ученицы. Он сказал ей: «Мой путь вовсе не устлан розами». Вначале дорога в Хайракан, где располагалась лишь его пещера и чуть выше небольшой храм, а в остальном — просто камни, — была гораздо труднее, чем сейчас.
Нужно было идти пешком или ехать из Хальдвани, потому что дорога до Дамсайта была построена лишь недавно. И спали они тогда на земле, под открытым небом, а не как сейчас, в комнатах, на удобных матрасах. Я могу себе представить, чего потребовала эта самая простая жизнь от неё, богатой и изнеженной женщины. И чего Бабаджи ожидал от неё, безапеляционно прогоняя от себя раз от раза. Подобное происходит даже сейчас, рассказывала Гопиджи, но теперь она видит в его глазах улыбку. Благодаря полученному опыту она знала, что он разрушал её эго, желая освободить её навсегда. В ее голосе слышались чувство смирения и уважения.
Я заметила, что люди в ашраме очень осторожно говорят о своих внутренних переживаниях или рассказывают о чудесах. Когда я показала остальным фотографию с огненной церемонии Свамиджи, в которой принимала участие и я, на которой он стоит посреди пламени, первым же заданным мне удивленным вопросом было: «Но почему он выставляет свои способности напоказ? Великие люди избегают этого, потому что речь идет не о сиддхах — особых способностях, — но о просветлении». Я попыталась подчеркнуть особое положение Свамиджи, что и было принято.
Бабаджи, однако, не обнаруживал свою силу и способности. «Он всегда изображает дурачка, — сказала Гопиджи и покачала головой. — И всегда преподносит свои чудеса так, что их едва ли кто-то замечает, или пытается объяснить их естественными причинами».
Речь шла об особом опыте на горе Кайлаш. «Кайлаш? — удивилась я. — Но где же здесь Кайлаш? Кайлаш — это гора напротив ашрама, прекрасная гора, которую я видела уже много раз». «Есть два Кайлаша, — услышала я, — один из них — в Тибете, а другой — тот самый, у подножия которого находилась пещера Бабаджи». Местный Кайлаш, со слов Бабаджи, был древнее. Именно на местном Кайлаше Шива впервые ступил в этот мир, а на тибетском Кайлаше всё произошло намного позже.
Время от времени Бабаджи брал группу с собой на Хайракан-Кайлаш. Однажды он захотел, чтобы с ними пошла и Гопиджи. Поскольку она была женщиной с истинно женскими формами и не очень спортивной, Гопиджи пришла наверх по крутому подъему, в самый разгар летней жары, совершенно обессиленной. Воды нигде не было, и никто не взял с собой ничего подобного.
Прежде всего Бабаджи раздавил несколько листьев, чтобы дать ей жидкости, но это не утолило её жажду — она не могла больше терпеть. И тут на вершине горы Кайлаш, где обычно нельзя было остановиться — ни вдоль, ни поперек, — вдруг возник водовоз: образ человека, который нес кувшин на плече, и Бабаджи подозвал его. Тот подошел, дал Гопиджи воды и вновь исчез. Ни разу после этого Гопиджи не встречала его в ашраме или в деревне.
При спуске с Кайлаша Бабаджи просто взял её, так боявшуюся поскользнуться на крутых спусках, под руку, и вместе они пустились вниз с невообразимой скоростью. Как всё это случилось, для неё до сих пор совершенно необъяснимо и покрыто завесой тайны.
По моей просьбе она рассказала и о своих внутренних переживаниях, видениях, ниспосланных ей Бабаджи. Однажды он отправил её к Сатикунду — тому большому красивому и мощному дереву, что стоит особняком на юге, в центре долины Хайракан. Там они должны были медитировать вместе с подругой. Подруга погрузилась в глубокое молчание, и Гопиджи явилось видение: вся долина со всеми её камнями преобразилась, и она увидела на её месте сияющие здания и дворцы из драгоценных камней, переливающихся, нежных, как будто прозрачных. Вместе с тем она увидела, как её саму легким скользящим движением притянуло к одному из этих сверкающих зданий, и вдруг внутри здания это движение исчезло.
«Это твой дом, здесь ты у себя дома», — сказал ей позже Бабаджи. О, как хорошо я понимала, что то, что Гопиджи увидела внутри, действительно было правдой! Эта долина с ее каменными уступами — с самого начала она наполнила меня ощущением чего-то невероятного и живого, ожившего самым таинственным образом.
Неудивительно, что здесь стояли «настоящие» дворцы целого сверкающего города! Сама Гопиджи была довольно трезвым, скептического склада человеком, поэтому в ту минуту она сказала себе: «О, да ты фантазерка!». Она осмелилась поверить в свое видение лишь тогда, когда Бабаджи подтвердил ей всё.
Потом Гопиджи рассказала, что видела Бабаджи стоящим на вершине холма в виде огромной светящейся фигуры. Спустя мгновение он уже оказался на вершине другого холма в этой долине. Чаще всего она видела его именно таким. Однажды, когда она внутренне обратилась к нему с просьбой: «Покажи мне, где ты живешь и где твой дом!», то увидела его сидящим позади себя, смотрящим взглядом бесконечности. Он сиял мягким светом — ни белым, ни золотым или серебряным, а всеми ими одновременно. Это глубоко тронуло её. Это было его царство.
«Платиновая страна!» — неожиданно пришло мне в голову, и вдруг для меня стало потихоньку проясняться, где я была и что это за место! И он, являвшийся мне во снах, вознес меня до высот своего бытия, в этот абсолютно непостижимый свет! Здесь действительно была гора Кайлаш с богом Шивой, и я находилась в храме жизни, в его ашраме.
Сам Бабаджи как-то сказал, что эта гора и долина указывают каждой душе её истинный путь на этой земле и что здесь каждая душа рождается заново. Это глубоко потрясло меня. Позднее, когда я спросила об этом у Бабаджи, он сказал: «Да, все добрые души родом именно отсюда». А о камнях он сказал: «Все эти камни — это освобожденные души».
То, что Гопиджи рассказала мне об этой местности, совпадало с моим внутренним ощущением — ощущением того, что и я сама родом именно отсюда: всё было настолько живым, хотя кругом были лишь камни и горы без малейших признаков растительности. Эта гора, эта долина излучали нечто священное, божественное, таинственное.
Однажды вечером, в сумерках, Гопиджи увидела за горой