взгляд.
-- Понежнее!
Я ухмыляюсь. Пока мои руки занимаются узлом, меня окутывает сладкий девичий аромат. Персик, малина, ваниль…
Да где этот проклятый ужин?!
Сестричка кладет ладонь себе на плечо. На безымянном пальчике сверкает бриллиант в один, может, полтора карата. Где-то внутри меня довольно клокочет жадный ворон.
-- Что теперь с этим делать? -- вздыхает девушка. -- Может, отправить Романову по почте?
Я усмехаюсь.
-- Оставь. Что мое, то мое, что твое -- тоже мое.
Изящные бровки подпрыгивают. Похоже, Анна не ожидала, что я разрешу оставить кольцо. А Романов сам виноват, нечего было бросать невесту в лапы злому жадному призраку.
-- То, что ты тогда сказал Романову… "Она принадлежит мне"… -- неожиданно робко говорит сестричка. -- Это ведь не про его губу было?
-- Кхм… я импровизировал. Разумеется, я говорил о тебе. Что, сердечко трепещет?
Возмущенная Анна оборачивается:
-- А не крутовато взял, Гриня? -- на ее розовых губах играет насмешка. -- Твои фокусы впечатляют, признаю, но оставайся хорошим мальчиком. Не выросло у тебя то, что заставляет сердечко трепетать. Дальше сама.
Сестричка с победоносным видом перехватывает нити развязанного узла и делает шаг вперед. Сколько я повидал таких выскочек за почти десять веков? Несчесть.
Резким движением я почти срываю с чертовки ослабленный корсет вместе с платьем. Взвизгнув, Анна прикрывает руками оголенную грудь. Я притягиваю ее за юбку и с силой прижимаю к себе.
Наклоняюсь к девичьему ушку, втягиваю аппетитный аромат.
-- Отпусти! -- рычит сводная сестричка.
-- Нет.
В отражении зеркала напротив видно, как ее глаза вспыхивают синим. Магия разливается по ее сексуальному телу, воздух дрожит от напряжения.
Позабыв про срам, Анна отрывает руки от груди. Ее ладони загораются синим пламенем. Она бьет меня по руке и рвется вперед. Глупая девчонка.
Даже не шелохнувшись, я лишь сильнее прижимаю ее к себе. Острые ноготки впиваются в мою плоть, огонь обжаривает руку до хрустящей корочки.
-- Нет, -- повторяю я.
Чертовка видит мою обугленную руку. Видит мое спокойное лицо. Она цепенеет. Огонь затухает.
Я едва сдерживаю облегченный вздох. Больно до слез, так что сохранить лицо удается лишь чудом.
Опомнившись, сводная сестричка пытается прикрыть голую грудь. Я перехватываю ее руки на полпути.
-- П-пожалуйста… -- блеет овечка в моих лапах. Почему-то теперь она не такая самоуверенная, как минуту назад. -- Отпусти-и-и-и…
Когда моя свободная рука ныряет под разрез юбки, ее голос срывается на стон. Сильные бедра тотчас смыкаются и подаются назад, но упираются в мой пах.
Анна замирает, почти не дышит. Судя по жилке на шее, теперь сердечко трепещет.
Зеркало в точности отражает изгиб девичьего тела, идеальные полушария смуглой груди и румянец на щеках.
Сестричка смущенно опускает голову. Прямо на ее глазах моя обуглившаяся рука покрывается новой кожей, исцеляется. Жаль только, что халат так не может.
У Анны спирает дыхание. Она ловит в отражении мой взгляд.
-- Что ты такое?
Моя правая рука нащупывает под юбкой кружевные трусики и проскальзывает внутрь. Из груди сводной сестрички вырывается протяжный стон, поясница выгибается навстречу моим бедрам.
Я наклоняюсь к ее уху. Тьма поддерживает мой голос, из-за чего он вибрирует:
-- Я твой патриарх. Мне решать, кому и за сколько тебя продать. А пока я не решил, ты принадлежишь мне. Выучи это.
