мимо грудей мачехи, а затем сводной сестры и останавливаюсь только перед столом с яствами.
Спектакль с голосом и почти безобидными тенями обошелся мне во всю ману, которая успела восстановиться за время поездки до поместья. И теперь, чтобы не сыграть уже кисейную барышню, мне отчаянно нужно что-нибудь вкусненькое…
Недолго думая, я набрасываюсь на клубничный торт. Наши с ним стремительно развивающиеся отношения, похоже, заставляют мачеху приревновать. Она с обеспокоенным видом поворачивается к возничему:
-- Остап, с Гришей все в порядке? Он… не повредился?
Усач прижимает фуражку к сердцу:
-- Есть немного, госпожа. Говорит, с памятью проблемы.
Анна косится в мою сторону.
-- Насколько серьезные проблемы?
-- Говорит, отшибло, госпожа. Напрочь.
Сводная сестра отшатывается от меня и мотает головой:
-- Бред… это какой-то бред! Не может такого быть!
Маргарита берет дочь за руку.
-- Успокойся, милая, -- она поворачивается к возничему. -- Остап, ты, похоже, знаешь больше нашего. Можешь объяснить, что случилось? Кто сообщил тебе и как оказалось, что Гриша… В конце концов, мы же видели… тело…
Голос вдовы вздрагивает. Маргарита либо двухтысячелетняя ведьма, потому что только такая может обмануть тысячелетнего колдуна, либо смерть юного Гоголя ударила по ней и она вправду рада видеть его живым.
Впрочем, что только не выкидывает смертная моль, о чем потом жалеет? Убийство любимого пасынка ради благополучия любимой, но родной дочери вполне подходит.
Над ухом раздается чересчур сладкий для мужчины голос:
-- Позвольте представиться. Станислав Игоревич Верховцев.
Высокий голубоглазый блондин лет двадцати с ямочкой на подбородке, напоминающем тестикулы. Когда я оборачиваюсь, он протягивает руку.
-- Второй курс Императорской Академии. Хороший друг вашей прекрасной сестры, -- тут он смущенно улыбается. -- По крайне мере, я надеюсь, что она так считает.
При виде этого приторно смазливого безобразия мои брови вылезают на лоб, а из открывшегося рта обратно на тарелку сбегает кусочек торта.
Я бросаю взгляд на женщин. Они полностью увлечены рассказом возничего и, похоже, не видят ничего плохо в присутствии здесь этого… чем бы оно ни было!
Я надеваю вежливую улыбку:
-- А вы, Станислав Игоревич, видимо, из тех засидевшихся гостей, которые не понимают намеков?
Глянув на двери зала, блондин хмыкает и наконец убирает свою клешню.
-- Позвольте убедить вас, Григорий Иванович, что я понимаю причины этого… шоу, которое вы разыграли перед Романовым и остальными. Замечу, что история о бегстве княжича от призрака его шурина уже этой ночью облетит весь Петроград! Кхм… я хочу сказать, что сохраню тайну вашего возвращения из мертвых. Я буду нем, как рыба!
Улыбка сама вылезает на лицо. Я отставляю тарелку с тортом и протягиваю Верховцеву руку:
-- Так и быть, доверюсь вам. Договор?
Дворянин медлит. Я чувствую в нем магию, так что, возможно, он чувствует и мою.
Наконец он пожимает руку.
-- Договор. И раз уж мы теперь сообщники, могу я узнать, как вы-ы-ы-ы…
Слова Верховцева плавно перетекают в вой боли, пока на его ладони выжигается клеймо должника. Музыка для ушей чернокнижника!
Покачнувшись, я врезаюсь в стол рукой, чтобы удержаться на ногах. Второй должник все-таки доконал меня…
Вой блондинистой моли и звон упавшей со стола посуды наконец-то привлекают к нам внимание женщин. Маргарита с возничим поддерживают меня с обеих сторон, а вот Анна бросается к скулящему на коленях дружку.
Она замечает на его ладони клеймо.
-- Что это?
Ее тон слишком требовательный. Будто говорит не с патриархом рода, а с нашкодившим котенком.
Я позволяю мачехе с Остапом поставить меня на ноги. Поправляю свой вонючий похоронный костюм и, напрочь игнорируя наглую девицу, говорю Верховцеву:
-- Это клеймо должника. Вздумаешь разболтать кому-нибудь, что патриарх Гоголей жив, и… Впрочем, попробуй и узнаешь, pipinna.
Я окидываю бледного дрожащего, баюкающего руку дворянина презрительным взглядом. Сперва спрятался от моих теней под юбками у моих женщин, а затем попытался втереться в доверие.
"Я сохраню вашу тайну". Чертовски щедро, сударь!
Одним словом -- аристократ. Тьфу!
-- Покажи своему хорошему другу, где у моего дома выход, -- бросаю я Анне.
Блондинистая моль вдруг подрывается на ноги:
-- Да как ты смеешь выставлять меня, Верховцева! Я сделал одолжение твоей стервозной сестре и составил ей компанию на этом спектакле, который они назвали помолвкой, а теперь ты, голытьба…
Вырвавшиеся из тени Верховцева чернильные руки сдавливают ему глотку и рывком ставят на колени. Он хрипит, мычит и дрожит от ужаса, пока мои верные псы душат его.
Божественные гримуары нравятся мне все больше и больше!
Анна сперва пытается дотронуться до моего должника, но затем поворачивается к матери:
-- Мама!
Маргарита наблюдает за корчущимся Верхоцевым изучающе, глазки блестят. Властным тоном она приказывает:
-- Делай, как говорит твой…
Мачеха окидывает меня оценивающим взглядом.
-- Как говорит твой патриарх.
Щелчок пальцами и тьма отпускает должника. Покрасневший Верховцев хрипит, трет шею и умоляюще тянется к Анне.
Она сухо бросает своему хорошему другу:
-- Стерва, да?
Дворянин вымучивает улыбку:
-- Это не то, что… я имел в виду…
Он поднимается на ноги под презрительным взглядом Анны.
-- Зато мой… патриарх имел в виду именно то, что сказал.
Сводная сестричка разворачивается на каблуках, ее черная грива плетью бьет Верховцева по лицу.
-- Шире шаг, -- бросает девица.
Блондинистая моль пытается испепелить меня глазами. К счастью, у Верховцева это не получается, и он, баюкая руку, покорно плетется за Анной к выходу.
Маргарита, как ни в чем не бывало, заботливо говорит:
-- Ты такой бледный, Гриша. Тебе точно не нужно в больницу?
-- Чепуха! -- отмахиваюсь я. -- Мне нужны только горячая ванна и изысканный ужин. Вели слугам приготовить и то, и другое!
Помнится, века два назад меня упокоили, полностью лишив тела. Но вскоре какие-то недалекие аристократы принесли мне в жертву тушку одного из младших наследников. Взамен они потребовали наделить их род могуществом, избавить от нищеты и вознести на вершину славы!
Стоит ли упоминать, что после того, как я забрал предложенное тело, то прихлопнул этих умников? Надо же было догадаться: прервать заслуженный отпуск бессмертного чернокнижника, а потом еще и что-то с него требовать!
К счастью, под потолком поместья Гоголей висят хрустальные люстры, на стенах произведения искусства, а стол ломится от вкусной еды и дорогих напитков. Здесь такой проблемы возникнуть не должно.
Но почему тогда я слышу смешок Анны, которая еще не успела выйти из зала? Почему Маргарита смотрит на Остапа так, будто молит спасти ее? Почему возничий