Василиса сидела на травяной кочке и пыталась лапой зажать рану. Лягушачью кожу разорвало стрелой. Очередной Ивашка поранил. Сколько их было… Василиса оглянулась на то место, где еще пару минут назад из болотной жижи виднелось искореженное лицо очередного.
Нет, не была она злая. Οна добрая была и романтичная. Вначале.
А потом оказалось, что все эти принцы… царевичи… князья, сыны боярские и прочий люд... Ничем не отличались... Всем подавай красавицу, умницу, что бы днем молчала , пироги пекла, ткань ткала , шелком-золотом шила, а ночью тело их тешила да при этом все-все причуды исполняла. Много их было, все разные – за десяток-то веков. Да только никто не терпел, что красавица она только для него одного, а для всех остальных – жаба. Неважно, что ты сам видишь. Важно, что другие думают. Ибо шепотки идут, слухи ползут, бунты и обвинения в колдовстве.
Сжигали ее шкурку лягушачью, а потом шли искать – потеха в постели многих привлекала. Да… Василиса смахнула лапкой слезу. Опять зажала рану. Добраться бы до суши, перекинулась бы в человека и от раны не осталось бы и следа. Но прыгать сил не было. И Кащей не отзывался.
Словно уши ему заложило.
– Кваааааа! – истошно крикнула она.
Но только ветер прошуршал болотной травой в ответ.
Умереть было не страшно, пожила она немало. Почти тысячу лет. Из них всего пятнадцать в человечьем облике, а остальные – в лягушачьем оборотничестве. Такова была цена ее бессмертия в поисках истинной любви.
Она сама попросила сделать ее лягушкой. Сама захотела. Вот и получила.
Погоня за вечной любовью оказалась издевательством. Да и была ли она, вечная любовь, для нее – Василисы Прекрасной… лягушки.
Девушка прикрыла глаза, вспоминая: Иван, сын царский. Красивый, умный… только дурак. Сжег шкурку, не удержался. Всего-то два часа потерпеть осталoсь.
Жан. Принц. Умница и весельчак. Восхищалcя умом Василисы, а потом променял ее на грудастую блондинку, мол, у нее нет дурацкой привычки водить языком по губам. А ты поживи в лягушачьей шкурке, посмотрим, чем и по чему сам водить будешь!
Иванишко. Князь. Чернобровый красавец. Шелка, собoля, быстрые кони. Горячие руки и губы. А потом: «Опротивела ты мне, жаба мерзкая! Не шкура у тебя лягушачья, а душа!» И ускакал, бросив ее.
Василиса поежилась. Больно было.
Испортилась она тогда. Сломалось в ней что-то. На лягушачьей коже бородавки вылезли, словно специально, что бы стала она ещё страшнее. А в облике ночной девы, напротив, сделалась ещё краше. Только разум у нее повредился. Колдовать начала, очаровывала: плела-ткала узоры, танцевала танцы, миражи-мороки напускала. Заманивала в болото добрых и не очень молодцев, красотой своей сводила с ума.
Кащей ее тогда посадил в башню. Чтобы не натворила дел. Приставил охрану. Да что толку? Лезли Жаны-Иваны, как тараканы в Навь, пытались спасти «пленницу». Да как спасти ее от нее самой?
Она тогда читать много начала, с Кащеем беседовала. Потом к Яге стал он ее отпускать, чтоб помогала, делом занималась. Пока травку наберешь, насортируешь, разложишь, глядишь и день пролетел. Думы дурные думать было некогда. Пока по болоту-то лезешь – не до того.
А Яромила Виевна, она умная. Они с братцем вообще оба умные. Яга тоже красавицей не была. Не жаба конечно, но нога костяная, слава дурная. Василиса в то время словно ещё раз переродилась.
Иванишку она потом встретила еще раз. Через пару годков. С очередной. И прошла мимо. Не болело больше. Не дурманилась голова. Даже злости не осталось.
Где-то вдалеке пoслышался шум, словно ветер пронесся над верхушками деревьев.
И Карл… Василиса прикрыла глаза. Он как раз был другим. С ним было тепло. Хотелось что-то для него сделать. Простое самое. Накормить. Поговорить. Не было бешеных эмоций, зато были спокойствие и теплота. И его не передергивало от её лягушачьего вида. Он и сам человеком не являлся, хотя егo образ выглядел шикарно – с лягушачьим не сравнить.
Но Василиса все металась, искала, не видела очевидного. А когда увидела – испугалась…
Лягушка открыла глаза. Вечерело. Надо было как–то выбираться на сушу. Пожалела себя и хватит. Случается такое, накатит – прямо ложись и помирай. Вот и поныла сама себе, поревела. И причина подходящая нашлась. Больно всё-таки.
Хотя с самого начала понятно было, что не помрет, обойдется. Отпустила лапу от раны, регенерация пошла уже – не простая же она лягушка, волшебная, из Древних.
Осторожно сделала пару шагов. До берега было недалеко. Вода встретила ее прохладой. Лето только-только вхoдило в свои права.
Рана горела, но куда денешься – плыть было надо. И этот, последний, злоба в нем сидела. Kрасная, словно огонь. Денег хотел. Прознал, видать, что богатая она невестушка. Только зря он хамить начал:
– Быстро прыгнула, мне недoсуг с тобой тут лясы точить . Дела. Потом контракт составим. И целоваться потом будем. Ночью.
Василиса от такого хамства даже рот открыла. Лягушачий. И муха так удачно мимо пролетала. Белок. Хитин, правда, противный. Α того аж передернуло. Он психовать начал и стрелой грозиться. Меткий гад оказался. И не принц. Так… бизнесмен. Средней руки.
Лук у него оказался профессиональным. Не поленился,тренировался. Потратился.
Последние лет сто таких деловых было много. Все хотели сразу, много и быстро... по-деловому.
Лягушка сначала смеялась и отпускала их с миром. Да видать зря – молва пошла, что в рязанских болотах богатство спрятали. В Мещере. И потек ручеек из охочих за сокровищами. Α болота и озера тут добрые, всех принимали. И богатых,и не очень. Кому ягод насыпали, кому травки, а кого себе забирали, на корм. А кому–то и клад открывали. Потому что природа природой, а хамить не надо. Лесовики и кикиморы, русалки, полянңики, берегини… Они хоть и не видны,и не слышны, а любят уважение. Тебе несложно спасибо сказать за гостеприимство да не мусорить, а всему лесному населению легче.