Михайлов налил ей воды из графина, который она не заметила; но стоило ей протянуть руку за стаканом — как он выплеснул воду ей в лицо.
— Хлебай, да не поперхнись, свинья поганая. Жалею, что не свернул тебе шею, когда ночью была возможность...
— Не раньше, чем я порвала бы зубами твою яремную вену, — спокойно заметила хрупкая маленькая Лорна, вытирая лицо подолом футболки бывшего мужа, которая была ей до колен, словно домашнее платье.
Кофе всё-таки убежал; Михайлов сунул ей тряпку, схватил за шею и грубо ткнул лицом в плиту:
— Убирай за собой, сука. Ты здесь не хозяйка, чтоб так гадить.
Лорна медленно прибралась; сейчас она нисколько не напоминала столь угрожающее существо, каким мне рисовал её бывший муж. Она, слегка морщась, неловко передвигалась по кухне; было видно, что ей больно.
— Скажи, зачем ты сюда приходишь, — в ярости пнул он мягкое кресло, в которое она опустилась, надеясь выпить остатки кофе со дна кофеварки.
— Предаться пороку и получить удовольствие со своим любимым первым мужчиной, — ответила бывшая жена, беспечно затягиваясь сигаретой из его пачки и запивая затяжку кофе.
— Короче, за оргазмами она сюда приходит — вот зачем. Человечишко её не удовлетворяет. Говорил же.
— Ты уже даже это ей рассказал? — подняла брови женщина. — А вы по-прежнему близки. Поздравляю. Только ты, — повернулась она вдруг ко мне, взгляда которой до сих пор старательно избегала, — всё равно никуда от меня не денешься. Твой папаша слишком прямолинеен; но он знает меня с моих тринадцати лет, — и, поверь, знает отлично. Просто боится себе признаться, что я всё равно его перехитрю.
Михайлов с усталым видом подошёл к ней и отвесил затрещину; Лорна чуть не выронила чашку с кофе, но удержалась — и прошипела:
— Ты же знаешь, что ничего не сможешь сделать. Я своего добьюсь.... из-под земли её достану, как ни прячь.
— Странная идея-фикс, — пожала плечами я. — Вы даже не хотите попытаться перехитрить не бывшего мужа, а Исследователей. И сберечь обеих дочерей. Ведь Владимир... папа... говорил мне — когда-то вы очень любили меня и оплакивали. Даже хоронить отказывались.
— Верно, — спокойно согласилась Лорна. — Если бы в тот день, когда я тебя потеряла и не желала выпускать твоё тельце, уже покрывавшееся трупными пятнами, кто-то сказал мне, что твоё убийство станет моей приоритетной целью, — я бы глаза ему на жопу натянула. Думала, что и двадцать минут не проживу без твоего прикосновения. А живу уже двадцать лет... Никак не предполагала, что ты вернёшься в новом теле, да ещё с такими проблемами. Пойми, для меня ты давно умерла, — и, в отличие от отца, я тебя похоронила... похоронила свою Конни, оплакала, пережила это. А теперь, как бы сильно я тебя ни любила, я должна защитить дочь.
— Посмотри на Сильвию внимательно! — сквозь зубы проговорил Михайлов. — Это же тоже дочь. Наша дочь! Наша Констэнс, Конни! Тот самый ребёнок, о котором ты так мечтала. Наш единственный ребёнок — единственное доказательство, что мы когда-то были вместе в качестве бесконечно любящей пары! Внутри этого тела — ребёнок, который должен был быть нашим! Ты и так всего меня лишила. Тебя, возможности состариться рядом с тобой; теперь хочешь отнять последнее?
— Энергия хлещет в тебе через край... не так ли? — внимательно и словно бы с аппетитом оглядывала меня Лорна, казалось, полностью игнорируя слова бывшего мужа. — Этим ты похожа на мою Миланочку. Я назвала её так, потому что с самого рождения она была такая миленькая... А вот ты всегда была бойкая, целеустремлённая; на твоём месте Миланочка давно бы уже прижималась ко мне, рыдала, а может быть, и в истерике билась, столкнувшись со всеми этими ужасами; она бы плакала: мамочка, помоги, спаси! Вы обе буквально фонтанируете энергией.
Лорна скрипуче засмеялась; почему-то именно слушая этот её смех, я поняла, что мне крышка, моя песенка спета, и всё в том же духе. Странно, почему, зная жену, это до сих пор отказывается понимать Михайлов.
