятно. Прижмешься к печке спиной и, сидя на стуле, читаешь в свое удовольствие.

В один из таких холодных дней, но в самом раннем детстве, я решил согреть своего целлулоидного пупса. Приставил его ножки к дверце печки, отчего тот сразу вспыхнул ярко и запылал большим пламенем. Мама успела справиться с огнем, швырнув моего любимца в печку. Были слезы и обида, но как-то быстро закончившиеся.

Помню свою детскую причуду. Когда я днем хотел поспать, то почему-то не ложился на диван, а укладывался прямо под столом, где обычно играл. Только всегда подстилал газету. Зачем я это делал, родители от меня не получили ответа, но говорят, выглядело это смешно.

Во время налетов немецких самолетов город не бомбили. Они метили в мосты и железную дорогу. Прятались мы при налетах в вырытых траншеях. Взрывы зенитных снарядов и прожекторы притягивали своей красотой, но мы, дети, не знали о страшном смысле налетов.

Однажды ходили в город. Кстати, выражение «сходить в город» обозначало посещение центра города, его магазинов, кинотеатров, музея и еще каких-либо нужных человеку учреждений, например, аптеки.

Так, однажды зимой мы были в центре города и шли через Каменный мост. Это старая часть города, там, где были торговые ряды, давно уже преобразованные в магазины и магазинчики, фотографию, военкомат, поликлинику и обком партии.

Около военкомата стояла лошадь, почти рысак, запряженный в легкие красивые санки. На лошади, видимо, разъезжал сам военком города, поэтому она была прикрыта попоной, украшенной большой красной звездой. Был довольно сильный мороз, и попона даже слегка покрылась инеем. Но я такое приспособление видел впервые. Поэтому остановился и спросил отца: «А зачем на лошади одеяло?» Он ответил, что это не одеяло, а попона, чтобы лошадь не замерзла. Мы пришли домой, и первое, что я сообщил маме: «Мы видели лошадь, а на ней была НАПОПА!»

Вообще в то военное и послевоенное время было много лошадей, которые в городе использовались, что называется, «и в хвост и в гриву». Большая часть перевозок товаров по маленьким магазинам производилась только на лошадях. Вместо казенных автомобилей некоторых начальников средней руки развозили на лошадках, запряженных летом в пролетку, а зимой в санки. Скорая помощь тоже передвигалась на пролетках, и поэтому выражение «карета скорой помощи» полностью соответствовало своему названию.

А сколько повозок каждое утро въезжало в город, а после полудня начиналось их движение обратно. Мальчишки нередко просились проехаться на санях или телеге, особенно когда шли из школы. Иногда возница вез колоб или прессованный жмых – очень желанный для нас продукт. Если он был из семечек подсолнуха, то это было для нас лакомством. Тут мы просили подвезти с надеждой, что выпросим кусочек желанного жмыха.

Родители и я сам отметили момент, когда закончилось мое детство. Как-то зимой, в холода, я решил согреть игрушки и уложил их к себе в кровать. Утром переложил их в коробку, и затем с ними уже играла только сестра Ира, а я перестал. Но начал читать книги.

Когда сугробы были большими

Прежде зимы были суровыми и продолжительными. Первые морозы обычно начинались в конце ноября. Примерно неделю можно было кататься на коньках по крепкому льду реки. А затем начинались снегопады, после которых мы ждали открытия катков, чтобы покататься на коньках. Сразу по первому снегу вставали на лыжи и начинали кататься с гор на самодельных «экипажах» с коньками, называемых нами драндулетами. Что-то подобное теперь используют спортсмены, но называют его тобогган. Скорости на нем были потрясающие.