Толчок -- и девица падает на пол.
Схватившись за кресло, Анна поднимается на ватные ноги. Черная грива торчит во все стороны, прикрытая рукой грудь часто вздымается. На лице весь спектр эмоций.
Злость. Как он посмел?!
Обида. Что я такого сказала?
Отвращение. Что он себе позволяет!
Разочарование. Почему остановился?
Я теряю к девице интерес и прохожу к столу с телефоном. Пока я пытаюсь сообразить или, скорее, вспомнить, как им пользоваться, мою спину обжигает пристальный взгляд.
Наконец я нажимаю нужную кнопку, прикладываю трубку к уху и провожаю взглядом пышащую гневом сестричку.
Вместе с хлопком двери женской спальни в трубке раздается щелчок:
-- Чем могу помочь? -- говорит учтивый мужской голос.
-- Номер четыреста шесть. Мне нужен культурный отдых.
-- Я правильно понял? Вам нужен культурный отдых?
-- Да. Мне нужен культурный отдых.
-- Будет исполнено, господин!
-- И поторопитесь с моим ужином!
Я кладу трубку и устраиваюсь в кресле поудобнее. После небольшого урока для сводной сестрички это оказывается довольно трудно.
Интересно, проблема в моем вековом заточении или в молодом теле Гоголя?
Как бы то ни было, вскоре в мой номер прибывает тележка с долгожданным ужином, а следом и стайка жриц любви.
Смуглые, бледные, высокие, низкие, пышные, плоские -- и ни одной удачной комбинации. Мое внимание привлекает только старшая жрица.
Высокая, с гордой осанкой. На длинных ножках чулки и ботфорты. Из-под черного плаща выглядывает кожаный корсет, гораздо смелее, чем у Анны. Хотя в размере груди старшая жрица ей проигрывает.
Но главное, что меня привлекло, это томные алые глаза.
Я подхожу к девушке. Глаз не оторвать от ее стройных ножек в чулочках.
-- Я выбрал.
Остальные девицы хихикают. Алые глаза вспыхивают.
Моя избранница откидывает с плеча прядь черных волос, оголяя шею. Среди всех девушек она кажется самой молодой, но ее кукольное личико обрамляют седые пряди.
Кроваво-красные губы улыбаются:
-- Это будет дорого. И опасно.
-- Я знаю.
Придется подождать с ужином.
Младшие жрицы покидают номер, и мы с избранницей остаемся вдвоем.
Легким движением она сбрасывает с себя плащ. Под ним оказывается только кожаный корсет.
Девица, виляя бедрами, подходит и ластится ко мне. Я с отвращением вдыхаю ее сладкий пьянящий аромат. Приходится отхлебнуть виноградного сока, чтобы перебить этот вкус.
Одна девичья ладонь ложится на мой пах, вторая на мою грудь. Избранница наклоняется к моей шее.
-- Будет больно, -- шепчет она, -- но прия…
Распахнув алые глаза, девица отшатывается. Какое-то время, не отрывая ладони, смотрит на мою грудь. А затем буквально отпрыгивает назад.
Она рычит дикой кошкой, во рту торчат острые клыки.
-- Ты… ты мертвец! -- выплевывает красноглазая. -- Мертвец! Но… как?
Я отставляю стакан с соком и ухмыляюсь:
-- Тонкости бытия чернокнижником.
Небольшое усилие воли, и из тени клыкастой вырываются чернильные руки. Они рывком ставят ее на колени.
Тварь хрипит сдавленным горлом, вырывается, как скованная цепями тигрица. Теням стоит больших сил, моих сил, сдерживать ее.
-- Ты пожалеешь об этом! -- рычит она. -- Я Муршан! Только попробуй что-то сделать, и мой клан живьем сдерет с тебя кожу!
-- Ну,