Меня разбудило полуденное солнце, бившее в окно. Я подумал, что у решения из соображений гуманизма заменить нормальным окном древние многослойные решетки, есть свои недостатки.
И перевернулся на другой бок.
Не помогло. К тому же я зверски хотел есть.
Завтрак ждал меня на столе, упакованный в бумажный пакет. Минералка и три бутерброда с ветчиной в пластиковой коробочке.
Ничего, жить можно.
Зато в шкафу были неожиданности: ни моей одежды, ни сапог. Зато полный комплект тюремного обмундирования, упакованного в полиэтилен. Синяя хлопчатобумажная куртка с красной светящейся надписью «Е-1» на спине, такие же брюки на резинке и мягкие парусиновые туфли с аналогичной надписью сбоку.
Значит, я спал совершенно без задних ног, если не проснулся, когда уносили мою одежду.
Надо у Ройтмана спросить, какой рациональный смысл в светящихся наспинных надписях, если это не наказание. Он, конечно, что-нибудь придумает. Например, что смысл в том, чтобы помочь «клиентам» даже не думать о несанкционированном оставлении сего места с целью уклонения от психокоррекции, потому как уклоняться от психокоррекции нехорошо.
Одежда все равно с секретом и передает сигнал на сервер Центра, также как кольцо и браслет. Я почти девять лет проходил почти в такой же, только темно фиолетовой и с надписью «F-5», так что хорошо знаю все ее тайные свойства. Желающему сбежать надо не только выбросить местное кольцо, неведомым способом распилить браслет, но и раздеться догола. Или договориться с кем-нибудь из персонала о незаконной выдаче нормальной одежды и нормального устройства связи. Теоретически возможно, но на практике получается, что куда менее хлопотно досидеть срок, тем более, когда он меньше года.
Евгений Львович положительно меня баловал. По сравнению с «F-5», здесь следовала поблажка за поблажкой. Например, в прошлый раз переодеваться в тюремную одежду меня заставили прямо в комнате для полного обыска. И в присутствии нескольких человек.
Или это либерализация от Хазаровского? Или специфика легкого блока «Е-1»?
Все равно не верилось, что на «F-5» сейчас такой же курорт.
На стене над кроватью небольшой экранчик, как у планшета. Сейчас он темный. Но если Ройтман надумает меня лечить, там высветится план психокоррекции. Старая штука, на «F» уже была. И у меня там два года горела красная надпись: «Глубокая коррекция». Первый этап, второй этап, третий этап… Ее еще несколько раз откладывали. Нет, лучше не вспоминать. Это слишком.
Я надел парусиновые туфли — не босиком же ходить.
И куртку с надписью. Все-таки на улице еще прохладно.
И пошел гулять по корпусу.
Воспоминания ждали меня на каждом шагу. Планировка блока такая же, как на «F-5», двери камер такие же, только синие. На первый этаж, правда, лифт. На «F-5» — лестница. Хотя сейчас, может быть, тоже лифт сделали.
А за стеной, где лифт, если я что-то понимаю в планировке этого заведения, — блок «F».
Там меня шесть лет водили по такому же коридору в ножных браслетах, наручниках, застегнутых за спиной, и под конвоем из шести человек. Казалось бы, что страшного? Вполне мирный коридор: чисто, плитка на полу, синие стены, двери с литерами и номерами, но я словно чувствовал наручники на руках, сложенных за спиной и слышал короткие команды конвоя: «Стоять! К стене!»
Я спустился на лифте на первый этаж. Холл с диваном и креслами. Прямо напротив лифта — прозрачные двери столовой. Сейчас закрыты. Направо — дверь во двор. Активная.
Тот факт, что в блоке «F» тоже есть столовая стал мне известен за пару лет до освобождения, когда меня перевели в другую часть блока под названием «F+» и разрешили ходить без конвоя. Конечно, до этого меня тоже водили на прогулку мимо прозрачных дверей, но что за ними, я не знал, а еду приносили в камеру.
Я вышел на воздух в совершенно невменяемом состоянии.
