Все трое залихватски похрапывали.
Саладен умел ползать, как уж. Он бесшумно подобрался к тромбону и кларнету и, воспользовавшись светом восходящего солнца, проинспектировал карманы их панталон. Несмотря на всяческие безумства, на которые подбивали его женщины, Поке, как и все горбуны, был весьма предусмотрительным человеком. В маленьком кармашке, предназначенном для часов, лежали три монеты по двадцать су – деньги, отложенные музыкантом на черный день.
Саладен без зазрения совести позаимствовал этот капитал.
У Колоня было только семьдесят сантимов. Сумма невелика, однако Саладен забрал и эти деньги.
После чего, по-прежнему ползком, он пересек сцену и приблизился к мадемуазель Фрелюш.
Дабы спасти юных девиц от тысячи опасностей, угрожающих их невинности, Господь даровал этим прелестным созданиям чуткий сон. В тот момент, когда ловкие пальцы Саладена скользнули в карман, тщательно скрытый в складках нижней юбки Фрелюш, та открыла свои большие томные глаза и проворковала :
– Наконец-то в тебе проснулся мужчина, маленький мерзавчик!
Несмотря на всю свою дерзость, Саладен опешил.
– У тебя еще сохранилась твоя двухфранковая монета, та, что с дырочкой посредине? – наконец нашелся он.
Мадемуазель Фрелюш нахмурилась.
– Это тебя не касается, – ответила она. – Катись отсюда, или я позову на помощь!
Саладен принялся гладить ее большие красные руки.
– Моя маленькая Фрелюш, – бормотал он, стараясь, чтобы голос его звучал не менее нежно, чем кларнет Колоня, – ты же знаешь, я тебя обожаю, здесь все схвачено, можешь не сомневаться; просто сейчас мне для одного дела нужна твоя монетка.
– Ни за что! – сурово отрезала канатная плясунья. И торжественно прибавила:
– Я не отдам свою монету в два франка даже за пятьдесят су!
Религия необходима людям: даже Вольтер вынужден был это признать. Фрелюш не думала о Боге, но свято верила в чудодейственную силу просверленных монет. Саладен же поклонялся всем монетам – с дырками и без.
– Послушай, – продолжал он, – папаша Эшалот не откажется выдать мне аванс в счет будущего месяца, но я бы хотел, чтобы и ты получила свою долю. Дельце, знаешь ли, исключительно верное!
Саладен умел убеждать людей. Поэтому, забыв о своей осмотрительности, мадемуазель Фрелюш заинтересовалась туманным предложением.
– И что же это за дельце? – не удержавшись, спросила она.
– Вложив в него твои сорок су, мы можем заработать сто франков, – горячо зашептал юноша.
– А сколько получу я? – осведомилась канатная плясунья.
– Десять франков, – немедленно ответил Саладен.
– Я хочу двадцать, – заявила практичная Фрелюш.
– По рукам! – обрадовался юный шпагоглотатель. Вскоре Саладен выскочил из балагана, имея в кармане пять франков четырнадцать су.
Быстрым шагом юноша направился к Тронной площади; он шел с деловитым видом крупного предпринимателя.
Многие ярмарочные артисты уже принялись сворачивать свои балаганчики. Прокравшись за палатками, Саладен постучал в дверь фургона, принадлежавшего многочисленной труппе театра «Сорока-воровка», который расположился на противоположной от Гидравлического театра стороне круглой площади.
Не получив ответа, юноша отправился на улицу дез Ормо, что ведет на бульвар Монтрей, и завернул в лавку старьевщика.
Квартал, в котором оказался Саладен, назывался Маленькой Германией. Это был, несомненно, один из самых любопытных уголков Парижа.
На протяжении пятисот шагов – от Тронной площади до улицы Шаронн – все женщины, которых вам доведется встретить, будут блондинками в коротких пышных юбочках и корсажах, зашнурованных на эльзасский манер. Здесь никто не говорит по-французски. Местные остроконечные бородки и потрепанные широкие плащи вполне могли бы сделать честь Юденгассе во Франкфурте.
Старьевщик был тощим желтым евреем, жена его была маленькой толстой белокурой еврейкой. На полу среди грязи и мусора копошилось то ли шесть, то ли восемь пухлых детей.
Саладен поведал хозяевам лавки, что он – единственная опора своей немощной старушки-матери. Будучи любящим сыном, но отнюдь не баловнем судьбы, он хотел обновить матушкин гардероб, не потратив при этом лишних денег.
Немецкие евреи слывут добрыми людьми. Тощий мужчина и толстая женщина были растроганы сыновней заботой Саладена. За пять франков они сумели подобрать ему полный дамский костюм, который никто другой не купил бы и за одно су по причине полной непрактичности этого наряда. Главным его украшением был чепчик с огромной синей вуалью, падавшей на глаза (видимо, предполагалось, что старушка-мать Саладена будет гулять вслепую)и явившейся настоящей находкой для юного обманщика. Расплатившись, Саладен связал вещи в узел и удалился, унося под мышкой свое приобретение.
Когда юноша завершил свой поход по магазинам, было уже десять часов. Сибариты из «Сороки-воровки» соизволили, наконец, продрать глаза. Саладен вошел в фургон и спросил господина Лангедока, великого трагика, декламатора, постановщика и размалевщика.
Последнее ремесло предполагает наличие двух талантов: вычерчивания контуров декораций и преображения лиц артистов до полной неузнаваемости.
Все эти поистине выдающиеся способности позволяли господину Лангедоку зарабатывать ровно столько, чтобы успешно худеть день ото дня; к тому же вот уже десять лет, как он не мог выкроить минутки, чтобы зашить дырки на своем рединготе. Зато он всегда был весел, как зяблик, и расточителен, как Гузман.
– Привет Французскому Гидравлическому! – воскликнул господин Лангедок, заметив Саладена. – Ну и повезло же Канаде! На вчерашнем представлении вы взяли никак не меньше шести франков, а мы всего лишь двадцать восемь су. Вот уж верно, кишка тонка! Молодой человек, я оплачу завтрак, если ты одолжишь мне деньжат.
Саладен бросил на стол свой сверток и ответил:
– Вот барахло, которое обошлось мне в тридцать франков. Мне оно нужно всего на один день: сегодня я хочу пробраться к своей красотке, а ее муженек – изрядный ревнивец, и если он меня застукает, то непременно пришьет. Поэтому я и хочу переодеться в женские тряпки. Завтра, когда дело будет сделано, я повешу их тебе на гвоздик и мы пойдем завтракать в лучшее кафе. А теперь устрой так, чтобы моя голова соответствовала моему платью.
Лангедок с восхищением взглянул на юношу.
– А ведь еще вчера этот сорванец был сущим младенцем! – воскликнул великий артист. – И вот, этот прохвост уже выбрал себе козочку! А она ничего, твоя милашка?
– О! – прищелкнул языком Саладен. – Она выросла в роскоши, тонкое белье, лаковые туфельки, коляска для прогулок и самый дорогой табак!