Вдруг Лорна вернулась в спальню и, выйдя оттуда с расчёской в руках, предложила:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Давай я приведу тебя в порядок?
— Это хорошая идея, — промурлыкал Михайлов; закрыл глаза и прибалдел от удовольствия, пока она, встав сзади за его стулом, перебирала руками и расчёсывала густые чёрные пряди с небольшой проседью. Казалось, её внимание полностью сосредоточено на шевелюре бывшего мужа; но я пристально следила за ней, пытаясь понять, что у неё на уме, и видела, что она искоса бросает на меня жадные, пытливые взоры из-под полуопущенных век. Моя паранойя усиливалась с каждой минутой после всего произошедшего за последние сутки; и мне начало казаться, что Лорна что-то скрывает.
— Она тебе врёт! — воскликнула я прежде, чем успела что-либо сообразить. — Ты просто сидишь к ней спиной и не видишь её лица!
Лорнино всё ещё хорошенькое курносое личико исказилось злобой; но она тихо пробормотала:
— Девочке просто обидно, что я стала жить дальше, а не посвятила остаток жизни тому, чтобы считать и пересчитывать годы умершего ребёночка, лить слёзы над воспоминаниями?
— Я думаю об отце, его переживаниях и собственной безопасности.
— Интересно, как повернулась жизнь, — вполголоса продолжала Лорна, зарываясь красивыми тонкими пальцами в волосы бывшего мужа. — Ведь когда-то это я оберегала тебя от него. Следила, чтобы он не слишком увлекался, учитывая его энергетические кризисы при падении ресурсов... Не было для тебя безопаснее места в мире, чем мои объятия. Когда тебе исполнилось два года, по утрам ты стала приползать ко мне в постель, когда муж уходил на работу, а я ложилась досыпать... Ты лезла ко мне, лепетала: "Мамочка, я люблю тебя!" — и стискивала кулачки, показывая, как сильно любишь. Мы могли проспать всё утро, уткнувшись друг в друга, — и я, молоденькая дурочка, думала, что так будет всегда.
Пока Лорна занималась волосами Михайлова, я ради интереса порылась в телефоне; зашла в инстаграм Миланы Логуновой, пролистала его — и за последние два года увидела там несколько десятков фотографий с матерью. Что, наверное, необычно для юной девушки, у которой должно быть больше фотографий с друзьями, чем с родителями. Безусловно, Милана жила энергичной и разнообразной жизнью, ни в чём не зная отказа: гуляла с подружками, путешествовала по всему миру, активно занималась спортом... Но из инстаграма было видно, насколько значительное место занимает в её жизни мать. Это прямо-таки бросалось в глаза. Поздравления с днём матери; "величайшая женщина, которую я когда-либо знала"... "огромная любовь и бесконечная благодарность любимой и самой лучшей на свете маме"... На фото Милана льнула к матери, то сидя в профиль и прижимаясь лбом к её лбу или щеке, то лёжа головой на её плече. Если фотографии были сделаны стоя — Милана обнимала мать за плечи или талию. При этом Лорна везде сидела или стояла на удивление ровно и в высшей степени сдержанно, с довольными полуулыбками; это дочь льнула к ней на снимках, а не она к дочери.
Интересно, обращала ли когда-нибудь сама Милана внимание на эту особенность? Если нет — наверное, в жизни она получает от матери столько любви, что ракурс тел на снимках вряд ли имеет значение.
Скорее, это показатель чего-то другого.
— Энергетический источник жаждет скормиться тому, чьим донором является, — предположила я.
— Да, верно, — кивнула Милана. — Поэтому следить за балансом сил в обоих организмах — обязанность скорее больного, а не его донора.
— Интересно, как относилась бы к вам дочь, если бы не эта её особенность?
— Уверяю тебя, что льнула бы ко мне точно так же. Миланочка — очень домашняя девочка.
— Сколько ей уже?
— Недавно исполнилось восемнадцать.
— С вашим мужем она так же близка?
— Милана обожает отца. Но нет — так, как со мной, она не близка ни с кем.
— Что вы скрываете? — прямо спросила я.
— Слушай, сделай милость, отъебись от меня, — с довольным видом откладывая расчёску, попросила Лорна. — А ты, дорогой, подумай лучше, так ли проста твоя новообретённая доченька, какой хочет казаться.