Прогулочный двор площадью метров сорок был залит солнцем. В углу у стены цвела форзиция и несколько крокусов. На «F» был такой же двор, только меньше и без форзиции. И солнца я почти не видел. Гулять выводили во второй половине дня, когда оно сюда не попадало, так что там царила вечная тень.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я прислонился к стене и попытался взять себя в руки. «Это просто двор, просто стена, просто форзиция», — заставлял себя думать я.
Но ничего не помогало, было откровенно хреново. Уж не знаю, какой биохимический процесс эта картинка запускала у меня в голове, но бороться с этим я не мог.
Ожило кольцо.
— Анри, с тобой все в порядке? — спросил Ройтман.
— Все совершенно замечательно, — сказал я.
— Не ври мне, пожалуйста, у тебя адреналин скачет.
— Внутреннее кольцо тоже мониторит гормональный фон?
— Ну, естественно.
— Правда, ничего. Просто, очень похоже на блок «F».
— Понятно. Ты где?
— Гуляю.
— Хорошо. Через полчаса обед, сходи поешь, успокойся немножко, и к двум в своей комнате. Договорились?
— Да, конечно.
Столовая имела вид менее казенный, чем на «F», даже какие-то абстрактные мозаичные панно на стенах, тоже синего оттенка. Зато базовое меню совпадало полностью. Я помнил эти котлеты, макароны, рис. Я помнил их вкус, точнее отсутствие вкуса. Я помнил процесс еды как медицинскую процедуру, не приносящую удовольствия. И так девять с половиной лет.
Интересно, здесь действительно готовят еду по какому-то особому рецепту или все это чистая психология, и если те же котлеты вынести на свободу у них будет вкус?
Я старательно набрал только то, что было за дополнительные деньги, благо с этим проблем не было. В результате мой обед состоял из блинов с провернутым мясом, взбитой сметаны, джема и кофе. Это помогло, но не столь радикально. Комок в горло все равно не лез. Медицинская процедура! Чтобы не умереть с голоду.
В столовой был, кажется, какой-то народ, но я воспринимал его где-то на периферии сознания, как под БП. И был рад, что и ко мне никто не полез общаться.
В два я дисциплинированно сидел на кровати в своей камере и ждал Ройтмана.
— Анри, очень плохо? — с порога спросил он.
— Да, — честно сказал я.
— Ну, ничего. Сейчас посмотрим, возможно, вечером домой поедешь. Я не обнадеживаю, но, по моему опыту, по тому, как ты себя ведешь, как на все реагируешь, процентов восемьдесят ничего делать не надо.
— Домой это в Чистое? — спросил я.
— Ты сегодня новости смотрел?
— Нет. Я как-то даже забыл об этом.
— Тебя Чистое не хочет обратно принимать.
— Ну, я же не виноват! Им об этом сказали?
— Сказали. Но они считают, что убийца приезжал к тебе и не хотят больше рисковать.
— Понятно. Значит в Лагранж?
Я одновременно жутко обрадовался и расстроился потому, что не закончу свою северную ботанику.
— Хорошо бы в Лагранж, — сказал Ройтман. — По крайней мере, ты не сможешь больше заниматься своей экстремальной флорой там, где водится экстремальная фауна. Там же никто из местных из дома без оружия не выходит. А ты по сопкам гулял за цветочками, без ножа даже!
— Я не имею права носить оружие, — заметил я.
— Ну, хоть бы сопровождающего брал! Не нищий.
— Это преувеличение. Да спокойно там все. Кстати, а может быть, Машу и не человек вовсе… она за мной тоже без оружия бегала.
— Может быть. Я не знаю результатов экспертизы. Но в любом случае для Лагранжа должно быть специальное разрешение императора, тебя же Народное Собрание в Чистое отправило. Так что только император может изменить ситуацию.
— Вы Хазаровскому напишите?
— Я, конечно, напишу, но говорить об этом рано. Может быть, тебе еще у нас придется погостить пару недель. Так что все ложись и расслабься. Аппаратура у меня не такая модерновая, как у Даурова, так что полного отсутствия неприятных ощущений не гарантирую, но, с другой стороны, я и восьмерку выставлять не собираюсь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Кольцо снимать?
— Нет, оно просто будет работать в другом режиме, — сказал Ройтман.