Здесь, где не было ничего, кроме камней, неба и тишины, меня глубоко волновала другая сторона смерти и рождения. Здешняя тишина, заставляющая всё вибрировать, и тот, кого я начала видеть в долине, он сам был здесь, белый и вечный.
Нет, я уже не хочу назад! Ничто, действительно ничто из глубины моего существа не смогло бы заставить меня еще раз покинуть это место! И если я даже буду умирать с голоду здесь, у врат бытия, на пороге своего дома, то я хотела бы остаться тут и больше не отступать, пока это бытие не примет меня полностью, через врата отрицания во Вселенную. И если у меня не будет воды, я была уверена, что Бог сам придет, чтобы принести её мне. А если мне будет холодно ночью, он будет согревать меня изнутри. На мгновение я подумала: что, если бы все возможные духи явились мне тогда, когда я была бы здесь в полном одиночестве, под звездным ночным небом? Сквозь глубины своей души я видела множество существ и духов горы, постоянно витающих в воздухе. Вероятно, здесь были врата в вечность. Но после дыхательной гимнастики я вернулась в лоно тишины — тишины, которая когда-то была бесконечно нежна, как сама вечность. Мое желание остаться здесь было поистине огромным.
ПЛАТИНОВАЯ СТРАНА
Бытие вне становления Белая страна
Ты мой вечный дом! Боже, ты знаешь, как велико мое желание быть единой с тобой — всегда, ты знаешь, насколько велика моя печаль оттого, что когда-нибудь я навсегда покину это место, отойду от неизмеримости твоего бытия в ограниченность своего. Потерять тебя, суть моего бытия, сущность всех существ, перейдя в тленность.
Вот я пришла к тебе — моя одежда пестра, — посмотри, я вся в струпьях, в ранах, что говорит о моей бренности, и я размышляю о том, смогу ли жить без тебя или с тобой ни только тогда, когда это необходимо, но в остальном — исходя из желаний и представлений своего «Я», своего эго или других «Я», других эго.
Ты всё яснее показываешь мне, где именно я отступаю от твоей воли, твоей любви, которая охватывает всё. И я начала понимать и видеть тебя после многочисленных жизненных перипетий — тебя, который сейчас встречает меня во всём величии. Верно, это была моя душа, она просила тебя сжечь всё, что мешает мне полностью слиться с тобой. Ты услышал её призыв. И ты ускоряешь мой прерывистый шаг. Любовь есть абсолютная свобода. Разве ты не тот, кто дарует мне, нам свою любовь — в изгнании, в разлуке с тобой? И тот, кто теперь отказывает нам в возможности единения с собой!
«Здесь, но не отсюда» — я понимаю эту задачу: видеть вечное в бренном, отличать бренное от вечного, освобождать его из непроглядной тьмы. Сделай это, ибо нам не по силам!
Должна признаться, что я преисполнилась великой печали, когда мои спутники заставили меня спуститься. Гора Дэ́ви, невзирая на мои мольбы, позволила мне остаться там одной только на один час. Следовало обязательно попросить об этом Бабаджи заранее, сказала она, и он крайне редко позволял это. Как правило, он сам, приводя людей к горе Кайлаш, уже через двадцать минут сводил их вниз. А мы были здесь уже целый час! Делать нечего — я вынуждена была отступить, невзирая на то, что мое сердце сто раз сказало мне, что Бабаджи позволил бы мне переночевать здесь.
Насколько восторженным было восхождение, насколько меня с каждый шагом подъема наполняла мантра во славу Божию, настолько трудным и даже невозможным оказался спуск. «Ом намаа Шивайя» больше не приходило мне в голову. С большим трудом мне удалось сохранить душевное равновесие, сберечь или восстановить баланс этого равновесия и мужества, остатки этого мужества.
Вскоре после того, как мы покинули вершину горы Кайлаш, Дэвид вдруг остановился и крикнул нам: «Стойте, я видел три фигуры, движущиеся наверх». Гора Дэ́ви и я быстро подбежали к нему. Но фигур уже не было видно. Дэвиду померещилось? А если нет, то откуда вдруг взялись эти три одинокие фигуры? Позже, когда мы обсуждали это внизу, в ашраме, то попросту решили: «Ну, на Кайлаше возможно всё».
К счастью, путь от Кайлаша был пройден быстро. Он был очень крут, и снова и снова тот или иной из нас соскальзывал и падал, если невнимательно следил за дорогой. Мне не хотелось разговаривать — я спускалась молча, с грустью в сердце.
То, что мы увидели в самом нижнем отрезке пути, у подножия горы Кайлаш, поразило меня.
Быки, много быков — ухоженных, откормленных, полностью черных. Раньше я ни разу не встречала в Индии ни одного черного быка — и вот, словно из ниоткуда, вдруг вышли двадцать, тридцать, сорок животных, которые, по-видимому, пришли на водопой к источнику с восхитительно вкусной прохладной водой, бившей из нижней части горы Кайлаша. Я нигде не видела таких красивых животных со столь шелковистой лоснящейся шкурой — она отливала черным шелком. Сам Бог Шива ездил на быке Нанди. Вверху два белых орла — как символ божественности, а здесь, внизу, — совершенно черные быки! Поистине живой язык.
Мы вернулись в ашрам как раз к послеобеденным песнопениям — баджанам. Сначала я даже не решилась показаться на глаза Бабаджи, потому что мне было стыдно из-за моего огорчения во время спуска. Я была удручена этим обстоятельством и представляла себе его неодобрительный взгляд — по крайней мере, за ослушание.
Наконец, после долгой внутренней борьбы, я набралась смелости и подошла к нему. Но, к моему удивлению, он выглядел очень миролюбиво. Поэтому я спросила его, можно ли мне завтра вернуться на Кайлаш, чтобы переночевать там. «Не завтра. Позже ты сможешь остаться там на ночь со своим другом», — сказал он и, к моему изумлению, надел на меня большое ожерелье из живых цветов. И сильно надавил мне на точку в середине лба, между глаз. «Что ты видела?» — спросил