Я потерял очки. Я не стал их искать. Я побежал прочь. Стыд и ужас бежали за мной. Я вскочил в трамвай, отдышался и только тогда сказал своим пальцам тихо, чтобы не слышали другие пассажиры:
– Ну, знаете… это черт знает что. Все таки вы должны хоть немного считаться со мной
– Почему? – вызывающе спросил Средний палец. – Разве вы считаетесь с нами, когда знакомитесь с девушками?
– Тише, – сказал я, – мы в трамвае. Что подумают люди?
Но Большой палец орал на весь вагон:
– Наплевать на людей. Я только успел прнжаться к тому пальчику, как вы меня от него оторвали.
Я не знал, куда деться от стыда. Заметив, что трамвай остановился, я стал протискиваться к выходу. Я умолял свои падьды:
– Ну, пожалуйста! Ну, не надо! Не устраивайте скандала!
– Знаете что? – сказал Средний палец. – Мы вас не держим. Если вам не нравится наше поведение, так можете выйти на этой остановке, а мы поедем дальше.
Я уже был на площадке. Трамвай тронулся. Я на ходу выскочил из вагона. Но оторвать свои пальцы от поручня не смог.
– Скатертью дорога! – крикнул мне Указательный и обернулся к другим пальцам: – Держитесь, ребятки! Держитесь крепче!
Трамвай набирал скорость. Пальцы крепко вцепились в поручень. Безымянный увидел, что я бегу рядом с вагоном, и нетерпеливо крикнул:
– Да отцепись наконец! Вот навязался на нашу голову!
Но я не мог отцепиться от своих пальцев. Я бежал и кричал. И даже когда споткнулся, то не мог отпустить поручень.
Трамвай остановили. Мне помогли подняться и оторвали от поручня мои пальцы.
Пошатываясь, я побрел к панели. Я был так напуган происшедшим, так обижен на свои пальцы и так слаб, что, добравшись до ступенек ближайшей парадной, сел там передохнуть.
Я вытер со лба пот и подумал:
"В жизни не слышал ничего подобного!"
Пальцы лежали на моих коленях, враждебные и молчаливые.
Я думал:
"Что мне делать со своими пальцами?"
Наверное, я думал вслух, нотому что Средний палец ответил:
– Давайте расстанемся мирно. Ведь живут же люди без пальцев.
Я сказал:
– Но пальцы без людей не живут!
В разговор вмешался Указательный.
– Это мы еще увидим, – ответил он с наглой насмешкой.
Люди! Вы тоже имеете пальцы. Я обращаюсь к вам. Вы поймете. Я не мог поступить иначе.
Я крикнул:
– В карман, негодяй!
– Черта с два! – ответил Указательный палец и стал изгибаться, как припадочный.
– В кулак, проходимцы!. – кричал я, потеряв самообладание. Но на помощь Указательному уже пришел Большой. Он принял вызывающую позу и насмешливо говорил:
– А ну сожми, попробуй!
И не успел я сжать пальцы в кулак, как они набросились на меня всей пятерней. Они рвали мои волосы, щелкали меня по лбу, щипали и царапали до крови. А прохожие, видя, что на ступеньках сидит человек и собственной рукой раздирает свое лицо, сочувственно говорили:
– Вот надрался, бедняга!
Только с помощью левой руки мне удалось сжать в кулак пальцы правой руки и запихать их в карман.
Исцарапанный и усталый, придавив левой рукой правый карман, я побрел домой.
В эту ночь я долго не мог заснуть. В комнате было темно и тихо. Пальцы успокоились, они лежали рядом с моей головой на подушке, покорные и жалкие. Только иногда что-то бормотал во сне Мизинец.
И вдруг я услышал шепот:
– Вы не спите?
Кончик Указательного пальца коснулся моего лица. Он был теплым, мягким и влажным.
Я повернул голову и в полумраке увидел его беспомощный ноготь.
– Вот лежу и думаю, и ничего не могу понять, – сказал он. – Зачем вы обманывали нас? Разве такими вещами шутят? – И он заплакал с мучительной обидой и горьким доверием.
– Не надо плакать, – сказал я. – Не надо плакать, дружок. Независимость вовсе но означает, что можно делать все, что захочется, не считаясь с другими. Такой независимости нет и быть не может ни для кого. – Так я говорил своему маленькому и гордому товарищу, и мне было очень жалко его. и я тоже чувствовал себя пальцем, своим собственным пальцем на собственной руке.
ГЛУПЫЙ ВАНЕЧКА
Умного Мишу все хвалили за то, что он рассудительный и выступает на каждом собрании.
Красавчика Витю все хвалили за то, что он вежливый и может сочинить стихи на любую тему.
Петю Коржика все хвалили за то, что он скромный и аккуратно платит членские взносы.
А глупого Ванечку хвалить было не за что, и глупого Ванечку все ругали.
