долгую жизнь.
Я взяла её под руку, и мы вместе поднялись по лестнице в ашрам, через множество камней и ступеней, к вечернему арати. Бабаджи очень бережно и заботливо ходил по кругу с Тарой Дэви, снова и снова. В целом примечательно, что все без исключения западные посетители, задерживавшиеся здесь, были милыми, симпатичными, сильными людьми, все молодые — между 20 и 40 годами, — за исключением Тары Дэви, которой, безусловно, было более 70 лет.
Это было нетрудно — полюбить друг друга по-настоящему и с равной силой, и удалось мне и большому количеству обитателей ашрама, большинство из которых прибыло в Хайракан лишь на время. Все присутствовавшие здесь на самом деле достаточно хорошо знали это место. Это было заметно.
Вторник, 24 января 1978 года, мой четвертый день в ашраме
Вторник начался с раннего чандана в 5 часов утра, на который сегодня была приглашена и я. И вновь я была под глубоким впечатлением от Бабаджи, сидевшего в своей комнате: от того, как он сидел, молча наблюдая, в то время как совершался чандан, а затем приносилась жертва огню. Так бывало очень часто. Он и его огонь — всё это глубоко поражало меня вновь и вновь.
Однажды Бабаджи предстояло пойти в Дамсайт, на вторую церемонию в деревне. На неё должны были явиться все, за исключением тех, кому было больше 60 лет. Но это означало опять двадцать раз пересечь речной поток — туда и обратно — и карабкаться по множеству камней. Я с нетерпением ждала. На этот раз мне было неважно, идти ли с Бабаджи или в группе людей, окружавших его. Он помахал мне: «Иди», так что я с другими пошла вперед. Он сам всегда появлялся с парой человек, которых желал видеть рядом с собой, чтобы идти с ними до самого конца.
Этот долгий путь по камням, по струящейся чистой воде — хорошая возможность поразмышлять. Я шла то с одним, то с другим, но в целом — глубоко погруженная в свои мысли.
Бабаджи совершенно непостижим; очень хочется встретиться с ним в его человеческой форме — в образе человеческой сущности. Это не он — для меня это было ясно по его поведению. Когда я приближалась к нему, как к человеку, он едва реагировал на меня и всегда отбрасывал меня к моей собственной сущности. Я поняла, что должна быть лишь одним: пламенем, сохранять в глубинах своего сердца этот внутренний огонь, это стремление к божественному свету. Ничего, кроме этого! Сколько раз мне на ум приходила «Мать» из Пондичерри, мой первый духовный учитель, и то, что я узнала от неё, — основа Интегральной Йоги: «Стремление и преданность» — стремление к Божественному и преданность, полная самоотдача Божественному — вот что было действительно важно.
Все эти мысли крутились в моей голове на протяжении всего пути через долину и очищающую воду. Всё остальное — сам образ Бабаджи — сейчас было для меня не столь важно.
Второй визит в Дамсайт был наполнен теми же переживаниями. Я не бежала за Бабаджи — это было бессмысленно, — но была сосредоточена на бесконечности и готова к вопросу или призыву извне. Уже в ашраме меня поразил тот факт, что между людьми неоднократно возникали всевозможные ситуации — как с соседями, так и с прочими окружающими, когда я чувствовала, что они были маленькими пробными камнями. Внимание! Будьте ласковы, будьте бдительны, следуйте тому, что сейчас от вас потребуется.
Дважды я не смогла подключиться, но во всех остальных точках соприкосновения мне это удалось — возможно, благодаря опыту тренировок, который я получила в Германии. Делиться с другими, преисполняться любви, заботиться — постоянно возникали ситуации, в которых всё это было проверено.
Так же было и в Дамсайте, когда Гопиджи сильно поранила ноги, не привыкшие к столь продолжительным путешествиям. Я смазала их небольшим количеством масла, которое у меня еще оставалось. Свою большую бутылку масла я уже отдала Бабаджи. Здесь, в Дамсайте, когда Бабаджи просто шел сквозь толпу, я подарила ему детское развлечение — мыльные пузыри. Он попробовал один раз и сразу же отдал их одной из женщин.
Затем ему понадобилось несколько рупий, чтобы раздать их.
Тара Дэви передала ему свой кошелек, но он сказал: «Нет, не твой!» Я дала ему свой и была рада, что он взял хоть что-то для бедных именно из моего кошелька. По окончании огненной церемонии, которая особенно требовала присутствия Бабаджи, была дана команда к отходу. «Иди», — сказал он мне и многим другим, а сам остался сзади, как обычно, окруженный несколькими спутниками. Или на этот раз он остался один?
Я обернулась, и тогда он воскликнул: «Не оглядывайся!»
Так я пошла по дороге. На этот раз я хотела пойти вместе с Гопиджи, потому что она начала рассказывать, как пришла к Бабаджи и как здесь пересеклись их пути.
Будучи красивой, высококультурной индийской женщиной, она являлась сторонницей не только древней индийской традиции, но была знакома и с западным миром, а также с западным образом мышления. Она несколько раз бывала в Европе. Сейчас она рассказывала мне о своей первой встрече с Бабаджи — тогда, в 1975 году, в доме своего друга-архитектора. Это было то время, когда Бабаджи почти постоянно медитировал, сидя прямо, молча, с закрытыми глазами, при этом почти ничего не говорил и не ел, только пил чай.
Шила мне уже рассказывала, что вначале Бабаджи почти не разговаривал.
В те времена, если он, открыв глаза, смотрел на человека, его взгляд обжигал таким огнем, что мало кто мог смотреть ему прямо в глаза. Она сама, Гопиджи, чувствовала себя очарованной им, этим непостижимым существом, поступавшим наперекор всем индийским традициям; прасад, благословенную пищу (фрукты, конфеты), он просто бросал людям и вел себя совершенно не так, как это было принято. Однажды она попросила его о мантре гуру — в знак того, что он готов взять её в свои