Ругали его за то, что он глупый; ругали за то, что он растяпа; ругали за то, что любит поспать; ругали за то, что любит поесть; ругали за то, что в кипо ходит охотно, а на лекции не очень охотно.
Если он не делал чего-нибудь, его ругали – почему не делает. А если делал – ругали, почему делает так, а не иначе. А если делал иначе – то почему делает иначе, а не так, как другие.
Ругали его даже за то, за что других хвалили.
Ляжет умный Миша поспать после обеда, и каждый, кто бы ни вошел в комнату, говорил так:
– Вот какой Миша умный. Пообедал и отдыхает.
Но, увидев, что глупый Ванечка снимает тапочки и топчется в одних носках у кровати, тот же вошедший говорил:
– Ну и глупый же ты парень, Ванечка! Почему бы тебе в библиотеку не сходить? Почему бы с умными людьми в футбол не поиграть? А то не успел пообедать – и уже отдыхаешь!
И Ванечка не обижался, когда его ругали, понимая, что ругают его справедливо, из самых лучших побуждений, желая ему добра и счастья.
Он действительно был глуповат, наш бедный Ванечка.
И лицо у него было глупое: ни очков, как у Миши; ни чубчика, как у Вити; ни чернильного пятнышка на подбородке, как у Пети Коржика. Никаких первичных признаков интеллекта!
И одежда была у него глупая: на голове он носил круглую глупую тюбетеечку, а на ногах – глупые тапочки.
И работа его не требовала ни умения, ни сноровки, ни сообразительности. Сидел он перед каким-то тупоносым станочком, нажимал какой-то тупоносый рычажок, и получались какие-то тупоносые штуковинки, казавшиеся потом бородавками на благородных и умных машинах, сверкавших в отделе готовой продукции.
Мы очень жалели нашего глупого Ванечку и старались помочь ему чем только могли.
Когда мастер хотел перевести его на другую работу, добросердечный Петя Коржик говорил:
– Ванечку?.. На другую работу?.. Да разве oн справится? Нет уж, вы нашего Ванечку, пожалуйста, не трогайте!
А когда шли все вместе в кино, умный Миша говорил Ванечке:
– Ты только смотри на экран, а я тебе буду объяснять все, что там происходит.
А когда знакомились в клубе с девушками, то красавчик Витя говорил девушкам:
– Вы на Ванечку не обращайте внимания, он у нас немного того… – И он покручивал пальцем возле своего лба.
Но одна девушка, которая была похожа на маленького зайчика, засмеялась и сказала Ванечке:
– Как жаль, что вы немного того… – и она тоже покрутила пальчиком возле своего лба, – а то мы с вами потанцевали бы вместе. – И она поглядела на Ванечку такими раскосыми, такими смеющимися и уже танцующими глазами, что он весь вспыхнул, как спичечная головка.
Но красавчик Витя сказал:
– Нет, вы уж не смущайте нашего Ванечку. Где ему танцевать! Лучше вы со мной потанцуйте!
Сверкали люстры. Гремела радиола. Все танцевали и веселились. А Ванечка стоял у стены в своей глупой тюбетеечке и глупых тапочках и тоскливыми глазами провожал бантик, похожий на заячьи ушки, который мелькал то справа, то слева, то прямо перед ним.
Когда кончились танцы, красавчик Витя подошел к нему и сказал:
– Оставь надежды, дружок! Где тебе засматриваться на девушек! Разве ты догадаешься, что надо сделать, если твои губы случайно окажутся возле ее нежной щечки?
В этот вечор красавчик Витя вернулся домой нозже всех. Он вернулся влюбленный и ликующий и, взглянув на глупого Ванечку, который уже лежал в постели, воскликнул:
– Друзья мы ему или не друзья? Можем ли мы спокойно играть в футбол и шахматы, любить театр и девушек, развиваться физически и нравственно, когда наш любимый товарищ лишен всех радостей юности, потому что глуп, как новорожденный?
– По-моему, не можем, – сказал Петя Коржик. – Никак не можем!
– Все ясно, ребята! – сказал умный Миша. – Мы должны чаще напоминать ему о его глупости, чтобы он не мирился с нею, а изо всех сил старался поумнеть. Не унывай, Ванечка! Не вешай носа, дружок! Мы не покинем тебя в беде. Мы будем напоминать тебе о твоей глупости так часто, как этого требуют от нас законы товарищеской взаимопомощи, и я уверен, что не пройдет и месяца, как ты поумнеешь.
И мы стали напоминать Ванечке о его глупости каждый день и каждый час, где бы ни были: дома или на заводе, в клубе или в столовой, в школе или в кино.
Но прошел месяц, другой и третий, а наш бедный Ванечка был все таким же глупым.
Нет, мы не могли с этим примириться.
И однажды вечером, когда мы обсуждали этот вопрос, к нам в комнату зашел комендант.
Он окинул стены своим строгим комендантским взглядом, поскрипел на пороге хромовыми сапогами, заглянул под кровати, понюхал в углах, а потом уселся на самое почетное место-за столом.